Культурные взаимодействия, шедшие в западном направлении, не обрывались на этнической границе Води, а продолжались, видимо, далее, проникая на территории современных Эстонии и Латвии. Подковообразные фибулы, которые прежде часто неверно связывали со Скандинавией, имеют многочисленные аналогии в более ранних эстонских древностях и могут рассматриваться как модификация последних. Известная близость вепсского языка к эстонскому, в частности к южноэстонским диалектам, значение которой, правда, не следует преувеличивать, дает основание надеяться, что дальнейшие поиски в этой области не останутся безрезультатными. Имеются параллели и с отдельными деталями культуры народов, с которыми Весь не состояла в языковом родстве. В приладожских курганах обильно представлены бронзовые спиральные подвески и другие украшения, аналогичные тем, из которых в X–XI вв. изготовлялись латгальские женские головные уборы — вайнаги.
Приглядываясь к материалам, привлекаемым для суждений о взаимоотношениях Веси с народами, обитавшйми от нее на восток и юго-восток, следует отметить, что для дакой работы имеются куда более благоприятные условия как по количеству самих материалов, так и по степени их изученности.
Известное сходство с археологическими памятниками Межозерья обнаруживают мерянские и муромские древности, весьма интересно интерпретированные недавно Е. И. Горюновой. Путем изучения многочисленных курганных могильников и позднедьяковских городищ, которые исследовательница прослеживает на обширном пространстве Волго-Клязьминского бассейна от широты Москвы и почти до широты Череповца и Вологды, установлен район расселения Мери.
В свете мобилизованных таким образом данных более прочное фактическое обоснование приобретает сообщение летописи о существовании «мерской и кривической, реже белозерской» Веси. Кроме того, открывается возможность вполне обоснованных суждений касательно степени близости обеих культур. Они, безусловно, родственны.[25] Типы многих вещей, особенно украшений, одни и те же. Например, подвески в виде утиных лапок появляются на Волго-Окских городищах довольно рано. Одна из таких ранних находок была сделана на Санниковском городище. В качестве другого примера укажем некоторые пряжки, бубенчики и проч. Типологические подобия этих украшений без труда отыскиваются в приладожских курганных древностях. Однако полных соответствий, точных аналогий все-таки очень немного. Следовательно, в данном случае, видимо, нужно подчеркнуть сходство в общем облике культур, базирующееся на этническом родстве народов, но о сколько-нибудь прочных непосредственных контактах в рассматриваемую эпоху следует говорить с большой осторожностью. Точно то же относится и к взаимоотношениям Веси с Муромой.
Истоки близости данных культур надо искать в значительно более ранние эпохи. Согласно мнению X. А. Моора, в I тысячелетии до н. э. восточные группы прибалтийско-финских племен восприняли новые импульсы из Волго-Камья со стороны дьяковской культуры, выразившиеся в появлении, в частности, в Обонежье «текстильной», «сетчатой» керамики. X. А. Моора считает возможным выделить «приладожскую и обонежскую культуру сетчатой керамики I тысячелетия до н. э., которую (т. е. культуру) он условно называет «карельской». Этническая принадлежность ее к восточной группе прибалтийско-финских племен у него не вызывает сомнений.
Подобные «импульсы», надо полагать, имели место и несколько позднее. Обратим внимание, например, на то, что до середины I тысячелетия н. э. на месте Псковского кремля существовало древнее поселение, характер находок в котором обличает его принадлежность к позднедьяковским городищам, хорошо известным в Волго-Окском междуречье. Л. А. Голубева стремится связать с Весью городища дьякова типа на территории Вологодской области, изученные, впрочем, еще плохо. С другой стороны, Г. Ф. Корзухина недавно поддержала старую точку зрения Н. И. Репникова, будто ранний (до рубежа IX–X вв.) слой городища Старая Ладога (горизонт Е) является дославянским, финским, а в данных условиях этими «финнами» могли быть либо древние вепсы (Весь), либо Ижора. Как в действительности обстояло дело — окончательно судить еще невозможно. Во всяком случае, поиски связей курганной культуры древней Веси с северными городищами дьякова типа без сомнения есть одно из наиболее многообещающих направлений исследования.
Проблема непосредственных этнических связей Веси с народами коми, до окончательного решения которой, разумеется, еще далеко, складывается из многих вопросов, каждый из которых по-своему труден. Мы здесь выделяем лишь два аспекта, прямо относящихся к нашей основной задаче.
Что какие-то связи между культурами Приладожских курганов и древней пермской Чуди существовали, это было ясно уже А. А. Спицыну. Камские изделия находили в Приладожье. Напротив, глазчатые бусы, находимые в Прикамье единицами, обнаружены на Ояти в виде целых ожерельев. Аналогичны полые привески в виде уточек с лапками, привески в виде утиных лапок как элемент шумящих подвесок различного рода, наконец, круглые подвески в виде плетенок (Спицын-Теплоуховы,1, 22; II, 2; XXIV, 39, 40;* XXXIV, 34; VI, 18; IX, 7, 10). Не вполне точными аналогиями являются коньковые привески типа «всадница на змее» и близкие к древневесским шейные гривны с гранчатыми головками и крючками (Спицын-Теплоуховы, V, 14; II, 10, 12). Этим совпадения не исчерпываются, хотя имеющиеся различия (иные виды и типы земледельческих орудий, кроме горбуши, разные типы керамики и ее орнаментации, развитие в Прикамье свиноводства, почти отсутствующего в Приладожье) достаточно убедительно демонстрируют совершенную самобытность обеих культур. Указанные различия все же не дают повода к тому, чтобы отказаться от предположения о существовании регулярных связей Приладожья с Прикамьем в исследуемую эпоху, хотя, как уже говорилось выше, те или иные сходства в древних культурах финно-угорских народов во многом могут быть объяснены их этническим родством.
Этногенез коми-зырян тесно увязывается, как это выяснено археологическими и историко-этнографическими исследованиями последних лет, с передвижением значительных групп пермского населения Прикамья и освоением ими обширных пространств к северу и северо-востоку от области их прежнего обитания. «Процесс переселения с Камы на Вычегду, — писал недавно В. А. Оборин, — постепенно привел к ассимиляции предками коми редкого местного охотничье-рыболовческого населения, жившего по рр. Башке и Мезени и оставившего памятники типа ванвиздинской стоянки. Эти памятники можно связывать с вепсами. В процессе ассимиляции язык нижневычегодских и удорских коми впитал в себя некоторые элементы из вепсского языка. Некоторое влияние этой древней культуры сохранилось и в материальной культуре вычегодских комп до X–XIV веков, особенно в способе изготовления глиняной посуды и некоторых орудий труда, связанных с охотой».
Конечно, связь памятников типа ванвиздинской стоянки с древними вепсами должна быть признана весьма условной. Она выводится чисто умозрительно и никакими археологическими материалами пока что не подтверждается. Эта точка зрения, следовательно, имеет право на существование лишь в качестве рабочей гипотезы. Но если мысль В. А. Оборина все же окажется верной, то тем самым откроется возможность говорить о значительно более раннем, чем принято теперь думать, проникновении весских элементов в Заволочье и еще далее на восток, а вместе с тем встанет в порядок дня проблема поисков исходного района и соответствующих ранних памятников.
В этом случае может оказаться, что однажды проторенный путь не был забыт и позднее, в непосредственно интересующую нас теперь эпоху. В бассейне Северной Двины найдены (более точное место находки неизвестно) бронзовые украшения вполне приладожского облика (бронзовая подвеска в виде решетки, конек с шумящими привесками, колоколец с тремя колокольчиками), хранящиеся в Архангельском областном музее, которые имеют довольно точные аналогии в материалах раскопок А. М. Линевского. Если допустимо в этих находках видеть следы движения Веси в Заволочье, то тем больше оснований для утверждения относительно ее участия в этногенезе западных групп коми-зырянского народа.
