Полина решила отправить Антона к родителям до 8 марта. Сегодня у нее уроков не было (поэтому она и не повела Антона в детский сад), а завтра – на работу, в родную школу.
Вечером, оставшись одна, Полина проверила тетради, написала планы и улеглась в постель пораньше с намерением спокойно посмотреть телевизор. Она любила оставаться одна, без мужа. Ей было без него хорошо. Лучше, чем с ним. Правда, признаться в этом было трудно. Даже самой себе.
Шел какой-то фильм. Может быть, интересный. Но Полину совсем не волновало происходящее на экране. Ее волновало совсем другое. А именно то, что она никак не могла вспомнить лицо кубинца. Помнила, что это очень красивое лицо. И все. Какие у него глаза, нос, губы? Какие? Ничего определенного. Правда, помнились черные волосы, блестящие, густые, волнистые (холодно, а эти теплолюбивые иностранцы почему-то без шапок!). Помнилось общее выражение лица – растерянно-виноватое. Виделся и его облик в целом: средний рост, короткая темно-синяя курточка, джинсы. Ладный такой. Наверное, хорошо танцует. Кубинцы все хорошо танцуют. Интересно, она увидит это когда-нибудь? Вообще – она его увидит еще? Ведь он не попросил телефон, да она бы, скорее всего, и не дала. Значит, нет. Не увидит. А увидеть его хотелось. Очень хотелось. Только вот зачем?
Глупость какая-то, убеждала себя Полина. Ну, красивый, и что из того? Ну, проводил – подумаешь… Ничего особенного. Так, поговорили. Больше, правда, жестами, чем словами, но все было понятно. Смешной такой. Переживал, что делает много ошибок. Про себя чуть-чуть рассказал: учится в десантном училище, на втором курсе. Про нее спросил – она объяснила, что учительница, преподает русский язык и литературу. А он еще изобразил: «Хочу быть вашим учеником». Полина в ответ поулыбалась – вот и все.
«Па-ли-на», – повторил про себя несколько раз Эрнесто, засыпая. А еще, засыпая, он пытался понять, почему лицо этой русской девушки (женщины, поправил он себя, – у нее же ребенок, она же замужем) кажется ему таким знакомым. Она не похожа ни на одну из девушек, с которыми был здесь, в России, знаком Эрнесто. Волосы темные… Из-под белой шапки выбилась прядь темных волос – и это было очень красиво, хоть она и сердилась. Глаза светло-карие. Да, он хорошо запомнил именно ее глаза, точнее, взгляд – сначала огненный, а потом – добрый. И еще – ямочки на щеках, когда она улыбалась.
Проснувшись, Эрнесто уже знал: его новая знакомая поразительно напоминала красивую испанку со старинной фотографии, которая висела в бабушкиной комнате рядом с ликом Девы Марии. Бабушка Лусия никогда толком не могла объяснить, что это за дама. Говорила, «очень знатная особа, принадлежащая к древнему испанскому роду». Похвастаться своим родством с красавицей с фотографии она не могла: родители ее были бедняками и в середине двадцатых годов вместе с детьми уехали из Испании в Новый Свет в поисках лучшей доли, в результате осели на Кубе. Лусии в наследство от родителей вместе с нехитрым скарбом досталась и эта фотография.
– Кто это? – спрашивал маленький Эрнесто.
– Донна Изабель, – отвечала не задумываясь бабушка.
Но в следующий раз она говорила, что это донна Алисия, или донна Марианна, или донна… – и называла еще какое-нибудь красивое имя.
В конце концов осталось только «донна». Донна притягивала своим туманным взглядом, неясной улыбкой, открытыми полными плечами, кружевами на груди – всем, что сохранил пожелтевший дагерротип; она будоражила какие-то непонятные потаенные чувства, став, вероятно, для Эрнесто символом красоты и женственности, хотя он этого, скорее всего, и не осознавал.
На следующий день, ближе к вечеру, Полина вышла из подъезда в надежде, что…
Нет. Никто ее не ждал.
Она шла по улице и жадно вглядывалась в самые дальние силуэты: вдруг какой-то из них, приблизившись, обретет знакомые черты. Но нет. Все прохожие были незнакомыми, чужими, ненужными. И Полина поняла, что не любит идущих навстречу. Она не любит эту улицу, не любит этот вечер, в который она вышла из дома единственно для того, чтобы встретить Эрнесто.
Поздно ночью, снова лежа без сна, расстроенная, не желая опять-таки признаваться самой себе, что причина ее переживаний – кубинец, которого она никогда больше не увидит, – Полина перебирала в памяти все, что уже случилось в ее жизни к этому моменту. Это было зачем-то очень нужно – как следует переворошить свое прошлое.
От автора
Когда я поняла, что поеду на Кубу (толком еще не осознав, зачем; знала, что надо, и все) и начала всем об этом рассказывать, нашелся один умный человек, литератор, который посоветовал мне обратиться в Кубинское посольство. И хотя позже этот шаг представлялся совершенно естественным и очевидным, сама бы я, скорее всего, до него не додумалась. Потом я не раз вспоминала Владимира Борисовича добрым словом.
В посольстве меня приняли прекрасно, пообещав организационную поддержку. Вышла оттуда совершенно счастливой: я люблю Кубу уже сейчас! А дома, читая многочисленные информационные материалы, которыми меня снабдили, проникалась все бОльшим и бОльшим уважением к этой стране. Мы ведь в последние два десятилетия практически ничего о ней не знали. Когда я пыталась в библиотеке найти ответы на «кубинские» вопросы, то обнаружила лишь несколько разрозненных статей, которые в основном были посвящены все тем же шестидесятым; о современной Кубе – почти ничего.
А современная Куба – это продолжающаяся борьба с Америкой, это (по-прежнему!) сохранение независимости и достоинства, это высочайший уровень ответственности за своих граждан: за их здоровье и безопасность.
В том, что все это – на деле, а не на бумаге, я имела возможность убедиться позже. А пока я с интересом читала номера газеты «Гуантанамера», распечатки выступлений руководителей Республики Куба. Читала и подчеркивала, по своему обыкновению, все, что особенно волновало. Вот кое-что из подчеркнутого:
«…В книгах не сказано, как делается революция и что такое революция; и в книгах не было написано, что этой маленькой стране придется в течение 45 лет противостоять самой могущественной державе, какая когда-либо существовала в мире, и эта держава не смогла победить нас силой своего оружия. Она знала, какую цену ей пришлось бы заплатить.
На Плайя-Хирон, где они недооценили наш народ, они не пробыли и 70 часов, и во время Карибского кризиса мир чуть-чуть не взорвался вследствие планов империалистической агрессии и твердости нашего народа. И мы выстояли все эти годы блокады и особого периода. Это народ-ветеран, народ боевой, и тут подготовлены огромные молодые силы, культурные и революционные, которые никто никогда не сможет победить.
Мы очень хорошо сознаем, что мы такое, что мы сделали и что у нас есть. Но похоже, что некоторые глупцы еще не замечают этого и упорно продолжают вмешиваться в наши внутренние дела, обучая нас, как устанавливается демократия. В любом случае, мы можем ответить на столь великодушный жест, научив их, как создается равенство, как искореняются привилегии и как устанавливается революционная демократия».
(Из выступления Президента Республики Куба Фиделя Кастро Рус
на митинге на Площади Революции. Первое мая 2004 года.)
«…американское правительство развязало против Кубы геноцидную экономическую войну во всемирном масштабе. Кубе запрещается экспортировать в Соединенные Штаты; Кубе запрещается принимать американских туристов; нам возбраняется доступ к технологиям, производимым в этой стране; Кубе запрещается импортировать любой американский продукт, аппаратуру или сырье.
…с 1992 года действует и скрупулезно применяется закон Торричелли, который запрещает дочерним фирмам американских компаний в третьих странах торговать с Кубой. Приведу только несколько примеров:
– канадский филиал американской компании «Picker International» не смог продать Кубе запасные части к рентгеновским аппаратам, потому что он является дочерней фирмой предприятия Соединенных Штатов.
