Метод картографирования тех или иных явлений быта и культуры получил уже широкое распространение в этнографических исследованиях. Накопленный опыт выявил несомненную целесообразность и полезность этого приема, если, разумеется, его рассматривать не как самоцель, а как способ группировки, обработки и формирования однородного эмпирического материала, как вспомогательное средство, пригодное для более наглядного выявления его локальных особенностей. Можно, следовательно, ожидать, что и в нашем случае такая попытка даст желаемый эффект и наблюдение за одним только географическим распределением преданий определенно должно помочь вывести некоторые существенные заключения.

В то же время мы здесь сталкиваемся с рядом вполне реальных трудностей, характер которых может (на первый взгляд и до известной степени) поставить под сомнение целесообразность такой работы. Здесь перед нами встают трудности как чисто количественного свойства, так и относящиеся к качеству самого материала. Вопрос стоит так: насколько полно и географически точно зафиксированы предания? Насколько хорошо в этом отношении обследована территория хотя бы русского Севера? Наконец, в какой мере приемы фиксации материала (пересказы вместо точных фольклористических записей и т. д.) могут оказать влияние на достоверность проектируемой карты? Как видим, все это достаточно важные вопросы и ответы на них должны быть даны до составления самой карты.

Действительно, мы совершенно не можем быть уверены в том, что прежними собирателями зафиксированы все случаи бытования преданий о Чуди. Скорее напротив, большое число их осталось вне поля зрения ученых. Планомерных и систематических поисков преданий в широком масштабе, в сущности, не проводилось. Это обстоятельство отрицательно сказывается на степени точности общих выводов. Но в нем заключен и один положительный момент. Если обнаружение преданий в том или ином пункте, тем или иным исследователем является случайным, то в сумме, в целом эти случайности становятся выражением определенной закономерности, проявляя, как на не вполне удачно снятой фотопластинке, не всю картину со свойственными ей подробностями, а лишь размытые контуры изображения, лишенного четкости, однако все-таки верного, идентичного объекту. Продолжая это сравнение, заметим, что в наших силах попытаться, так сказать, подобрать наиболее подходящий сорт фотобумаги, чтобы на фотографии проступили такие детали, которые не были заметны при изучении негатива. Именно этому и должно способствовать составление карты.

Далее, если мы не располагаем точными сведениями, которые могли бы возникнуть при сплошном обследовании всех «подозреваемых» территорий, где вероятно наличие преданий, то все же в тех пунктах, где предания отмечены, нет оснований предполагать ошибку или предвзятое сообщение. Дело не только в том, что у нас нет повода ставить под сомнение добросовестность данных отдельных собирателей (хотя и можно себе представить появление тех или иных сообщений по аналогии с подлинными преданиями), но главным образом в том, что указанная случайность каждого отдельного сообщения и обусловленность их в массе практически исключают возможность грубых ошибок. Кроме того, об одних пунктах имеются два и более указаний разных авторов, а о других — известия о бытовании преданий в ближайшем соседстве. Сама по себе приуроченность преданий к определенным географическим пунктам несомненна.

Как ни важен реальный учет и анализ содержания имеющегося в наличии фактического материала, для нашей цели теперь существенно решить формальный вопрос о том, какое сообщение мы будем считать преданием о Чуди, исходя, разумеется, из минимального количества содержащейся в нем информации. В самом деле: полностью записано не так уж много преданий, несколько больше их зафиксировано в очень общем виде, самую крупную группу составляют краткие изложения, а в значительной части случаев путешественники лишь отмечали наличие преданий. Если подсчитать все эти случаи, то общее количество сообщений, известных нам в настоящее время, перевалит за сто.

Надо, впрочем, иметь в виду, что очень часто одно упоминание о бытовании предания скрывает довольно широкую его известность среди населения: так, если местные жители какой-либо округи (погоста, прихода, волости и т. п.) знали определенное предание, то путешественник, отмечавший этот факт, называл лишь центр этой округи. Это обстоятельство значительно сократило нам абсолютное число и записей, и упоминаний. Вот типичный тому пример: «Судя по преданиям, сохранившимся в Каргопольском уезде, — писал Е. В. Барсов, — главное гнездо Чуди было в восточной его части; наибольшее число этих преданий (разрядка наша, — В. П.) сохранилось в погостах Вохтомском, Валдиевском, Шожемском и Лелемском».

В итоге видно, что каждое из имеющихся в нашем распоряжении сообщений несет различное количество информации. Однако с точки зрения потребностей составления карты эти различия не столь уж велики. Ведь в каждом содержится упоминание предания о Чуди и назван пункт, к которому этот факт приурочивается. Разница же — в полноте, подробности, развернутости сюжета и т. п., т. е. в тех признаках, которые для карты размещения преданий имеют второстепенное значение. Отсюда вытекает полная допустимость с формальной стороны считать преданиями все наличные сообщения.

Все перечисленные затруднения, таким образом, не могут составить непреодолимого препятствия. Общие контуры топографии преданий, следовательно, вырисовываются и при настоящем уровне знаний (тем более, что почти нет надежды на то, что количество зафиксированных преданий в скором времени резко возрастет).

Но трудность, вытекающая из различного содержания информации в каждом сообщении, все же есть, и она заключается в том, как наносить на карту предания, разные по характеру (например, об активной и пассивной Чуди), предания, записанные полностью, более или менее подробно пересказанные, наконец, просто упоминания о бытующих или бытовавших преданиях. Мы решились, учитывая вышесказанное, во всех случаях пользоваться одним и тем же условным обозначением. Конечно, могут быть и возражения против такого способа картографирования, однако при теперешнем состоянии наших источников этот прием представляется наиболее подходящим не только в силу своей

простоты, но и по причине желания избегнуть излишней детализации, дробности, вполне уместной при обилии картографируемого материала и лишь затемняющей картину при его относительном недостатке.

Очень важно при этом сделать одну существенную оговорку, вносящую довольно решительное ограничение в представление о размерах предпринимаемого теперь эксперимента. На карту наносится далеко не весь тот материал о преданиях, который вообще известен. Картографируются предания в пределах расселения северных великоруссов в Архангельской, частью Вологодской и Ленинградской областях и в Карелии, а также в районе обитания вепсов. Области размещения коми-зырян, коми-пермяков и лопарей, где, как известно, также распространены предания о Чуди, подробно в данном отношении нами не изучены, и мы не решаемся наносить на карту происходящий оттуда материал. Вместе с тем эти данные достаточно широко привлекаются к исследованию и мы считаем необходимым отметить суммарно их наличие и в указанных районах.

Принимая, наконец, во внимание весьма важное значение, которое должно приобрести сопоставление всей зоны и отдельных районов распространения преданий о Чуди с фактами упоминаний Чуди в средневековых письменных источниках (отдельные соображения о взаимоотношениях этих двух категорий источников были уже высказаны ранее), мы сочли полезным нанести на карту и эти сведения.

Перейдем теперь к рассмотрению фактических данных в их новой группировке (рис. 10).

Интересно прежде всего, пользуясь картой и другими источниками, проследить область распространения преданий. Южная граница его не заходит слишком далеко за 60° с. ш. и ни в коем случае не выходит за пределы 58°.^[30] При этом почти все случаи, когда речь может идти о таком исключении, относятся к юго-западной части изучаемой территории и расположены вблизи расселения вепсов. Правда, здесь предания к моменту фиксирования уже почти стерлись. В одном случае, по сообщению В. Н. Перетца, в дер. Будогоща, бывшей Кукуйской волости Тихвинского уезда Новгородской губернии, по обоим берегам р. Пчевжи «в народе есть предание о борьбе с «Корелой»». Не исключено, конечно, что основой предания могли послужить события, связанные с переселением карел на русские земли в XVII в., однако вероятнее подозревать здесь замену ставшего абстрактным понятия «Чудь» более понятным и новым именем «Корела».