Она села на стул с изогнутой спинкой, почти не удивившись, обнаружив и на ней знакомый вензель – закрученную ракушкой запятую (или наоборот, запятую, похожую на морскую раковину). Потом пересела на стоящее рядом кресло – качалку, подтянула коленки к подбородку, положила голову, закрыла глаза и стала тихонько раскачиваться.
Внезапно абсолютная тишина нарушилась. Сначала послышался какой-то невнятный шепот, затем тонкий детский голосок четко произнес «хочу пить», а дальше, по нарастающей, стали звучать женские и мужские голоса, все громче, и громче. Но слов, смысла не удавалось понять. Люська пыталась открыть глаза, встать, но ничего не получалось, и она продолжала раскачиваться в кресле все быстрее и быстрее. Она не сразу поняла, что это не она раскачивается. Весело хохоча и кривляясь, кресло раскачивают детишки: мальчики, одетые в матроски, карнавальные костюмчики гусар и драгунов, королевских пажей, маленьких принцев и шутов. Вокруг стояли девочки, тоже наряженные, как будто – то собрались на бал – маскарад. Одни, как взрослые, были в длинных вечерних платьях, другие – в коротких пышных, на кринолинах юбках. Были девчонки в индийских сари, в японском кимоно, в широких цыганских юбках с бубном в руках. Лица всех детей были закрыты карнавальными масками. Дети хохотали, переговариваясь по-французски, и все раскручивали кресло с Люськой, пока не повалились от усталости на пол и задрыгали ногами. Послышались строгие голоса взрослых, приказывая детям вернуться на место. Вмиг они скрылись, а Люська очнулась, открыла глаза. Никаких детей рядом не было, но кресло покачивалось, сохраняя инерцию движения, заданную смешливыми детишками. Люська вскочила, заглянула под кресло, обежала весь зал, осматривая каждый уголок, потом, преодолевая страх, закричала: «Эй, где вы прячетесь? Выходите». Никто ей не ответил. Люська молчала, прислушиваясь, но в студии стояла глубокая, абсолютная тишина. Тогда она тихо, почти шепотом, добавила: «Ладно, посмеялись и хватит. Я вас не боюсь, выходите, я вам тоже ничего не сделаю. Может, мы даже подружимся». В ответ снова ни звука, ни шороха.
Люське хотелось еще раз пересмотреть все полки, а может и решиться, наконец, перевернуть картины, но как-то сразу в студии наступила темнота. Солнце больше не проникало сквозь зеленые пыльные окошки. Люське снова стало не по себе, и она поспешила к выходу.
И тут же остановилась. А где он, этот выход? Люк захлопнулся за ней, она это помнила. Но в темноте было трудно ориентироваться. Делать нечего, надо попробовать, попытаться отыскать дверцу. Наверняка, бабушка уже волнуется, да и есть хочется. Люська стала ползать по полу, пытаясь на ощупь определить «выход». Под руку попадались детские игрушки, мячики, осколки керамической посуды, женские туфли, еще что-то, но ничего похожего на закрытую дверцу, через которую она проникла сюда, не было. В темноте она налетела на стеллаж, и с полок на ее голову повалились груды старых и пыльных вещей. «Хорошо хоть, что это оказались полки не с вазами, а со шляпами и платками», – пробормотала Люська, сбрасывая с головы зацепившиеся ленты какого-то чепчика. Она упорно продолжала поиски выхода из этого пыльного лабиринта, кружилась, догадываясь, что уже нескольку раз проходит по одним и тем же местам. Неожиданно раздался натуженный скрип, и Люська резко отскочила в сторону, испугавшись, что сейчас на нее опять что-то начнет падать с полок, а то и сама полка или целиком стеллаж. Но, о, чудо! Оказалось, когда Люська подпрыгнула, спасаясь от возможного падения полки, она как раз наступила на крышку чердачного люка, и та открылась! Люська быстро спустилась по приставной лесенке на пол балюстрады, закрыла за собой дверцу, подошла к перилам и посмотрела вниз. Белесый туман над лестницей исчез, сверху просматривалась ее комната, там стояла разгневанная бабушка и кричала: «Люська, сколько раз тебя к ужину звать? Да где же эта девчонка? Ищу ее целый день, ну погоди, родители вернуться…»
Не показываясь бабушке на глаза, Люська дождалась, пока та уйдет, и только тогда спустилась. Она обвела взглядом комнату, мебель, стены, часы, посмотрела на потолок, оглянулась на лестницу, вздохнула, пожала плечами. Не было ничего, ну совершенно ничего, что намекало бы на скрытые таинства, мистику. Ничто не напоминало о чудесах и странностях, увиденных ею ночью и сегодняшним утром.
– Права, Марья Ивановна, – громко сказала Люська, обращаясь сразу и ко всей комнате, и к часам, и к скрипучей лестнице. – У меня слишком богатое и неуправляемое воображение. Завтра заберусь на чердак, войду в студию, разложу картины и спокойно их рассмотрю.
За ужином Люська стала расспрашивать бабушку о бывших хозяевах старого дома. Бабушка могла сказать немногое. Дом пустовал лет 10, а то и больше, пока ее сын, отец Люськи, не купил участок. Кажется, здесь жили какие-то давние знакомые прежних хозяев, которые и дали адрес наследника, троюродного племянника. А кто были самые первые хозяева, и где сейчас этот племянник, она не знает, и ей это абсолютно не интересно.
– А тебе – то зачем он понадобился? – подозрительно спросила бабушка.
– Он мне тоже совсем не нужен, – не моргнув глазом, соврала Люська.
– Ты чего, опять туда ночевать пойдешь? Ох, скорей бы родители приезжали, что-то ты задумала, чую, – вздыхала бабушка, убирая со стола и позевывая. – Да, Люська, завтра меня сосед может захватить, подвезти в питомник. Одна останешься до вечера. Куплю я все-таки розы, посажу вместо дикого винограда вдоль всего дома и террасы. А виноград вырублю, растет как сорняк, спасу нет от него. Старый дом обвил весь, как плющ, того гляди, крышу сдвинет, да и дом за собой потянет, обвалит. Сносить, сносить его надо, – решительно закончила бабушка, включила телик и приготовилась смотреть любимые теледебаты о политике и экономике.
Люська вышла в сад, стояла, раздумывая, остаться ли ей спать здесь или идти в старый дом. С крыльца новенького, веселого, ярко освещенного дома, где она стояла, причудливый силуэт старого строения казался еще более таинственным и угрожающим. Люська тряхнула головой и сказала, обращаясь в темноту: «Не испугаешь. Сейчас приду. Я никого не боюсь. Волшебства кончились, их вообще не бывает, сожалению». Она собрала еду, взяла термос и, уже не раздумывая, двинулась по тропинке к своему ночлегу в старом доме.
Слабый свет еще не поднявшейся луны, выделял из темноты громадный силуэт дома, перекошенный и неуклюжий. Действительно, как и говорила бабушка, в стены дома вросли стволы дикого винограда. Длинные, запутавшиеся между собой «усы», тянулись до крыши, уходили на нее, разрастались, проникали внутрь дома, покрывали наружные стены толстым, в несколько рядов, покровом огромных резных листьев.
Люська резко распахнула дверь, включила лампу на прикроватном столике и стала устраиваться на ночлег. Она легла, натянула одеяло и повернулась к напольным часам, следя за стрелками. Она так пристально всматривалась в неподвижные стрелки, что глаза заслезились, а весь циферблат стал расплываться. Она терла глаза, потому что ей стало казаться, что стрелки бешено завертелись, ускоряя обороты. Остановившись на мгновение на цифре 12, проскакивали ее и мчались дальше по кругу.
«Вот она, особенность нашего человеческого зрения, способность к зрительным иллюзиям, – вспомнила Люська рассказ ученого – оптика в одной из недавних передач. – Проверим». Преодолевая страх, она встала, подошла совсем близко к часам, села на полосатый коврик и стала пристально, стараясь не моргать, смотреть на зеленоватый выпуклый циферблат. Но стрелки не двигались. Зато неожиданно громко, заставив ее вздрогнуть, часы начали отбивать двенадцать раз. Она сидела на полу, не шелохнувшись, а через минуту почувствовала, что за спиной, там, где лестница спускалась с чердака, послышались шаги. Она медленно оглянулась.
…И снова увидела знакомое действо, процессию людей и зверей. Опять сверху вниз, не придерживаясь за перила, не глядя на узкие шаткие ступеньки и не боясь упасть, спускались люди в старинных одеждах, дети в карнавальных костюмах, прыгали кошки и собаки, летали бабочки и стрекозы, сползла змея, скатился белый кролик. Но было и нечто новое. На этот раз сверху сыпались еще и цветы, листья клена, ягоды рябины, веточки жасмина, пушистой сирени и розового шиповника. Комната наполнилась прекрасными ароматами. В перерывах между громким боем часов откуда-то послышалась тихая нежная мелодия. Странные персонажи грустного бала надвигались прямо на нее, Люську. Она осторожно стала перемещаться вправо, влево, вперед, назад, опасаясь, что на нее сейчас кто-нибудь наступит. Но этого не происходило! И тогда у нее возникла догадка, что она для всех остается незамеченной, невидимой, никто не чувствует ее присутствия. Чтобы убедиться в этом, она нарочно подставила ладонь на пути маленькой девочки играющей в салки с таким же карапузом в матроске. Оба они пробежали, не споткнувшись о «преграду». Но самое удивительное, что и сама Люська, увидев, что девочка наступила на ее босые ноги своей ножкой в розовой туфельке, никак не ощутила прикосновения. Осмелев, Люська поднялась и стала прохаживаться среди гостей, продолжая непроизвольно увертываться от танцующих пар. Ей было очень любопытно потрогать материю и кружева старинных платьев, разглядеть сверкающие украшения. Но рука как бы «проскакивала» сквозь кружева и шелк. Еще и еще раз Люська осторожно, готовая отдернуть руку, отбежать, даже выскочить наружу, дотрагивалась до пышных роскошных платьев дам, блестящих брошек и кулонов на шеях, цветов на шляпках, но ее пальцы снова проходили насквозь вещей. Ни одна из дам никак не выражали удивления или возмущения ее неделикатными приставаниями. Тогда Люська бесстрашно встала посередине комнаты, подставив себя под надвигающуюся процессию. Прямо на нее шли и шли вальсирующие пары, сновали детишки, шмыгал кролик между ногами, извивалась змея, бабочки садились то на прически, то на шляпки барышень, стоящих в сторонке. Но опять никто не замечал неудобств и помех. Эти странные люди – призраки проходили спокойно друг через друга, двигались плавно по кругу, не выходя за его границы, как будто там была пропасть. Осмелев до некоторого нахальства, Люська приблизилась к этим бестелесным фигурам, намереваясь провести еще один эксперимент.
