– Мы, может быть, и согласились, – сказал первый оборотень. Он, наверное, был среди них старшим. – Да люди не любят нас. Бьют. А мы ведь зла людям не делаем. Они путают нас с такими как ты, которые, будучи людьми, оборачиваются в нежить или в зверя. Встречают в лесу и убивают. Нам приходится защищаться. Ну и… Враждуем…

– Но здесь же вы будете в образе людей…

– Не можем мы долго так оставаться. Ночью нам надо оборачиваться. Ну, или через день. Нет у нас силы солнца.

– Так у меня возьмите. Давайте попробуем. Всё для вас какое-то разнообразие. То вы всё по лесу бегали, а теперь здесь поживёте. Девок человеческих попробуете.

Последние слова прозвучали довольно двусмысленно.

– Я имел ввиду, как девок, а не как…

– Да мы поняли, – усмехнулся второй оборотень. – Не переживай. Не тронем мы их. Нам лесной дичи хватает. Да и не едим мы много. Мы как волки. Кролика съел и неделю можно бегать за другим.

– С нашими девками на одном кролике в неделю не продержитесь, – рассмеялся Санька. – Договорились, значит?

Обороотни снова пошептались.

– Давай попробуем. Всё равно наши братья здесь пока останутся. Пока их кикиморы у тебя служат. И мы с ними побудем. Чтоб никто ни того… этого…

* * *

Если кикиморы попадались вполне образованные, то оборотни человеческой грамоты не знали вовсе. Ни грамоты, ни человеческих навыков. Силы они были недюжинной, но и только. Умом они тоже не сильно блистали. Были молчаливы и, чаще всего, хмуры. Но как настоящие оборотни, они, как оказалось, могли подражать действиям людей.

Санька поначалу использовал их в качестве «подай-принеси», то есть в качестве грузчиков и дробильщиков камня. Силой оборотней папа-Велес не обидел, да и где надо они могли прибавить «мощности» за счёт внутренних резервов. Но потом Александр заметил, что сначала один оборотень взял в руки инструмент, потом другой. Так в течение месяца все вновь «трудоустроенные» оборотни овладели плотницкими и каменщицкими профессиями на очень неплохом уровне.

Местные мужики даже смеялись и шутили про меж собой, что, де, «пришлые поначалу «Ваньку валяли» чтобы не работать, а когда узнали, что в долю купеческую можно войти, так сразу обернулись…». И слово, то какое было выбрано, «обернулись»… Как будто, что-то знали.

Новые работники влились в коллектив свежей струёй и своим трудом взбудоражили остальных. Народец из ближайших к стройке селений был «ушлый». Даже не смотря на обещанные Александром будущие преференции в, «жилы рвать», как говорили крестьяне, никто не хотел.

Они в конце концов сговорились промеж собой о деле в «гильдии» и о том, что напрягаться не будут, поэтому ходили по стройке, как сонные мухи. И это при том, что Санька гонял их в буквальном смысле на пинках.

С появлением «пришлых» работников конкуренция резко усилилась, ибо Санька расписывал трудодни не только по их количеству, но и по качеству работ. На въезде в «город» стоял щит с нормами выработки: переноска камня – столько то условных денежных единиц, обтёска камня под мостовую – столько-то, под кладку набережной – столько-то, кладка – столько-то… И так далее.

И если раньше все старались взять «лёгкие» работы, то через месяц стало, как в незабвенном фильме: «карьер – я, щебёночный завод – я». Крестьяне стали «рвать» на себя самые сложные работы. А просто потому, что Санька как-то однажды подсчитал сделанное вновь прибывшей бригадой, сравнил с показателями остальных и объявил о том на утреннем «разводе». И для «остальных» стало неожиданным, что новенькие уже обогнали по показателям отстающих, и почти сравнялись с лидером – строительной бригадой села Большие Кузёмки. После этого и началось…

Оборотням соревнование было побоку и свою долю в «торговой гильдии» они отдавали Александру, но о том они никому не рассказывали, так как были ну совершенно нелюдимыми и в пространные разговоры с «остальными» не вступали, за что получили прозвище «немцы».

В начале ноября Ракшай отправил царю Ивану письмо с отчётом, в котором писал: «И всего, Великий государь Иван Васильевич, построено: городская каменная стена длиной три тысячи саженей с двумя башенными воротами, высотой от двух до пяти саженей, водяная башня и хозяйские постройки с банями, русский и шведский гостиные дворы со складами и жильём, склады купеческие, постоялый двор с корчмой, судоремонтная и строительная верфь со стоянкой на сорок средних судов, причальная стена с механическими портальными кранами».

Кроме того, о чём Санька указал в письме царю, были построены две башни и ряд построек по обоим берегам Луги чуть ниже острова по течению. Оборотни не желали жить в гуще народа, и выкопали себе землянки на отшибе, заодно выполняя функции ночного дозора. Людская работа оборотней практически не утомляла, и ночью, обращаясь в нежить, они продолжали жить своей специфической жизнью.

Санька не мог управлять своей «солнечной» силой, но чувствовал, что он продолжает в нём копиться. Тот процесс, который он запустил почти сразу после того, как нацчился переходить в тонкий мир, продолжал работать. Раны его, а строек без «несчастных случаев» не бывает, заживали быстро. Однажды случился серьёзный перелом руки, который Санька, путём поглаживания, залечил в течении суток.

На оборотнях вообще всё заживало почти мгновенно, ибо их тела были не совсем настоящими, и Александр был вынужден попросить оборотней имитировать выздоровление. Однако они придумали менять раненному обличие. Уносили раненного в казарму, а из казармы выходил здоровый «человек», совсем не похожий на раненного.

Санькины девки тоже легко влились в коллектив. Не форсируя, по настоянию Александра, свои любовные игры, и строя из себя недотрог, девицы заслужили уважение местных баб, как замужних, так и девок. К тому же кикиморки активно взялись за Санькино хозяйство и кормёжку строителей, а это та ещё канитель. Кто знает, тот вздрогнет.

Строителей еженедельно обстирывали и кормили два раза в день. Даже оборотней, которые с удовольствием уплетали тушёное мясо и кровяную колбасу, которую простой люд не ел. За поедание варёной крови в чреве, их и приписали к «немцам».

И вот, наконец пришёл тот день, когда восточная застава салютовала прибытию царя холостым выстрелом из дубовой пушки. Проморенная в аммиачной воде пушка перенесла выстрел и, как показали дальнейшие события, не один и даже не холостой.

Царь Иван Васильевич прибыл с таким эскортом, что жилья на острове не хватило и кое кого из ратных расселили по берегам Луги. Прибыл Сильвестр, Адашев, Романов-Юрьев, Шереметьев и куча дьяков. Съестных запасов тоже было маловато и оборотни ушли в лес на заготовки.

– Слушай, Иван Васильевич, я твою ораву не прокормлю. Мы посчитали… С тобой прибыло восемьсот тридцать два рта. Это помимо ратных. Ратных, по словам твоего воеводы ещё тысяча человек. Зачем тебе столько?

Санька, Иван Васильевич, Сильвестр и Адашев сидели в бане. Они уже погрелись после дороги в парилке и возлежали на деревянных ложах, по типу римских покрытых тонкими соломенными матрасами.

– Половину отправлю в Ивангороде, немного тебе. Привезли твои винтовые пищали, что ты оставил в Новгороде, четыре пушки и зелье с дробом и пулями. Ядра сам теши.

–Натесали уже.

– Да, как же ты мог натесать, коли пушки токма сейчас привезли, – удивился царь.

– А вы Мокшины пушки привезли?

– Ну да. Твои… С Коломенского кузнецкого двора.

– Тогда я их размер знаю. Они единообразные. Вот, смотри.

Санька подошёл к столу, на котором стояла снедь и питьё, и взял свой кинжал.

– На обушке риски видишь? – Спросил Санька. – Это мера, о которой мы с Мокшей сговорились. Он по ней льёт и режет отверстия. Для пищалей, для пушек… Да любое. Для пищалей двадцать две линии, для пушек сто. Вот мы и натесали ядра…

Государь потрогал пальцем миллиметровую пилку и нервно дёрнул губами.

– Как всё просто, – сказал он и провёл зубьями по деревянной столешнице. Пилка «джикнула» и на пол посыпались опилки.