Картер шагнул вперед, и у меня, черт возьми, снесло крышу.

Это был мой брат. Тот самый, которого я так жестоко обидел в детстве. Я все еще чувствовал тяжесть ремня Брайанта в своей руке, пряжку, с которой капала моя собственная кровь после того, как он полоснул ею по моему лицу. От ослепительной боли по щеке разлилось тепло, а из горящих глаз полились жгучие от соли слезы, оседающие на треснувшей плоти.

«Сделай это», — сказал Брайант, сжав рукой мою шею с такой силой, что я подумал, что он сломает мне позвоночник. — «Накажи его».

Но избиение Картера было наказанием не для него. Оно предназначалось мне.

«Ты — ничтожество. Тебе повезло, что я позволил тебе жить под моей крышей», — любил напоминать мне Брайант. — «Если ты хочешь стать Морелли, тебе придется это заслужить».

Заслужить это означало избить Картера за то, что он наговорил нашему отцу.

Когда я отказывался, Брайант сам брал ремень и стоял надо мной, пока я не делал то, что он приказывал.

В голове промелькнуло прошлое: умоляющий Картер, свернувшийся калачиком в углу и плачущий. Толстый кожаный ремень в моей ладони, то, как он хрустнул, когда я хлестнул им по обнаженной спине Картера. Я бил не со всей силы. Даже в двенадцать лет я был крупным для своего возраста. Но я сделал это. Я ударил его раз, два, три раза, с каждым ударом всхлипывая и разрываясь на части.

Брайант позволил мне остановиться, и на его лице появилась жестокая улыбка, выражающая безумное удовлетворение.

Он сделал это.

Настроил мою семью против меня и начал путь к превращению меня в монстра.

Обратного пути не было, он не позволил. Каждый раз, когда я пытался наладить отношения с братьями и сестрами, вмешивался Брайант.

Потом я встретил Грейс, и он забрал у меня и ее.

А теперь забирал Бьянку.

Я позволил всему, чему он меня учил и что отнял, течь по моим венам, из меня вырывалась вся эта культивируемая ярость и жестокость.

Картер сделал еще шаг, направив черный глаз своего пистолета на Бьянку.

Я действовал, не задумываясь.

Один шаг — и я оказался между Картером и Бьянкой, а пистолет — в нескольких сантиметрах от моего лица. В глазах брата мелькнуло удивление, за которым последовала легкая тень страха, но я уже двигался. Я поднял правую руку к его пальцам на пистолете, а левой ухватился за ствол. Наклонившись в сторону от прямой линии огня на случай, если он нажмет на курок, я дернул оружие вправо, вырывая его из захвата.

Прежде чем он успел сориентироваться, я быстрым, сильным ударом обрушил украденный пистолет на висок Картера.

Он рухнул на пол, угаснув, как огонек.

— Бьянка, — позвал я, направляясь к Брайанту, который быстро вытаскивал из кобуры свое оружие под пиджаком. — Убирайся отсюда на хрен.

Последовала короткая пауза, а затем раздался быстрый стук каблуков по полу.

Как тень надвигающейся бури, у меня промелькнула мысль, что я, возможно, никогда больше ее не увижу. Мой секрет был жестоко раскрыт, и не было времени на объяснения. Мой обман стал очевиден. Все, что было между нами, все надежды, которые питала Бьянка, что я могу быть хорошим человеком, испарились в одно мгновение. Агония разорвала мое сердце на кровавые, пульсирующие куски.

Я сосредоточился.

В следующий момент мой пистолет уже был направлен в грудь Брайанта.

Но и его пистолет был прижат к левой стороне моего тела, прямо над сердцем.

Патовая ситуация.

Мы уставились друг на друга, его темные, как у всех Морелли, глаза казались липко-черными, в них читалась угроза затянуть меня в темноту.

— Что теперь, сынок? — поддразнил он.

— Ты пообещаешь оставить Бьянку Бельканте в покое, — выдавил я, мое сердце билось медленно и ровно.

Я был на краю пропасти столько раз, что и не сосчитать. Это было ничто.

Брайант склонил голову набок.

— Я так не думаю. У нее есть то, что нужно мне. У нее есть ключ к разрушению империи Константина. Безупречная репутация Лейна будет вымазана в грязи, а вместе с ней Кэролайн и ее выводок.

— Какой ценой? — потребовал я, с силой вдавливая холодный металл в его могучую грудь. — Ты втянул в это Картера. Что тебе пришлось сделать, чтобы заставить его согласиться на это? Неужели месть важнее, чем твоя гребаная семья?

Медленная, плавная улыбка расплылась по его лицу.

— Да.

Мой вопрос эхом отозвался в моем черепе.

«Неужели месть важнее моей семьи?»

Сначала я верил, что делаю это ради них. Ради Морелли.

Но почему я считал их своей семьей, когда они только и делали, что подвергали меня остракизму и использовали?

Технически, в моих жилах даже не текла кровь Морелли.

Как и у Эзры, Уолкотта или Хенрика.

Как и у Бельканте.

Но они… они заботились обо мне.

Это было очевидно, когда я позволял себе думать об этом.

Я был им небезразличен настолько, что они приняли меня таким, какой я есть.

Человеком или монстром.

И вот я подвергал всех их опасности, потому что этот гребаный мудак запрограммировал меня верить, что я ничего не стою, если не заслужу его похвалы.

— Что ты собираешься делать, мальчик? Позволить какой-то шалаве Константин промыть тебе мозги, заставив поверить, что ты принадлежишь ей? Это все ложь. Ты Морелли. Ты принадлежишь мне, — спокойно поддразнивал меня Брайант. — Неужели ты так далеко зашел, что готов застрелить собственного отца?

В памяти всплыло лицо Брэндо, копна светлых кудрей и щербатая улыбка, широко расплывающаяся всякий раз, когда я оказывался рядом, потому что я заслужил его восхищение и обожание.

Бьянка.

Ее лицо темной ночью на пляже исказилось от подаренного мной удовольствия.

Цвет этих глаз, когда она боролась со мной, когда снова и снова показывала мне, каково это — бесстрашно встречать невзгоды.

Как нежно она лизала мой шрам, как будто хотела залечить каждую нанесенную мне рану.

«Да», — дико подумал я, в один безумный миг изменив ход своей жизни.

— Да, — сказал я Брайанту, и это слово стало объявлением войны семье, которую я поклялся защищать.

А затем я нажал на курок.

ЭПИЛОГ

БЬЯНКА

Я бежала по коридорам «Метрополитена», как вырвавшаяся из ада летучая мышь, и по моему лицу текли слезы. Я не замечала окружающего, сосредоточившись на разваливающемся мысленном образе лица Тирнана, когда Брайант разоблачил его в том, кем он был на самом деле.

Морелли.

Рыдание вырвалось наружу, как звук трубы на похоронах.

Всё очень походило на это. На смерть.

На смерть мечты, о которой я даже не подозревала, пока ее не вырвали из моих рук жестокими руками Брайанта Морелли.

Я думала…

Думала, что Тирнан станет семьей.

Что вместе с Эзрой, Хенриком, Уолкоттом, Брэндо и Пикассо в этом огромном, нервирующем доме Лайон-Корт мы становимся чем-то единым. Чем-то более сплоченным, чем то, что было у меня с Аидой, потому что не я одна заботилась о нашей компании. Хенрик учил меня драться, Эзра присматривал за Брэндо, как вторая, громадная тень. Уолкотт заботился не только о доме и прилегающей территории, но и о наших душах, появляясь, как по волшебству, всякий раз, когда кому-то что-то было нужно.

И Тирнан, наш хозяин.

Если он просто хотел использовать нас с Брэндо, чтобы распять память о нашем отце, то почему был так разрушительно добр?

Зачем ему фигурка Халка, визиты к врачу и Пикассо для Брэндо?

К чему поцелуи, которые пробивались сквозь мою душу, как солнце сквозь грозовое небо?

Зачем?

Если только он не был настолько жестоким, как рассказывали о Морелли, настолько бессердечным, что хотел нанести максимальный вред.

Заставить нас полюбить его, а потом вырвать все это.

Я набрала в легкие воздуха и, зацепившись о край платья с перьями, тяжело упала на колени. Я так и осталась стоять, уткнувшись лицом в ладони, словно могла собрать свои слезы. Как будто у них была какая-то цель. Какой-то смысл.