– Саша, мы с Серёжкой хотим купить валенки и подарить их мальчику Ване из Сосновки.
Мама протянула папе письмо в клеточку. Он внимательно прочитал и положил листок на стол. Папа долго молчал, мама ждала. Моторчик внутри мамы знал, что нужно подождать и тоже немного помолчать.
– Знаешь, я тогда был как Серёжка, смелый, умный и красивый, – тут папа улыбнулся, – но моей красоте не хватало тепла – валенок у меня не было, а мы жили в деревне, до школы пять километров, – папа снова улыбнулся, как-то грустно и горько улыбнулся, – а мама пошла…, – папа замолчал, – мама пошла и поменяла свое зимнее пальто на валенки для меня. Я был счастлив. Валенки были новые, мягкие такие, очень удобные. Про пальто я узнал потом, уже взрослым, – папа вздохнул и снова замолчал, – А я ведь спрашивал тогда маму, чего это она в стареньком пальтишке, оно же тонкое и холодное, а мама говорила, что так модно и зима нынче теплая. А зима тогда стояла лютая, снежная и морозная. Мама одевала пуховый платок, завязывала его на спине, а поверх одевала кофту толстую. А я-то понять не мог… вот они мои валенки. Когда есть мама, то и валенки теплее и зима солнечнее.
Папа долго молчал, мама сидела рядом и гладила папу по руке.
– Где Сосновка та эта? Ехать то куда? И какой размер валенок нужен?
Мама улыбнулась. Она знала все.
На следующий день мы все вместе пошли искать валенки. В специальном магазине было все: белые, как у снегурочки, толстые на резиновой подошве, с вышивкой, с замком, с мехом и без. Мы мерили, радовались и конечно купили. Маме – белые с вышивкой, папе – толстые, а нам с Ваней – серые с замком, толстой подошвой, и снежинкой сбоку, и нашей бабушке – серенькие с мехом, и такие же для Ваниной бабушки. Бабушки – они же бабушки, и им тоже нужно тепло, как душевное, так и согревающее, пусть даже в виде валенок. По дороге домой мама с папой зашли ещё в один магазин, вышли оттуда с большим пакетом, и мы дружно поехали.
Настало 31 декабря. Я проснулся пораньше с непонятным чувством внутри: я ждал этого праздника, готовился к нему, но в то же время переживал. Где – то в животе кошки ловили бабочек – это смешанное чувство кипело внутри, а что с этим делать я не знал. Мама, глядя на мое растрепанное, как у дикого воробья состояние, улыбнулась, обняла и тихо на ухо прошептала:
– Переживаешь? Не бойся. Я думаю, Ваня тоже переживает и ждет.
И мне стало легче, значит я не один в этом мире мучаюсь с кошками и бабочками. Я умылся, и уже уверенно пошел собираться в дорогу.
Перед поездкой, мы заехали в гости к моей бабушке. Я нес валенки, папа большой пакет, а мама полную сумку с мандаринами и сладостями.
Я вбежал в квартиру первый, обнял бабушку и протянул ей валенки.
– Бабушка, с новым годом! Мы сейчас поедем, я буду дедом морозом! Круто, да?!
– Мама, это тебе, – папа протянул бабушке большой пакет, – спасибо родная, за валенки.
Папа обнял бабушку и поцеловал. Бабушка почему-то плакала, когда мерила новое пальто. Она вытирала слезы, смотрела на папу и снова плакала. Я не понимал, что происходит, ведь праздник же, а бабушка плачет.
Поздравив бабушку, мы двинулись в путь, искать Ваню из Сосновки. Мама, как всегда, знала куда ехать, ее внутренний моторчик показал папе дорогу и мы, загрузив в машину сумки и большую коробку, поехали. Мама упаковала валенки в праздничную коробку и привязала к ней большой красный бант. Мы купили шапку деда мороза, красную такую с белым мехом. Я выглядел в ней смешно, но на душе почему-то было тревожно. Я никогда не был дедом Морозом, боялся и был не готов. Дед Мороз – это же очень большая ответственность, и от того, как ты будешь себя вести, зависит весь праздник и настроение у окружающих. Я долго тренировался, говорил громкое «О-хо-хо», но это только смешило меня, и я расстраивался. Видно, артистом мне не быть. Мама сказала, что главное – это душа, и говорить надо сердцем, а не «охать» и «ахать». Но я ее не понял, я привык говорить ртом, а душой не умел, и даже не пробовал. Смешная она, моя мама.
Пока мы ехали по городу, я любовался в окно на яркие огни, витрины, переливающиеся неоновым светом, на большие праздничные вывески, которые кричали на каждом углу горящими буквами: «С новым годом!» Город шумел, радовался и ждал праздника. Праздник чувствовался в каждом доме, на окнах горели гирлянды, в окна выглядывали нарядные красавицы ёлочки, со звёздочками на макушке. Я заглядывал во все окна, выбирая самую красивую ёлку. Я радовался празднику, хоть и очень переживал. Какой он мальчик Ваня?
Мои переживания усилились, когда мы выехали за город. Ощущение праздника закончилось с перечеркнутым знаком на обочине. Больше никакого праздника в душе не осталось, впереди была серая дорога, заснеженные поля и голые деревья. Машина мчалась по трассе, и с каждым километром, мне становилось грустнее.
– Мам, а может мы вернемся домой? А? – спросил я осторожно.
– А как же Ваня, как твое обещание? А как же валенки? – мне стало неловко, и я снова молча стал смотреть в окно на унылые поля.
После знака «Сосновка 15», папа повернул направо, и мы попали на узкую проселочную дорогу. Начало темнеть. Да… в такую даль я ещё не ездил, да и Дед Мороз наверняка бы заблудился. Я начал понимать, почему у Вани нет валенок: просто, Дед Мороз не знал, что где-то за снежным полем, за берёзовой рощей, где-то на краю вселенной есть деревня Сосновка. Через полчаса мы подъехали к синему знаку «Сосновка», и я увидел дома. Маленькие дома, с маленькими окошечками, с дымом из трубы, и занесенными снегом крышами. Это был другой мир. Совершенно другой. В нем не было суеты, ярких ламп, не было праздника. Дорогу освещал свет из окон. Мы остановились около маленького домика с надписью «Магазин», на окошке тоскливо горела одинокая гирлянда и стояла малюсенькая елочка, украшенная дождиком. Мама с папой вышли из машины, и какая-то женщина в тулупе и огромных валенках громко крикнула:
– Закрыто. Не видите что-ли. Праздник.
Я не знал, что праздник бывает таким. Папа подошёл к женщине и о чём-то ее спросил, женщина ответила, показала куда-то руками, потом ещё что-то сказала и улыбнулась.
– Машину придется оставить там, у сельсовета, – папа махнул рукой туда, куда показывала женщина в тулупе, – А дальше пойдем пешком, там недалеко.
– А может домой? – мне стало страшно
Папа с мамой оба посмотрели на меня, улыбнулись, и я смирился. На краю света я ещё не был. Я был взрослым мальчиком, мне было аж девять лет, но нерешительность и страх ещё остались во мне. Около сельсовета мы взяли из машины сумки, коробку с красным бантом и пошли по узкой тропинке. Снег завалил все крыши, в некоторых домах даже не было видно окон. К каждому дому вела узкая тропка. Заборы почему-то были сняты. Простор был кругом. Я нес коробку впереди себя, шел аккуратно, боясь споткнуться и упасть.
– Пап, а волки здесь есть?
– Есть, есть, – папа засмеялся, – и трусливые деды морозы тоже есть.
Мне стало стыдно. Я не был трусом, но в такой ситуации оказался впервые, и мне это было немного неприятно.
На улице было тихо, только изредка лаяли собаки. Мы подошли к небольшому дому. В окошке горел свет. Нас встретила лохматая собачка, она выскочила из будки, гремя цепью и громко лая. Папа приложил палец к губам и тихо прошептал:
– Т-с-с-с
Дворняга, как будто поняла папу и завиляла хвостом. Мы прошли по натоптанной дорожке к крыльцу. Оно было чисто подметено от снега, рядом стояла метла. Я ещё раз умоляюще посмотрел на маму, но в этот момент папа постучал в дверь. Бояться и прятаться было поздно. В маленькой комнате – сенях загорелся свет, и мягкий пожилой голос тихо спросил:
– Кто?
– Дед Мороз, – ответил папа, и зачем-то добавил, – из сельсовета.
Дверь скрипуче открылась, и на пороге появилась бабушка, замотанная в теплую шаль.
– Проходите, – она открыла дверь, пропустила нас вперёд.
Я оказался в маленькой холодной комнате с тусклой лампой. В ней стояли ведра с углем, в углу аккуратно лежали сложенные в поленницу дрова. Следующая дверь вела в дом. В маленькой комнате топилась печь, яркие огоньки отблескивали по стенам. Было тепло, чисто и очень уютно. Как в тереме – я видел такое в советских фильмах и старых сказках. Около окна стоял стол с кристально белой скатертью. На нем, прямо посередине в вазочке – еловые веточки, украшенные дождиком и игрушками. И они пахли. Наша ёлка, хоть и была нарядная, почти до самого потолка, но она не пахла. А веточки были живые, настоящие и ароматные. Около стола стоял мальчик. Прям как я, даже похож чем-то, я бы сказал, много чем. Пока все заходили в комнату, раздевались и разувались, я точно вкопанный стоял с коробкой на перевес и смотрел на мальчика. Слов, заранее подготовленных, во рту не оказалось, как будто язык прилип, и зубы склеились. Все ждали. И я ждал. И мальчик ждал.
