Записав показания в протокол, следователь дал прочитать его Енину, после чего как обычно попросил подписать. И слегка растерялся, поняв, что сделать это он не в состоянии.

– Давайте я подпишу, если это можно, – сказала стоявшая за спиной следователя Катя.

– А вы кто, простите? – обернувшись, спросил Удальцов.

– Жена.

– Очень хорошо! Только позвольте ваш паспорт.

Сделав какие-то пометки в протоколе, следователь передал Кате его для подписи и, получив её, покинул палату, пожелав всем скорейшего выздоровления.

Катя присела на освободившееся после следователя место в изголовье койки Олега и спросила, заботливо поправляя смятую подушку:

– Ну, как ты, Олежка?

– Если скажу, что отлично, ты мне всё равно не поверишь. Нормально… жена, – он вяло улыбнулся уголками рта с запёкшейся в них кровью. – А мы не пропустили ещё поход в ЗАГС? Какое сегодня число?

– Не думай об этом, не нужно, – слегка поморщилась Катя. – Сейчас главное это твое здоровье, остальное – не важно. Врач сказал мне, что если всё пойдёт хорошо, то дней через десять можно будет забрать тебя домой.

4

Зинку Чувилёву в доме все звали не иначе как Чувилиха. Разбитная, весёлая, громогласная, она знала всё обо всех в доме и о ней знали все и всё. Вдова с двумя взрослыми дочерьми, жившими самостоятельно, но то и дело наведывавшихся в компании мужиков к матери повеселиться, покутить.

С мужем Чувилиха воевала все двадцать три года супружеской жизни. Вернее не с ним, а с его пагубной привычкой к бутылке. Но сколько его не лупцевала – рука у неё тяжёлая была – сколько не отправляла в вытрезвитель или на пятнадцать суток, всё было без толку.

От бессилия что-либо поменять, плюнула со злости: да живи ты, как знаешь, хоть всю её, проклятую, выпей! Мужик её без понуканий со стороны законной супружницы прожил год и помер.

Схоронив мужа, Чувилиха вдруг пошла по его стопам: тоже запила. И уже годика через два после начала возлияний её пятьдесят ей никто бы не дал: шестьдесят, да и то с солидным хвостиком.

Устав от пьянства, она решила завязать с этим делом. Не насовсем, конечно, иной раз душа желала гульнуть, особенно когда её навещали дочери со своими хахалями, тоже девахи разбитные, как и их мать в молодости. Но в запой отправляться перестала. Или почти перестала.

Чувилиха была бабой отзывчивой, доброй, всем в доме пыталась помочь, даже если в её помощи не нуждались. Но вот одному своему соседу, жившему этажом выше, она так и норовила услужить: уж больно хороший человек он был. Воспитанный, интеллигентный он не гнушался и простых людей. И с ней поговорит по душам и даже выпьет иной раз, и со слесарем Ефимычем остановится, покурит, и даже к местной бомжихи Машке тёплое слово отыщет, а иногда и денежкой поможет. Вот такой он золотой человек, одна беда – инвалид. Через это его инвалидство жена его и бросила, зараза такая. А в одиночестве он, конечно, скучает, это Чувилиха по себе знала, хуже нет сидеть дома одной. Но к ней-то хоть дочери приезжают.

Чувилиха решила, во что бы то ни стало ему помочь, нельзя же не помочь такому хорошему человеку!

Однажды, таскаясь по ярмарке от павильона к павильону высматривая, где что подешевше купить, наткнулась на симпатичную чёрноволосую девушку, скорее молодую женщину. На её павильоне, как и на многих здесь на ярмарке висела картонка, где написано было большими буквами: «Сниму угол или комнату».

Ещё раз придирчиво оглядев продавщицу, что-то быстро прикинув в уме Чувилиха подошла и сказала:

– Есть то, что тебе надобно, милая. Пошли, покажу.

– Но я сейчас не могу, мне нельзя посреди дня уйти с работы, – возразила чёрноволосая женщина на хорошем русском языке. И, кажется, сразу испугалась, что сделавшая ей предложение тётка развернётся и уйдёт: мол, не хочешь – как хочешь. – Я только после работы могу, можно?

– А кода ты заканчиваешь?

– В восемь.

– Хорошо, – чуть подумав, согласилась Чувилиха. – Я за тобой зайду.

…Шли, в общем-то, не очень долго, пересекали какие-то улочки, насквозь проходили окружённые домами дворики, сворачивали то налево, то направо. Навьюченная тяжкой поклажей будущая квартирантка только и поспевала за Зинаидой, шедшей налегке и повторявшей, словно мантру: запоминай дорогу, запоминай. А попутно рассказывала, где та будет жить.

Но только когда они вышли уже на финишную прямую, когда Зинаида, взмахнув рукой, показала видневшийся вдалеке пятиэтажный кирпичный дом, квартирантка, наконец, поняла, что Зинаида определит её не к себе на постой, а к какому-то одинокому мужчине. И хотя мужчину этого Зинаида расхваливала на все лады, ей вдруг представился какой-то грязный, грубый забулдыга. Впрочем, и сама Зинаида, если смотреть правде в глаза, тоже особого доверия не внушала. Может они из одной шайки-лейки, заманивают приезжих, по сути бесправных людей, грабят, насилуют и возможно даже убивают. Кто её хватится, если она завтра утром как обычно не откроет свой павильон на ярмарке? Ушла и ушла и чёрт с ней, решит хозяин и сдаст павильон другим людям, желающих-то хватает.

Грабежа она не боялась, в кармане, что называется, вошь на аркане, считанные рубли. С собой она прихватила лишь несколько кастрюлек, сковороды, небольшой котелок, – нужно это кому-то? А вот если насильничать задумают… Кто ж знает, может там и не один этот расхваленный на все лады Зинаидой мужик?

Её всю передёрнуло, надвинулись страшные воспоминания, бледное чело её омрачилось. Она уже хотела было развернуться и уйти, вновь заночевать в павильоне, как вдруг Зинаида сказала, останавливаясь у подъезда:

– Пришли, заходи – и распахнула двери, – второй этаж, ну, шагай смело!

Ладно, устало подумала женщина, будь что будет, однако внутренне вся собралась, напряглась, готовая дать отпор возможным притязаниям «хорошего и доброго хозяина».

Остановились у квартиры номер три, в дверях которой стоял странный, кнопочный замок, пять кнопочек в верхнем ряду, пять в нижнем, а слева кольцо, за которое, по всей видимости, нужно было дёргать. Странно…

Чувилиха, для которой всё это странным, конечно же, не казалось, принялась не только давить на кнопку звонка, но и колотить в двери, зычным голосом оглашая своды подъезда:

– Олег, открывай, я тебе привела квартирантку. Она на нашей ярмарке поварихой работает!

Не открыть Енин не мог, хотя такое желание и возникло. Ещё какой-нибудь час назад Чувилиха забегала к нему позвонить по телефону, что делала почти регулярно, а заодно почему-то поинтересовалась его планами на вечер, уйдёт ли он куда-то или останется? Олег, оторванный от дел этим визитом соседки, сказал, что нет, никуда он сегодня идти не собирается, у него много дел. На том и расстались.

Теперь он понял, почему Чувилиха выспрашивала его про сегодняшний вечер. Но мог ли он даже предположить, что она приведёт к нему какую-то квартирантку! Тысячу раз говорил он, что квартиранты ему не нужны, что сдавать комнату он не намерен, что он уже привык жить один и нисколько не страдает от одиночества и чьего-то присутствия в своей квартире не потерпит!

Но разве Чувилиху можно в чём-то убедить? Она решила, что ему одному скучно, значит так и есть.

Олег выматерился в голос, встал из-за письменного стола и направился в прихожую с твёрдым намерением выгнать взашей незадачливую квартирантку вместе Чувилихой.

5

Олег быстро, насколько позволяли руки-обрубки, распахнул двери и…

В тот же миг вся решимость его прогнать непрошенных гостей истаяла, как лёгкий дымок от прогоревшей спички. Он вдруг понял, что не сможет, что просто не в силах дать от ворот поворот этой милой женщине с красивой усталостью в карих с поволокой глазах, с боязливой робостью взиравшей на него из-за спины Чувилихи. Он заметил также её поклажу, которой она была навьючена, словно ишак…

Он не проронил ни слова между тем, как Чувилиха, чуть отстранив с дороги безмолвно стоявшего Олега, переступила порог квартиры, втаскивая за собой и новоявленную квартирантку.