И я бежала. Сталкивалась с зеркалами, с сотнями зеркал, билась о холодные стекла до тех пор, пока одно из них не давало трещину, – и тогда я просыпалась с громким криком.
После пробуждения я еще долго не могла прийти в себя: тело сотрясал озноб, сердце не унимало своего стремительного бега, на задворках сознания все еще ощущалось прикосновение морозных когтей, вырвавшееся из ночного кошмара. Лишь шелест дремлющего сада дарил мне успокоение.
И сегодня, как и в прошлые ночи, я вышла на порог – теплый ветерок ободряюще коснулся плеч – и села на верхнюю ступеньку. Бирюзовый кристалл в моей ладони излучал слабое сияние, разгоняя тьму.
Скрипнула калитка. Я накрыла Слезу Эрии рукой, пряча свет камня. Осколок протестующе мигнул, но, подчинившись моей воле, погас. Вокруг сгустилась ночь. Лишь за высокими стенами, окружавшими дом, вдоль всей улицы горели кристаллические фонари. Словно солдаты, они выстроились по обочине дороги, отбрасывая на каменную мостовую тусклый желтоватый свет, совершенно не сочетающийся с бирюзой кристаллов, скрытых под толщей их стекол.
Я узнала Шейна по твердой, уверенной походке прежде, чем он остановился передо мной. Высокий, с копной всклокоченных каштановых волос, прядь которых спадала на лоб. Рубашка расстегнута у горла: Шейн часто оттягивал ворот и теребил пуговицу, словно она душила его. На сгибе локтя висел черный плащ, легкий, но все-таки неуместный в это теплое время года.
Я раскрыла ладонь – Слеза Эрии в моей руке приветливо вспыхнула, выхватив из темноты лицо Шейна. Под светло-карими глазами пролегли темные круги. Неровные тени упали на кожу, отчего шрамы стали казаться еще глубже: один тянулся от левого нижнего века к скуле, а второй – по правой стороне, от носа до уголка губ.
Шейн опустился на ступеньку рядом, накинув свой плащ мне на плечи. На груди блеснул темно-бирюзовый камень в сердце ворона, распростершего крылья на круглой подложке из синего велюра. Герб Эллора. Я задумчиво провела пальцами по вышивке.
Уже не первую ночь Шейн заставал меня сидящую на пороге – бледную, как призрак, сливающуюся с белоснежной ночной сорочкой. Он молча садился рядом и оставался до тех пор, пока тревога после ночных кошмаров не покидала меня и я не возвращалась в комнату. Я была благодарна за эту поддержку – и за то, что с наступлением утра Шейн никогда не говорил о моей слабости.
– Снова лабиринт? – поинтересовался он тихо, словно боясь потревожить окутывавшую нас тишину.
– Мне кажется, что однажды я не найду из него выход, – пробормотала я, крепче сжав Слезу Эрии, отчего та неровно замигала, не понимая, погаснуть ли окончательно или озарить порог ярче.
– Ты же знаешь, я могу помочь, – в очередной раз напомнил Шейн после минутного молчания.
– Мне не нужна такая помощь, – ответ прозвучал слишком резко – мое сердце болезненно и виновато сжалось.
Шейн перехватил мое запястье, когда я вскочила на ноги. Я крепко сжала кулак, пряча шрамы, не прикрытые повязкой.
– Я сделал это, потому что должен был убедиться, что тебе можно доверять. Не влезь я в твою голову, ты бы не задержалась в этом доме ни на минуту.
Я глубоко вдохнула, стараясь выдержать его тяжелый взгляд. Я вовсе не желала становиться причиной его злости.
Мне отчаянно хотелось сорваться с места и скрыться в доме. Но вместо этого я настороженно замерла и хранила молчание. Наверное, Шейн заметил страх в моих глазах, потому что выпустил запястье и уставился на ступеньку у себя под ногами.
– Тем более я уже расплатился за это разбитой головой, – он слабо усмехнулся.
Я привыкла к его шрамам, но один из них чаще всего приковывал мой взгляд: маленькая белая полоска над левой бровью, едва заметная в свете кристалла. Меня кольнул стыд при воспоминании о той ночи, когда я впервые попала в особняк омьенов – связанная, напуганная, сжавшаяся в комочек под тяжелыми взглядами сурового хозяина дома и его сына. Я была словно дикий зверек и, как только руки оказались свободны от веревок, сделала то, что, по моему мнению, могло даровать свободу, – схватила статуэтку и ударила парня, чье прикосновение вызывало боль в голове.
Но чем ближе я узнавала обитателей дома, тем хуже чувствовала себя, вспоминая слова, которые высказала им в первые дни, и поступки, которые совершила.
– Прости, – извинение далось с трудом, хоть и шло из самого сердца, однако казалось горьким и чужеродным.
– Иди спать, Алесса. – Шейн кивнул в сторону двери. – Надеюсь, ты найдешь выход из своих кошмаров.
Плащ я повесила на крючок у двери и, стараясь ступать бесшумно, поднялась на второй этаж. Но даже сейчас, когда перевалило далеко за полночь, дом не спал.
Дверь в кабинет Велизара Омьена была приоткрыта. Проходя мимо, я увидела лысую макушку хозяина дома, склонившегося над бумагами. Дрожащее в канделябре пламя вдыхало жизнь в тени, обитающие в комнате: они метались вокруг мужчины, принимая самые разнообразные, порой жуткие формы. Это выглядело одновременно пугающе и завораживающе.
Меня не переставало удивлять, что человек, посвятивший свою жизнь чарованию Слез Эрии, предпочитал работать при свечах, а не свете кристаллов.
Я тихо скользнула мимо кабинета и нырнула в свою комнату. Кристалл в моей руке выхватил из темноты уютное убранство спальни: пузатый комод на тонких резных ножках, широкую кровать и высокое зеркало, накрытое одеялом, – страх перед зеркалами я принесла с собой из родного мира задолго до того, как они стали частью ночных кошмаров.
Я положила кристалл на прикроватный столик рядом с фарфоровой чашкой, полной янтарной жидкости. Каждый вечер Элья оставляла ее у моей кровати на тот случай, если кошмары станут невыносимы. Первые дни в Гехейне снадобье спасало меня от душевной боли и бессонных ночей. Но как только наступало утро, я чувствовала себя так, словно пробуждалась после мимолетной смерти, потеряв часть чего-то важного.
«Ей не помогут ни мои настойки, ни руки Шейна: ранена ее душа, а не плоть, – вспомнила я возмущенное замечание Эльи, когда она в очередной раз готовила для меня отвар. – Девочке нужен целитель, а не я», – настаивала женщина.
«Я не могу показать ее ни одному из них, пока она так ярко источает ауру своего мира», – отрезал тогда господин Омьен, и больше служанка не поднимала эту тему.
Практически с первого же дня господин Омьен дал понять, что мне стоит держаться от людей подальше.
«Ты незаконный Странник, – сообщил он мне, когда я обрела способность спокойно слушать. – Ты человек, чье присутствие в Гехейне нарушает его границы и законы. На тебе лежит печать собственного дома, которую не стереть ни за дни, ни за месяцы. Ты сияешь иначе, чем жители этого мира. Попадись ты на глаза хоть одному более-менее опытному магу, узнай он, что у тебя нет разрешения… Коллегия спит и видит, как съесть меня живьем. А тут, спасибо моей дочери, у них появился такой чудесный повод! Им будет плевать, случайный ты Странник или нет, – они вывернут твой разум наизнанку, пытаясь раскрыть в твоем появлении мой тайный замысел. Поэтому, Алесса, чтобы сохранить обе наши жизни, тебе стоит сидеть тихо и ждать».
После этого короткого, но содержательного разговора мой мир в мгновение ока сузился до нескольких комнат особняка и небольшого сада за ним.
Я скрылась от Гехейна и ждала того, кто был способен вернуть меня домой, – Хранителя Дверей артура Моорэта.
Остаток ночи я провела, беспокойно ворочаясь в постели, то и дело подскакивая, как только сон становился глубже и сквозь черную пелену дремы пробивались пугающие картинки.
На рассвете я вынырнула из очередного кошмара, словно из затянутых тиной вод, готовых в любой момент утащить обратно во тьму. Ночные страхи развеялись, стоило солнечному зайчику скользнуть по моей щеке – это был мой страж, один из сотни ярких огоньков, метавшихся по дощатому полу и темно-голубым обоям.
