Работал Степаныч в силовых структурах, обучая силовиков рукопашному бою. Я тогда не знал, какие отношения связывают этих совершенно разных людей, моего отца и тренера по боевой подготовке. Тем не менее, мастер взял меня на обучение. Отец мой работал в каком-то секретном НИИ, научно-исследовательский институт. Имеет отец отношение к силовикам или нет, в то время я не знал. Стал посещать спортивный зал, находившийся на закрытой территории, и даже получил пропуск. С течением времени я знакомился с сотрудниками разных силовых структур, которые там тренировались. Видимо из-за влияния авторитета Степаныча, меня воспринимали как младшего ученика, называли юнгой. Возможно, это были парни, имеющие отношение ко флоту. Именно тогда и стал формироваться мой характер. Общение с этими серьезными мужиками откладывало отпечаток на мои жизненные позиции. С тренировками, неимоверными усилиями, вёдрами пота, а иногда слезами, начал развиваться мой опыт рукопашной подготовки. Частенько после тренировки, я оставался и рисовал сотрудников на альбомных листах, в графике. Некоторые рисунки я дарил тем, кто был нарисован моими стараниями. Взрослые мужики улыбались, хлопали меня по плечу и брали эти рисунки, не забывая похвалить меня. Среди всех этих людей авторитет Степаныча был очень высоким, называли они его все одинаково «Учитель». Как-то незаметно для себя и я стал «своим» всем этим людям. Именно у тренера я начал изучать кодекс японских самураев. К словам «честь» и «достоинство» относился со всей серьезностью и пылкостью юноши, за моё стремление, в мире моего Учителя, я пользовался уважением. После школы поступил в Архитектурную академию, экзамены сдал легко, и меня зачислили в ряды студентов. На первом курсе я попал в некрасивую историю. Сынок высокопоставленного чиновника пытался изнасиловать девушку, я проучил его, но получилось немного жёстко, результат невесёлый для меня, мажор, ребёнок богатых родителей, в больнице. Встал вопрос об отчислении из академии, не посоветовавшись с родителями, я взял академический отпуск и пошел в военкомат. Родителей поставил перед фактом, когда повестка была на руках. Отец, узнав, произнес фразу: «Мужиками становятся не в постели, а в армии». Мама не разделяла его оптимизма, возмущалась и плакала, но, тем не менее, итог такой – я в «Семёрке» ВДВ.

Даже при моей физической подготовке первое время было тяжело, а порой невозможно трудно. Нагрузки в тренировках не раз вызывали предположение, что вот-вот и мы отправимся на небеса, грубо выражаясь «сдохнем». Командиры свое дело знали твердо, мы не первые и не последние в таком деле. Так что в скором времени нас уже с натяжкой можно было назвать начинающими бойцами оперативно-тактической разведки. Летом пришел приказ об отправке нашего подразделения на Кавказ. Командиром роты у нас был капитан Трофимов, а мы его по-простому звали «кэп». Мужик он был стоящий, в глаза мог сказать всю правду, не обращая внимания на количество звёзд на погонах, не подлизывался к начальству, за что его недолюбливали штабники, но ценило командование за смелую натуру. Геройский и грамотный командир, к тому же начинал свой путь еще в Афганистане. Своеобразная «дедовщина», так называемые неуставные взаимоотношения, в подразделении была, и искоренять ее никто не торопился. Из новобранцев, особо сдружилась наша четверка. В нее входил Василий Силаев, родом с Алтая, обладал необыкновенной природной силой, подкову мог загнуть руками, как будто она из пластилина. А рукопожатие такое, что, кажется, тебя в тиски сжимают. За это его прозвали «Клешня». Коля Кузнецов из Новосибирска, неугомонный рассказчик и балагур. Нередко мог и просто выдумать смешной рассказ. Клешня ему как-то сказал.

– Брешешь, как сивый мерин.

Так и прилипло прозвище «Сивый». Сивого ничто не могло смутить, даже когда ловили на выдумке, он смеялся и закатывал очередной анекдот, от которого у всех поднималось настроение. Борис Беневич, свой позывной получил от фамилии, просто «Беня», и было в этом слове еврейское звучание. Меня же прозвали с легкой руки нашего старшины. Как-то раз он в моих вещах обнаружил рисунки, в том числе и на себя любимого. Внимательно осмотрев альбомные листы с моим творчеством, он загнул трёхэтажную фразу не нормативной лексики и выдал фразу.

– Ван Гог деланный, драть тебя в душу, – но рисунок, где нарисован сам старшина, забрал, остальные вернул.

Так и прилипло ко мне прозвище «Вангог». Откуда старшина знал про художника с именем Ван Гог, осталось для всех загадкой, ибо по своей натуре он был настоящий салдафон.

На основании боевого приказа наше подразделение должно было перекрыть перевал на Кавказе. На месте нас должна была встретить группа «гэрэушников», спецназовцы ГРУ. По прибытию на точку, начали окапываться и устанавливать огневые точки. По штату моя военная специальность была снайпер. Стрелять я научился еще у Степаныча, он часто брал меня с собой на стрельбище или в тир по собственной инициативе. Так что восемь пуль из десяти мне удавалось положить точно в «яблочко». Клешня по причине своего природного здоровья был пулеметчиком и таскал свой ПКМ, пулемёт Калашникова модернизированный, вместе с БК, боекомплект к оружию, как будто это деревянная игрушка. В стрельбе по мишеням у Василия был твердый «зачет». Борис с Николаем тоже от нас не отставали в умении стрелять, хотя так можно было сказать почти про всех ребят в нашем подразделении.

За сутки мы окопались и прочно закрепились в ущелье. Были распределены ПОТ, пулемётная огневая точка, с ПКМ-ми и НСВ «Утес»13. Пулеметный расчет «Утеса» состоял из опытных бойцов второго года службы, так называемых «дедов». Ребята вполне надежные. Кэп дал команду организовать минное заграждение. Потом потянулись часы ожидания. Спецназеры вышли на нашу позицию к вечеру. С ними был «груз», какой-то пленник, по всей вероятности захваченный американский наемник. Их было десять человек, в нашем расположении они решили сделать привал. Мужики все серьезные и молчаливые. От быстрого марша они были потные и уставшие, лица хмурые. Расположились «спецы» возле временного командного пункта. Командовал бравыми вояками майор Георгий Евсеевич Шилов, но тогда я его имени не знал. Спецназовцы называли его «Шило». Они о чем-то совещались до поздней ночи с нашим командиром, там же присутствовали и командиры взводов. На рассвете четверо спецов и пленный двинулись дальше, остальные вместе с майором остались. Как только рассвело, нас заставили плотнее минировать подходы к ущелью, установили несколько рядов МОН-5014, с последовательным срабатыванием. Добавили в минное заграждение из ПМН-315, наставили растяжек с «эфками»16, на выходе из леса. Проход в ущелье имел ширину примерно 70 метров, из-за рельефа местности обойти нас практически невозможно, в такой ситуации можно долго сдерживать противника. Мы тогда сидели и гадали, что нас ждет. Трофимов снова собрал спецов и взводных, позвали и командиров отделений.

– Ну, что скажешь Петрович, – начал спецназовский майор.

Нашего капитана он знал ещё по Афгану.

– Вроде разместились грамотно. «Утес» в удобном месте стоит, пулеметчики из «дедов» опытные. Знать бы, сколько «гостей» будет, – размышлял наш кэп.

– Сюда идет «Гроза» – это полевой командир, у него по нашим данным триста-четыреста стволов наберется. Именно из его обоза мы наемника умыкнули. Сомневаюсь, что он знает, куда мы пойдем, но разберется быстро. Гроза имеет военное образование, учился в Союзе, Афган за плечами, был в звании капитана у нас. У Дудаева он в авторитете, жесткий и упертый по характеру, банда у него из отморозков состоит, – майор, посмотрел на капитана.

– Хм… большая стая шакалов. Пёхом идут, а может на колесах двигаются? – спросил Трофимов.

– Пока не знаю. Скоро мой человек подойдет, он пояснит. Скажи своим, пусть встретят. У тебя как с личным составом? – заинтересовался майор.

– Треть примерно из «дедов», остальные молодежь, свежий набор, даже взводные ненамного старше своих бойцов, хотя кое-какой опыт есть.