Прослеживание возможных путей движения русских переселенцев, путей, пролегавших вблизи вепсской территории в Межозерье или же так или иначе ее коснувшихся, укрепляет нас в изложенном выше мнении. Одним из наиболее освоенных и торных путей являлась р. Свирь. В конце XV в. севернее Свири (в 30 км от современного Лодейного Поля) возник Александро-Свирский монастырь — один из опорных пунктов колонизации. Свирью воспользовались когда-то вепсы при своем движении в Межозерье, теперь по ней двинулись массы русских колонистов, стремившихся выйти на просторы Онежского озера, на Заонежский полуостров. Это движение оттеснило вепсов от прибрежий Свири и отделило северную (прионежскую) их группу от средней и южной, что способствовало, в частности, формированию отдельных диалектов вепсского языка.

Среди северных вепсов распространена легенда, в которой содержится попытка дать объяснение тому факту, что прионежские вепсы живут обособленно от остальных. Согласно легенде, вепсы жили прежде по обоим берегам Свири компактным массивом, однако, находясь в составе русского государства, они будто бы не захотели служить в русской армии и скрывали рекрутов в лесах. За это якобы Петр I, проезжая однажды с войском по Свири (отголосок событий 1702 г.) приказал переселить вепсов на 30 верст в обе стороны от этой реки, что и было выполнено. Конечно, вряд ли такое распоряжение в действительности имело место, однако указание легенды на прежнее компактное расселение вепсов заслуживает внимания и находит себе подтверждение в других источниках.

Другой путь, также первоначально выводивший к побережью Онежского озера, пролегал через Белоозеро и далее реками Ковжей и Вытегрой (там, где впоследствии прошла Мариинская система). Здесь издавна мало-помалу оседало русское население, широкой полосой отделившее восточное Обонежье и Заволочье от коренных вепсских земель. Существовали, разумеется, и иные пути, проходившие южнее и восточнее. Продвигаясь по ним, русские заселили порубежья этнической территории вепсов, кое-где ассимилировали отдельные группы, кое-где смешались с ними сами, многое дали вепсам в смысле культурного и языкового воздействия на них, но это влияние не повлекло здесь за собою ни исчезновения вепсского языка, ни ликвидации вепсской этнокультурной самостоятельности.

Установить подробности того, как осуществлялось русское влияние, весьма сложно. Отдельные его проявления мы попытаемся оттенить в дальнейшем — при рассмотрении развития форм быта и культуры вепсов в изучаемые эпохи. Теперь же обратим внимание на языковую сторону вопроса.

В. О. Ключевский, оценивая цитированный выше отрывок из сочинения С. Герберштейна касательно того, что обнаруженные австрийским путешественником около Белоозера вепсы хотя и имели свой язык, но почти все говорили по-русски, толковал его как факт, бросающий свет на результаты русской колонизации. Действительно, значение этого сообщения, устанавливающего факт двуязычия вепсов уже в середине XVI в., очень велико, так как оно дает некоторую достаточно определенную опорную дату, с которой необходимо соотнести все имеющиеся данные.

С этой поры, а вернее всего несколько ранее, в вепсский язык широким потоком хлынули русские языковые заимствования, которые закреплялись и получали в новых условиях бытования соответствующий вид. Появились выражения-кальки (точные переводы на вепсский язык русских речений). Некоторые сдвиги произошли в фонетике. Воздействие русского языка не прошло бесследно и для морфологии (например, суффикс — nik в словах, обозначающих принадлежность к определенному роду занятий; cp. kalanik рыбак’ от kala рыба’ + суффикс; mecnik охотник’ от тес лес’ + суффикс).

Однако наиболее сильно влияние русского языка сказалось в области лексики. Русские лексические заимствования затронули очень многие сферы жизни и быта. Приведем примеры.

Термины, выражающие социальные и имущественные отношения: bajar ’боярин’, ’барин’, ’господин’; bajarsin ’барщина’; саг ’царь’; gol’l ’бедный’; kazak ’батрак’; kortom ’заем’, ’аренда’; kune ’купец’; meza ’межа’; nuz ’нужда’; obssestv ’общество’, ’община’, ’мир’; rad ’работа’; radnik ’работник’, ’страдиик’; rubi ’рубль’; sused ’сосед’; vatag ’ватага’; zilo ’поселение’, ’жилое место’; zivat ’скот’.

Орудия и средства труда, транспорт: bagr ’багор’; batog ’батог’; cap ’цеп’; kasar ’косарь’ (рубящее орудие); värtin ’веретено’; kumit ’кнут’; labid ’лопата’; lituiik ’коса-литовка’; lout ’плот’; malat ’молоток’; mellic ’мельница’; merez ’мережа’ (рыболовная снасть); nakoval’n ’наковальня’; negl ’игла’; oboz ’обоз’; palo ’выжженная подсека’; pissal ’пищаль’; piettä ’плести’; potkov ’подкова’; poiitin ’полотно’, ’холст’; rud ’руда’; sadul ’седло’; semn ’семя’; skird ’скирда’; snap ’сноп’; slijad ’шлея’.

Поселения, постройки, их элементы: gomin ’гумно’; horomad ’хоромы’; ’жилой дом’; ikun ’окно’; läv ’хлев’; lezank ’лежанка’; matic ’матица’; pagast ’погост’; päc’ ’печь’; rundug ’рундук’ (вход в подполье); sarai сарай’; sleg ’слега’; sväz’ ’связь’ (сени между жилой и нежилой избами); solom ’шелом’, ’навершие’; zabork ’заборка’ (перегородка в избе).

Внутренняя обстановка в избе, утварь: blöd ’блюдо’; kasal ’кошель’ (берестяной заплечный короб); kosoplötk косоплетка’ (ленточка в косе); puzu ’корзина’; койЬ ’ковш’; kuksin кувшин’; lar’ ’ларь’; louc ’лавка’; muil ’мыло’; осар очеп’, ’рычаг’; stol ’стол’; stokan ’стакан’; uffat ’ухват’.

Одежда: ärmäk ’армяк’; balafon ’балахон’; kotad ’коты’, ’опорки’; kouhtan ’кафтан’; kusak ’кушак’; lastovic ’ластовица’ (в рубахе); sarafan ’сарафан’; sorok ’сорока’, ’повойник’; stupin ’лапоть’; tulup ’тулуп’.

Пища: kisel’ ’кисель’; liib ’хлеб’; olanj ’оладья’; pirg ’пирог’; pränik пряник’; rassal’ ’рассол’; ret’k ’редька’; toiikun ’толокно’; vas ’квас’.

Семья, родство, свадьба: izotcin ’отчество’; mam ’мать’; plemännik ’племянник’; svadib ’свадьба’; svat сват’; tat ’отец’; töt ’тетка’; vencaida ’венчать’.

Прочие понятия: abittä ’обидеть’; arsin ’аршин’; atavod ’отава’; bask ’красивый’, ’баский’; bed ’беда’; doiidä ’давить’; dolä ’доля’, ’часть’; d’ogt’ ’деготь’; gad ’змея’; gulbiss ’гуляние’; йог’ ’хорек’; karest’ ’корысть’, ’выгода’; lad ’мир’, ’согласие’; los’ ’лось’; luiik ’ловкий’; mär 'мера’, ’мерка’; nenavistnik недруг’; 'враг’; ostud ’неприятность’; praznik ’праздник’; proud ’правда’; ruun 'ровный’; starin ’сказка’; tedr ’тетерка’; tirpta ’терпеть’; tuiik 'толк’, ’понимание’; udal ’удалый’; versk ’вершок’; virst ’верста’; zavet ’обет’; zdim ’подъем’ (от ’вздымать’).

Число подобных примеров можно было бы значительно увеличить, но и приведенных достаточно, чтобы считать доказанным относительно раннее проникновение в вепсский язык очень заметного слоя русских лексических заимствований. Конечно, датировать их очень трудно. Нельзя, разумеется, поручиться, что перечисленные выше термины вошли в вепсский язык именно в XV или в XVI в. Этот процесс был длительным и продолжался много веков подряд. Однако принципиальная сторона вопроса ясна и вряд ли может быть поставлена под сомнение. Единственный известный памятник вепсского языка середины XVII в. — упоминавшаяся уже рукопись из сборника В. И. Срезневского — также содержит русские лексические заимствования (например, раб, гроза).

Другой, правда менее точный, показатель — распространение среди вепсов русских христианских имен. Судя по писцовым книгам и актовому материалу, подавляющая часть населения в вепсских погостах носила русские христианские имена. Следует принять во внимание, что вепсы, по-видимому, имели по два имени — одно «свое», языческое, а другое христианское. Населенные пункты и другие географические объекты также назывались двояко — официальные названия часто бывали русскими, а бытовые — вепсскими. Вепсские поселения и теперь часто имеют по два и даже по три названия. Например, в девяти километрах от Ладвы (на Ояти) расположена деревня, которая официально называется Подовинники; сами вепсы по-русски называют ее Азмозеро, а на своем языке — Rihenkulä.