Маруся гладила Полинину светлую макушку.

– Дай поцелую тебя вот сюда, в маковку… Ну так… Понимаешь, Полечка, он злится, потому что я ему как заноза в сердце. Любит он меня, боится за меня, и все уму-разуму пытается научить, да уж поздно… Может быть, он и не понимает, что я никогда не откажусь от него. Как отказаться от мужа-то? Грех и предательство это… Эх, Поля, не может он поверить в мою любовь. Вот и проверяет.

В хорошие времена, которые иногда продолжались по нескольку месяцев (обычно они наступали, когда Алексею прилетала непыльная работа от людей, «держащих» город N, и Алексей выручал шальные деньги), Маруся ходила как королева. Откуда-то муж доставал ей французские духи, шелковые платки, колготки и туфли. Девочки были одеты лучше всех в школе, и этим райским временам радовалась вся семья. Но предсказать, когда они закончатся, никто никогда не мог.

Разве что бабушка Люся. Но она хранила молчание. А может, не знала, что сказать.

Людмила Алексеевна не сразу махнула рукой на свою дочь.

Несколько лет она скандалила, караулила, не пускала Марусю домой, потом трудолюбиво уговаривала, пыталась писать заявления, подключать связи, но все усилия как о стену разбивались о Марусину слепую любовь.

В конце концов, сообразив, что «так уж устроена Марусина душа: желать всегда находиться на грани жизни и смерти и получать от этого удовольствие», Люся отступила, прекратив всякие попытки спасти ее. А может быть, сделав однажды один из своих раскладов на Таро, Люся увидела там нечто такое, с чем бессмысленно бороться и чего нельзя избежать.

Освоив все премудрости гадания на картах, Люся отнюдь не была фаталисткой.

Девочки часто спрашивали ее, пытались вывести на разговор. Но он всегда заканчивался одним и тем же:

– Бабушка, а что будет со мной, когда я вырасту? Бабушка, а я выйду замуж? А кем я стану?

– От вас зависит, – бросала Люся. И потом добавляла: – Любая информация о будущем, неважно: нумерология, астрология или таро – да что ни возьми, хоть кофейную гущу, – это всегда тенденция. Карты показывают то, что может произойти с тобой, исходя из той тебя, что есть сейчас. Из твоих решений, из твоих состояний и мыслей. Но если завтра ты изменишься, то и прогноз изменится. Почти наверняка. Хотя бывают исключительные повороты в судьбе, которые, крути не крути – не выкрутишься.

Иногда Галя с Полиной заглядывались на Люсины многочисленные колоды. На многомерные, загадочные миры, где шут с цветком в руке путешествует по своей вселенной, встречая то императора, то древнюю жрицу, то огненного льва. Где герой то несется на волшебной колеснице, запряженной сфинксами, то замирает в обманчивом свете луны, загипнотизированный ее искажающей магией, а потом встречает новый рассвет.

Бабушка Люся много рассказывала им о Таро.

– Таро – это система знаний, – говорила Люся, зажигая желтые свечи, приглушая свет в красном бархатном абажуре с хрупким скелетом, – когда-то давно очень мудрые люди, наблюдающие картину мира и разбирающиеся в механизмах человеческой жизни, создали эту систему. Ее связывали и с каббалой, и с египетским древним культом, чего только не рассказывают…

– Мы можем сами себе гадать? – допытывалась Галя.

– Наверное, для этого нужно обладать особыми способностями, – предполагала Полина, – уверена, я бы ничего не смогла понять.

– Тема способностей и того, что нужно обязательно обладать каким-то даром ясновидения, чтобы гадать, сильно преувеличена, – отвечала Люся, разливая чай в тонкие, как скорлупа, круглые чашки. – Карты – это очень структурированная система, она четко поделена на сферы. Карты символизируют разные энергии, события, людей. Они связаны между собой и в разных сочетаниях могут поддерживать, усиливать, а могут ослаблять друг друга. Все это можно выучить и просчитать практически с математической точностью. Так что тут дело в желании учиться.

Девочки часто сидели, заслушавшись, до поздней ночи. Пока за окнами шуршал дуб, пока на столе, обливаясь воском, тлели мягкие жирные свечи. Пока Люся плела кружево тончайших раскладов и рассказывала, покачиваясь в кресле, о чем нашептал ей отшельник из девятого аркана…

Но однажды бабушка Люся все же нащупала где-то в одном из ведомых ей миров нежную, призрачную нить Полининого будущего. Что-то такое привиделось Людмиле Алексеевне, что она взяла Полину за руку и, мягко пожав, сказала:

– В твоей жизни будет особенный человек. Он приедет издалека, изменит твою жизнь. И изменит он твою жизнь дважды.

– Проси прощения, сука! Я хочу видеть, что ты понимаешь, как ты виновата! Тупая тварь!

– Прости меня, прости, пожалуйста, – шепчет Маруся, умоляюще сложив на груди руки.

Он смотрит на нее. Он сжимает ей горло. Его тонкие маленькие пальцы похожи на скользких зубастых рыбок, которых Полина видела в реке.

– Извиняйся, – приказывает он.

И Маруся молит о прощении, снова и снова, сипящим горлом, полным слез. Ужас в ее глазах утраивает его силы и ярость.

Он встряхивает ее за шею, почти отрывая от земли, потом бросает на пол, и ее крупное тело, будто перышко, скользит, ударяется о батарею.

Он тут как тут, бьет ее ногой в живот, затем хватает ее за волосы, наматывая на руку тяжелую косу, и бьет наотмашь. Ее голова, дернувшись, откидывается назад.

– Только руки об тебя марать…

Он хватает табурет, что стоит тут же, возле окна. На этом табурете Маруся нередко сидит, глядит в окно, ждет Лешку домой.

Он замахивается и бьет Марусю табуреткой поперек спины. Видимо, ему становится неудобно – одним мощным ударом об пол он разбивает табурет, и в руке у него остается только ножка. Ножка-колотушка. Деревянная палка должна пробить голову.

Что-то подхватывает Полину, придает ей сил, и она одним рывком оказывается в комнате.

Она пришла из школы раньше обычного. Одно мгновение, пока Полина еще в оцепенении стоит на пороге, ей кажется, что над телом матери, неподвижным, уже даже не скрюченным, а распластанным, орудует хищная белобрысая птица, что птица рвет клювом куски маминой плоти, пьет ее кровь.

Какое-то жуткое чувство впивается в Полину. Чувство такой силы, что перед глазами все плывет, сердце бесится, его ритм штурмует ребра, прокалывает каждый сосуд крошечной иголочкой, сносит все на своем пути.

«Так вот он – гнев», – проносится в голове Полины, перед тем как она кидается на отца и вцепляется ему в волосы, что есть силы отдирая его от Маруси.

Когда Полина очнулась в первый раз, она увидела окно. И поняла, что это незнакомое ей окно. Белое, с упавшими по бокам занавесками. Занавески медленно шевелились, похожие на слизней. Полина закрыла глаза.

Когда Полина очнулась в следующий раз, она снова увидела белое окно. Занавески по-прежнему шевелились. Ей казалось, что она видит сон про это окно, и она плывет по теплой реке, покачиваясь на воде, в такт странным шевелящимся занавескам.

В следующий раз, когда Полина открыла глаза, окно загораживал темный высокий силуэт. Потом силуэт склонился над ней:

– Эй, привет, – произнес он откуда-то издалека.

А потом кто-то другой держал ее за руку, пониже локтя, и что-то ковырял внутри, под кожей. Она закрыла глаза, ей было неприятно думать, что нечто поселилось у нее под кожей.

Полина открыла глаза и поняла, что вечер. Окно было темным, но откуда-то лился мягкий электрический свет. Она моргнула, вдохнула-выдохнула, проверяя, может ли совладать со здешним воздухом. Осторожно шевельнула рукой.

– Ну надо же! Наконец-то! – услышала она женский голос, и возле ее кровати что-то задвигалось, потом мимо пронеслось нечто круглое в белом халате, и тот же голос выкрикнул куда-то в пустоту:

– Позовите Александра Львовича!

Полининых сил хватило на то, чтобы увидеть, как над ней склоняется высокий человек, блеснули стекла очков, кто-то взял ее за запястье, плотно обхватив его пальцами. От этого прикосновения ей стало уютно, и она заснула.