В пользу признания древневесского земледелия пашенным истолковываются, в сущности, два факта: получившая широкое научное признание находка сошника в нижнем горизонте городища Старая Ладога (слой датирован В. И. Равдоникасом VII в., другие исследователи расширяют датировку, включая и VIII в.) и менее известная находка из кургана, раскопанного близ с. Дрегли (иначе Жуково) в верховьях р. Сяси.

Решение вопроса, однако, существенно осложняется тем, что не установлена еще этническая принадлежность раннего слоя староладожского городища. На почве признания его словенским решение будет одно, но в случае, если будет доказана его принадлежность одной из прибалтийско-финских народностей, в числе которых вероятными претендентами могут считаться Весь и Ижора, то решение окажется несколько иным. Все же при любом подходе к установлению характера весского земледелия следует принять в расчет два соображения: о наличии в то же и более раннее время по соседству полевого земледелия, что не могло не влиять на смежно живущую Весь, и о важной роли на севере подсечного земледелия.

При этой последней системе главным орудием является железный топор, посредством которого вырубается участок леса. Находки топоров в весских курганах в высшей степени обильны. Можно с уверенностью сказать, что топор — одна из самых частых находок, встречающаяся неоднократно в нескольких экземплярах даже в одном и том же кургане. Не всегда, правда, ясно, какие из обнаруженных раскопками топоров являются лесорубными, а какие — боевыми, но несомненно, что подавляющее большинство находок относится к первой категории.

После подсыхания поваленного леса его сжигали, чем достигалось интенсивное удобрение почвы золой и уничтожение сорной растительности. После этого участок в сущности уже был готов к посеву. Возможно, что перед посевом его взрыхляли сохой. Однако ею могли и не пользоваться. В тех местах, где почва недостаточно прогорела или, наоборот, слишком спеклась, ее обрабатывали простой мотыгой. Такие мотыги тоже найдены в курганах приладожского типа в количестве трех экземпляров. Они невелики по размерам и имеют характерную форму — с проушиной для деревянной рукоятки. Важным аргументом в пользу бытования в данном районе подсечно-мотыжного земледелия могут служить факты весьма долгого пережиточного сохранения здесь подсечной системы — вплоть до начала 30-х годов нашего столетия. При этом весьма показательно, что в хозяйстве вепсов до сравнительно недавнего времени сохранялось такое архаическое орудие, как мотыга (koks — рис. 7, 11, 12). М. Д. Григорьевский пишет о виденной им в южной Карелии мотыге (kokta, kuokka) с лезвием шириной в один вершок и длиной в два с половиной вершка, которой пользовались на подсеке для разбивания комьев обожженной земли.

Итак, земледелие древних вепсов в курганное время развивалось, скорее всего, в рамках подсечной системы. Этот вывод едва ли может поколебать и сообщение переяславского летописца, называющего древнюю Весь наряду с другими неславянскими народами (Чудью, Мерей, Муромой и проч.) «конокормцами», т. е. народом, находящимся в даннической зависимости от киевского великого князя и обязанным кормить коней его дружинников. Нас, однако, теперь интересует не социальная окраска этого термина, а его прямое, буквальное значение. Возникающее подозрение (не свидетельствует ли это выражение о систематическом использовании древней Весью лошади для обработки постоянных полей) легко отвести тем соображением, что даже умение запрягать лошадь в соху или иное примитивное пахотное орудие вовсе не всегда и не непременно означает существование пашенного земледелия, если под ним разуметь полевое земледелие. С помощью лошади и сохи вполне можно распахивать подсеку, как это в пережиточном виде зафиксировано у вепсов еще около 40 лет тому назад.

Однако остановиться на ступени подсечного земледелия Весь, разумеется, не могла. Не забудем, что она жила в окружении народов с развитой земледельческой культурой: пашенное земледелие у новгородских Словен зафиксировано с VIII в., у волжских Булгар оно известно с VIII–IX вв. Исследование карельских эпических рун показывает, что уже на ранних этапах карелам было знакомо использование сохи (хотя бы для обработки выжженных участков леса). Находки сошников и плужных ральников в областях расселения марийцев и удмуртов относятся к X–XIII вв. Таким образом, хотя Весь, как например и Мурома, несколько отставала в развитии земледелия от окружающих народов, но дальнейшие события показали, что и у нее земледелие поднялось на более высокую ступень, в особенности в районах, приближенных к славянским поселениям, о чем выразительно говорит находка сошника в с. Дрегли. Однако произошло это не в курганный период, а несколько позже, по-видимому не ранее XII–XIII вв.

Итак, древняя Весь была народом по преимуществу земледельческим. Вместе с тем и другие отрасли производственной деятельности играли в ее хозяйстве немаловажную роль. Это прежде всего относится к животноводству. Вопрос о древневесском животноводстве в целом совершенно бесспорен, так как указания и свидетельства раскопочного материала очевидны. Весь разводила лошадей, целые костяки и особенно отдельные кости которых находили неоднократно, и коров (несколько раз были встречены коровьи рога). В небольшом количестве найдены кости свиней, собак, кошки. Во множестве обнаружены кости овец. Овцеводство достигало, вероятно, значительного развития и было способно удовлетворять потребности населения в шерсти, кожах и частично в мясе. Об этом красноречиво свидетельствуют довольно частые находки овечьих ножниц и фрагментов кожи. Анализ шерстяных и полушерстяных тканей из раскопок, проведенных А. М. Линевским, показал, что древние вепсы разводили груборунных местной породы овец, которых большую часть года содержали на подножном корму. Нет прямых свидетельств относительно разведения домашней птицы, однако не исключено, что среди значительного количества остеологического материала, по разным причинам оставшегося не определенным, возможны находки мелких куриных косточек.

Если в целом древнюю Весь неверно считать народом охотников-номадов, то из этого вовсе не следует, что в их хозяйстве охота не играла заметной роли. Напротив, это очень древняя и для района расселения Веси традиционная отрасль хозяйства. Хотя раскопочные материалы по данному вопросу и не слишком богаты, все же они служат хорошим дополнением к сообщениям арабских авторов, которые характеризуют этот народ как поставщиков меха на мировой рынок.

Рис. 7. Археологические и этнографические материалы к характеристике традиционной связи древней Веси и позднейших вепсов. 1,2—бревенчатые незамкнутые домовины из курганов; 3,4 — рисунок и план вепсского стана; 5, 6 — замкнутые домовины из курганов; 7 — план вепсской лесной избушки (столбовая техника); 8 — план коды (столбовая техника); 9 — план избы XI в. из Белоозера (по Л. А. Голубевой); 10 — план вепсского двухизбного дома; 11 — мотыги из курганных раскопок; 12 — вепсские мотыги.

Древние вепсы охотились на самых различных животных. Едва ли может быть сомнение в том, что охота служила значительным подспорьем в деле добывания продуктов питания. Находки отдельных изделий из оленьего и лосиного рога служат достаточным тому подтверждением. Обычной также была охота на крупнейшего хищника северных лесов — бурого медведя, мясо которого, по-видимому, тоже употребляли в пищу: найдены фрагменты медвежьих шкур и когти. По всей видимости, широко бытовала охота и на боровую дичь — рябчиков, тетеревов, куропаток, а также на водоплавающих птиц — гусей, уток. В прикладном искусстве Веси изображение утки (очень характерны подвески, изображающие уточек, утиные лапки) занимает совершенно исключительное место, что, несомненно, вызвано важным значением этих птиц как объектов охоты. Охотились на зайца, который также запечатлен в весском изобразительном искусстве. Однако славилась земля Веси главным образом как область, богатая мехами. Охота ради добывания шкурок пушных зверей, видимо, уже в ту пору получила значительное развитие. Раскопками обнаружены фрагменты беличьего меха, мех хорька, зайца и некоторых других животных. Особенно интересны находки фрагментов беличьих шкурок, на что обратил внимание А. М. Линевский, сопоставивший это обстоятельство с широко известным фактом распространения «бел», «белей» (исторически, несомненно, шкурок белок) в качестве меновых и платежных единиц в древней Руси.