Истекая потом, я взбираюсь по камням к пикапу Джона и с досадой вижу, что наши чемоданы рядком выстроены на пристани, а автомобиль удаляется прочь. Я припускаю следом, как будто на самом деле рассчитываю догнать.

Далеко впереди, на обочине грунтовки, Джо, присев на корточки рядом с Эммой, срывает для нее полевой цветок. Выпрямляется, замечает, как я в панике бегу за пикапом, и машет рукой Джону. Проехав еще немного, тот тормозит. Я продолжаю бежать в своих дурацких туфлях, надетых специально для морского путешествия, загребая ими острые камушки, которые впиваются в подошвы.

Останавливаюсь перед Джо: я слишком запыхалась и не докричусь до Джона, выглядывающего из водительского окошка.

– Чарли. Никто его не видел. – Шумно выдыхаю. – Господи.

Джо уже трусит к Джону.

– Чарли потерялся! – кричит она.

Джон хлопает по дверце пикапа и обращается ко мне:

– Садитесь в машину. Ничего, далеко он уйти не мог.

Он смеется, и мне становится чуточку легче – ну, насколько это возможно. В самом деле, остров сам по себе маленький, однако его окружают бурные воды Бристольского залива, а Чарли не назовешь хорошим пловцом, и… даже думать не хочу. Как же это произошло? В отличие от Эммы, Чарли никогда не убегает. Между нами существует постоянная связь, но сегодня что-то ее нарушило.

– Присмотришь за Эммой? – кричу я Джо.

– Конечно! – Она берет Эмму на руки, чтобы та поглядела, как мы отъезжаем. Далеко он уйти не мог, – повторяет Джон Эшфорд, на этот раз скорее для себя.

Оставив наш дом позади, мы движемся по узкой мощеной дороге через небольшую деревушку. Вывернув шею, я прочесываю глазами широкую лужайку за домом в надежде, что Чарли каким-то образом перенесся туда, но вижу лишь чаек: они садятся и взлетают рыхлым облаком.

– Я поспрашиваю, – говорит Джон.

Коротко киваю. Он высовывает голову в окошко и обращается к миссис Тавиш, которая прижимает к груди серебристого йоркширского терьера:

– Чарли не видали?

– Что? – Она опускает взгляд на мостовую, намереваясь перейти на другую сторону.

– Чарли Тредуэя не видали?

Миссис Тавиш, кряхтя, пристраивает песика на одну руку, ладонь другой прикладывает к уху. Джон широко улыбается, машет старушке на прощанье, после оборачивается ко мне:

– Она бы сказала, если б видела.

– Мое окно застилает синим, от неожиданности я шарахаюсь вбок, но это всего лишь Брайан Роуи в форменном полицейском жилете. А, мы притормозили у таможни? Пожалуй, к Брайану стоило обратиться в первую очередь. Что случилось? – Констебль Роуи сгибается пополам, хмуря лоб. Чашку с дымящимся чаем он держит как решающую улику.

– Чарли пропал, – выпаливаю я.

– Далеко не уйдет. – Он фыркает, довольный собственной шуткой.

Я растягиваю губы в вымученной улыбке, хотя мысленно кричу во весь голос. Я давно здесь живу и знаю, что Брайан хохмит в режиме по умолчанию и это вовсе не означает, что он относится к ситуации несерьезно.

– Понял, передам. Рацию задействовать не стоит, но несколько звонков не помешают… – Он промокает лоб. – Пойду прогуляюсь по окрестностям. Хотя, уверен, Нина, вы найдете его раньше. Не переживайте.

До чего они здесь беспечны. Всем известно: на Люте не может стрястись никакой беды, разве что в этот, один-единственный день. Где логика? Но я, как обычно, подыгрываю, благодарно киваю Брайану, и мы уезжаем.

Чарли не неуязвим. Он хрупкий, мягкий по натуре, очень чувствительный. Не в его характере вот так исчезать. Эта мысль все время крутится у меня в голове. Что-то тут неладно. И если Эмма – непослушный чертенок, то Чарли – мой постоянный спутник, не покидающий орбиты. Даже не припомню, где и когда я в последний раз видела его этим утром. Вроде бы на лужайке сразу после завтрака… Что же я за мать?

Голос, который я слышу, кляня себя, в последнее время все больше напоминает голос моей собственной родительницы – шипение из растянутого в улыбке рта, шепот сквозь зубы, не слышный остальным. Какой бы матерью я ни была, я все равно в тысячу раз лучше моей. Она не заслуживает места в моем сознании.

Джон насвистывает старую, смутно знакомую песню.

– Он ведь никак не мог попасть на яхту, которая ушла на Суннан? – спрашиваю я. При одной мысли об этом у меня начинает колотиться сердце.

– Нет, – отвечает Джон. – Даже если бы ему вздумалось отправиться с другими детьми, викарий не пустил бы его на борт. Все знали, что Чарли остается.

Мы не остаемся, через час мы отплываем на лодке механика. Но я понимаю, о чем он.

Миновав последний каменный коттедж, расположенную на отшибе чайную Джо и сельскую лавку, мы съезжаем на грунтовую дорогу и движемся через вересковую пустошь. Справляться о Чарли не у кого, вокруг ни души – одни на Суннане, другие на войне.

Боже, тут вообще хоть кто-нибудь остался? Я обвожу взглядом горизонт, и остров сильнее чем когда-либо кажется мне необитаемым, словно нас высадили на него в наказание. Большую часть времени мне нравится это чувство – ощущение, что ты сбежал от хаоса и жестокости огромного мира, но сегодня у меня стынет кровь в жилах, как будто я отдалась на волю глубоководного течения.

Разум невольно составляет список всевозможных опасностей – куда ни посмотри, они повсюду. Скалы в восточной части острова, грозящие осыпью. Каменистое побережье на юге, где гнездятся тупики и где во время отлива можно по самые лодыжки увязнуть в песке, так что без посторонней помощи не выберешься. Проще всего вообразить утопление. Я столько лет представляла, как выглядела моя сестра, когда ее тело подняли из бассейна, что мозг с готовностью преподносит картинку. Отгоняю ее прочь и думаю о северной оконечности острова, сотовой вышке и кургане. Там не то чтобы опасно, просто жутковато.

Когда я только перебралась на Лют, вокруг кургана кипела жизнь, толпы археологов и жизнерадостных студентов вели раскопки, составляли каталоги, публиковали статьи, но с началом войны все они уехали, и теперь, если не считать пасущихся на склонах коз, одичавших и расплодившихся сверх меры, курган опять выглядит как древний могильник, каким был всегда, безмолвный и наполовину разрытый. Сейчас он напоминает зияющую рану. Он осквернен. Сильное слово, но очень подходящее.

Несколько лет назад в одну из утренних прогулок я отправилась туда, но у подножия кургана мне стало не по себе, я ушла и с тех пор в этом уголке острова не бывала. Всей душой надеюсь, что Чарли не вздумалось залезть на курган.

Щурясь, я смотрю поверх головы Джона и замечаю троих ярко одетых людей, которые шагают в сторону берега и, к моей вящей радости, выглядят совершенно обычно.

– Туристы? – Указываю пальцем. Джон озадаченно хлопает глазами.

– А, да, приехали на отдых. Скандинавы.

Из какой страны, не знаю.

Откуда – это важно. Финляндия капитулировала перед русско-американской армией спустя месяц после начала войны, став первой крупной костяшкой домино, чье падение потянуло за собой остальные.

– Может, узнаем у них…

– Да, давайте спросим, – соглашается Джон и жмет на клаксон.

От неожиданности туристы смешно подпрыгивают, словно три неоновые марионетки. Джон прыскает. Даже я изображаю подобие улыбки, хотя в основном из-за Джона. Джон Эшфорд любит свой игрушечный грузовик. Любит жизнь, которую ведет, свою работу смотрителем острова, приглядывающим за растениями, животными, памятниками старины и всем прочим, что находится в ведении Национального фонда. «Все лучше, чем сидеть на пенсии», – часто повторяет он, и я ему верю. Даже не будь войны, которая опустошает природные заповедники и уничтожает исторические ценности по всему миру, для такого человека, как он, Лют все равно оставался бы прекраснейшим местом на земле.

Отдыхающие неторопливо приближаются к нам, а до меня с запозданием доходит, что, вообще-то, их тут быть не должно. Не то чтобы туристы никогда не забредали сюда, просто Джо говорила, что за неделю до Дня «Д» мы прекращаем сдавать жилье и выписывать разрешения на туристические стоянки. Это время исключительно для местных. Возможно, именно поэтому к нам приближается только один член группы, высокий мужчина, тогда как его товарищ уходит, а женщина в брюках карго останавливается чуть поодаль и увлеченно разглядывает кустик вереска.