Я пытаюсь сесть, когда он прикасается к поблекшему шраму у меня нал бровью и спрашивает, в какой драке я побывала. Упершись ладонями ему в груль, я отодвигаю его от себя и говорю:

— Все это ошибка.

Роберт вскакиваете дивана и отступает назад. Я пытаюсь объяснить, что хочу, но не могу. Не помню, что говорю еще, но он берет куртку и уходит.

Я лежу на полу, неподвижно уставившись в потолочную балку. Якоб прислал мне эсэмэску с вопросом, все ли у меня в порядке, но я пока не собралась с силами, чтобы ответить. Знаю, что он думает — мне следует прекратить ковыряться в старых ранах, изменить судьбу Линды Андерссон все равно не удастся. Мне следовало бы воспользоваться возможностью жить настоящим, пойти дальше.

Но все не так просто.

Я осознаю, что у Линды Андерссон нет будущего. Но у Надии Хансен нет прошлого, нет никакой истории. Как она сможет жить на свободе, не зная, что это такое?

Это ты не знаешь, что такое свобода.

Зато я знаю, что такое быть невинно осужденной за убийство, знаю, что такое оказаться запертой в камере, отбывать срок. Знаю, что значит потерять все. Каково это — когда на тебя смотрят, как на монстра, когда люди при виде тебя морщатся и отводят глаза. И если свобода — это полное уничтожение, когда паришь в вакууме, не в силах сблизиться с другим человеком, то уж и не знаю, стоила ли игра свеч.

С того момента, как мой самолет приземлился в Ар-ланде, я ломала голову, что же заставило меня вернуться. Жажда справедливости для Линды? Тревога за сестру? Потребность убедить ее в своей невиновности?

Однако речь давно не идет о том, что справедливость может победить. А месть — бесплодное занятие. Симона и Линду невозможно вернуть к жизни.

Другого я ищу, другое может мне помочь. Банально, как мир, но без этого я не смогу жить дальше. Говорят, что только правда делает тебя свободным — так это или не так, мне нужна лишь она.

Правда о том, что произошло в ту ночь, почему Симон должен был умереть.

Правда, превратившая в руины всю мою жизнь.

И вновь я прячусь в темноте перед их домом. Вижу их в освещенном окне, вижу свою сестру и ее дочь, которые кружатся, взявшись за руки. Микаэла улыбается, юбочка у девочки развевается, они продолжают танец и крутятся в другую сторону. Алекс смеется и кружится вместе с ними, держа на руках маленького сына.

Я хотела бы спросить Микаэлу, как она может с ним жить. Я хотела бы спросить Алекса, как он может смеяться и испытывать радость после всего, что совершил. Хочу, чтобы он на своей шкуре испытал, что это такое — когда у тебя отняли все.

Алекс уходит с дочкой на верхний этаж, Микаэла сидит на диване, приложив малыша к груди. Вскоре он засыпает. Она уносит его по лестнице наверх.

Я стою одна в темноте. Стоит закрыть глаза, и я вижу, как открываю дверь веранды. Я проникну внутрь и прокрадусь на второй этаж, пока Микаэла и Алекс смотрят телевизор внизу. Представляю себе, как на цыпочках вхожу в детскую. Темные взъерошенные волосы девочки рассыпались по подушке, как у Микаэлы в этом возрасте. Я вспоминаю, как мы с ней хихикали по вечерам, прежде чем заснуть, голова к голове. Когда я поправляю на девочке одеяло, она улыбается во сне. Мальчик лежит на животе в своей кроватке с высокими бортиками, его маленькая спинка такая теплая на ощупь, когда я осторожно прикасаюсь к нему.

Они такие маленькие и беззащитные.

Затем я дожидаюсь темноты и тишины во всем доме и неслышно спускаюсь по лестнице, ступенька за ступенькой. На полпути замираю и прислушиваюсь, но ничего не слышу, кроме собственного дыхания. Спустившись вниз, бросаю взгляд вдоль коридора в сторону спальни — дверь приоткрыта, внутри тоже темно.

Первым делом я иду Зв кухню, чтобы взять нож. Стою и смотрю на одинокий уличный фонарь за окном, отбрасывающий полукруг бледного света. Чтобы выполнить свою миссию, мне надо собраться с духом. Пройдя по коридору, я вхожу в спальню. Смотрю на свадебную фотографию, крепче сжимая рукоятку ножа. Алекс и Микаэла, пойманные в вечной улыбке, словно счастье в этот момент будет длиться бесконечно. Еще одна иллюзия. Я разбужу их и заставлю это осознать.

Разве неправильно воспринимать все это как расплату за то, что было отнято у меня?

Правда сделает и меня, и Микаэлу свободными.

Пройдя по газону, я миную бассейн и поднимаюсь на веранду. Внутри темно, Алекс и Микаэла по-прежнему наверху. Я берусь за ручку. Ладонь дрожит, когда я поворачиваю ее. Дверь заперта.

Я пробую еще раз, на этот раз сильнее, но она не поддается. Я тяну и трясу ее — мне уже наплевать, что это не получается бесшумно.

Приставив ладони к стеклу, я заглядываю в гостиную. И тут словно превращаюсь в ледяной столб, не могу пошевелиться. Внутри в темноте стоит темная фигура с блестящими глазами и наблюдает за мной. Нас разделяет только стекло. Включается наружное освещение, свет падает на лицо сестры. Она смотрит на меня сурово и с осуждением.

Попятившись, я разворачиваюсь и пускаюсь бежать.

С бешеной скоростью я пролетаю мост в сторону Лидингё. В порту Вертахамн, словно металлические бестии, беззвучно замерли на воде темные силуэты паромов, свет встречных фар становится все сильнее и проносится мимо меня в психоделическом рисунке всю дорогу через город, до самого Нюнэсхамна.

Поднявшись на спальный чердак, я прямо в одежде кидаюсь на кровать. Как бы мне хотелось, чтобы мама была рядом! Мне так не хватает возможности поговорить с ней, спросить совета, что теперь делать. Она всегда знала ответ.

А Линда поступала, как сама хотела, никого не слушая.

Тогда все было гораздо проще.

На следующее утро я не выхожу на пробежку, и впервые к четверти девятого кофе у меня не сварен. Только около девяти, с трудом спустившись по лестнице, обнаруживаю, что холодильник пуст. Я еду в продуктовый магазин и обхожу торговый зал несколько раз, сама не понимая, что ищу. Невидящим взглядом озираю полку с мюсли, когда из-за угла появляется Роберт. Увидев меня, он останавливается.

— Привет, — говорю я.

Он молчит.

— Могу пригласить тебя на чашечку кофе, — снова говорю я. — У меня дома.

Голос звучит куда более надрывно, чем мне бы того хотелось, но я не могу быть одна. Больше не выдержу одиночества.

Роберт стоит, уставившись на меня.

— Прости, если я вела себя странно в прошлый раз, — произношу я, гладя его по руке.

— Странно? переспрашивает Роберт, отталкивая мою руку. — Если помнишь, ты сама на меня наскакивала. Ты потянула меня на диван, ты начала меня целовать.

Он коротко улыбается даме с ходунками-роллаторами, проходящей мимо, и продолжает, понизив голос:

— Тебя не интересуют романтика и вздохи на скамейке, говоришь ты, тебе нужен только секс. В следующую секунду все происходит слишком быстро, и тебя это не устраивает. А потом ты внезапно даешь мне по морде.

Он указывает на свою губу, и я замечаю, что она распухла. Я открываю рот, чтобы возразить, но Роберт не дает мне вставить ни слова.

— Не знаю, что это за дикие приемы доминирования, но я больше не желаю участвовать в твоих играх, — заявляет он. — Похоже, у тебя серьезные проблемы.

Он проходит мимо меня к кассе. Расплачивается, упаковывает товары и исчезает за дверями. Опустив глаза к своей тележке, я пару раз моргаю, прогоняя слезы. Пылкие обвинения Роберта больно ранили меня, и он явно именно с этой целью их произнес. Но почему?

Потрясенная, я бросаю тележку и еду обратно к дому.

Я захожу в прихожую, сбрасываю туфли и иду дальше в гостиную. Стою, глядя в окно. Тучи сгустились, пенящиеся волны переворачивают друг друга под серым небом.

Что-то заставляет меня отреагировать, хотя я точно не знаю, что именно. Какой-то звук? Ощущение, что я не одна? Что в комнате находится кто-то еще? Отражение в оконном стекле показывает, что она стоит в нескольких метрах позади меня, неподвижно замерев за барной стойкой. Она похожа на грозное привидение.