Из всех событий этого рабочего безумства не давал покоя маленький пациент, который 5 часов пролежал на операционном столе, пока наша бригада во главе со мной возвращала его к жизни.

Это мальчик афроамериканец, которому исполнилось только 11 месяцев, когда он с родителями и двумя старшими братьями находился в торговом центре, где и произошло обрушение. Если честно, то никто из врачей не хотел браться за операцию такого маленького пациента, шансы были невелики, а отписок и разбирательств в случае летального исхода – море. Но я верила, что справлюсь и заявила, что прооперирую этого пациента, хоть Сэм и говорил, что лучше отправить малютку в детский центр, но тот, кстати, тоже был переполнен ранеными.

И вот я стою в операционной, а передо мной маленький славный африканец по имени Лемаркус, находящийся под наркозом. Я не могу дать умереть этому ребенку, смерти еще одного африканского мальчика на моих глазах не допущу.

Пока шла операция, сердце пациента дважды отказывалось работать, но мы боролись. Я мысленно обращалась к Лемаркусу, прося его держаться и верить, ведь его имя означает Воин. И мне казалось, что он меня слышит.

Анестезиолог – молодой, но перспективный врач Андерс, с которым мало кто пока общался, но у меня вызывающий доверие, все время оставался хладнокровным и сосредоточенным, спасибо ему за это. Медсестры, с которыми мы знакомы еще по волонтерской работе, действовали слаженно, но каждый из нас молил Вселенную помочь спасти самого маленького пациента из всех, кто поступил к нам в больницу.

Когда показатели малыша стали приходить в норму, мы выдохнули, наша команда справилась.

Я вышла из операционной, ко мне навстречу устремились родственники маленького пациента, которые услышали самые желанные слова: «Операция прошла успешно, Лемаркус будет жить, но пока будет в реанимации, за ним надо понаблюдать».

После этих слов навзрыд заплакала молодая женщина – мама ребенка, она хотела встать, но на нервной почве была не в состоянии. Я подошла к ней, села на корточки, она протянула ко мне руки и обняла, я погладила ее по спине и сказала: «Вы дали правильное имя своему сыну. Он действительно Воин».

Когда через некоторое время я зашла в ординаторскую, то увидела Мартина, сидящего в кресле.

«Ты как к нам попал?» – спросила его, собираясь упасть на кресло.

Он усмехнулся, встал и сказал: «Ждал тебя. Ты когда последний раз ела? Пойдем, перекусим».

Я же хотела спать, хотя желудок урчал как двигатель моего байка. Мартин взял меня за плечи, вытолкал из кабинета и потащил в круглосуточное кафе больницы, где мы заказали чай с лимоном, который я очень любила, два горячих бутерброда и шоколадку. Если честно, сил еле хватало жевать.

Мартин  окинул меня уставшим взглядом и сказал: «Марусь (так сейчас называл только он меня, и то наедине, зная, что у меня русские корни и так любил ко мне обращаться папа), тебя сегодня назвали Ангелом».

Я удивленно подняла брови и своими зелеными глазами посмотрела на друга: «Почему Ангелом?»

Мартин поправил прядь моих волос, вздохнул и сказал: «Парамедики родителей мальчика предупредили, что шансов выжить у него нет, но он попал в твои руки, ты рискнула и провела успешную операцию».

«Вся наша работа – сплошной риск, Мартин, ты ведь это знаешь. Сам сколько раз спасал людей. И к тому же…», – я замолчала, и друг понял меня.

– Это из-за Джима?

– Да. Я не могла потерять на своих руках еще и Лемаркуса.

Мартин знал, что тема Джима для меня самая болезненная в жизни и не стал докучать ее продолжением.

Мартин – единственный мой друг. Подруг у меня никогда не было, хотя в школе, университете я хорошо общалась с девочками. Но дружбы, девчачьих разговоров, охов, вздохов по мальчикам не было. Я какая-то неправильная девочка. А может быть это связано с тем, что со мной всегда был самый лучший на свете – Джим, и я больше ни в ком не нуждалась. Мне всегда было легче общаться с парнями. Да и характер у меня, несмотря на достаточно женственную внешность, был мужским, как оказалось.

Мы вышли из кафе и решили, что все равно до начала нового дня оставалось несколько часов, не мешало бы вздремнуть. Поговорив на отвлеченные темы, даже попытавшись пошутить, мы разошлись по своим отделениям. Перед этим Мартин на правах старшего брата, как он любил себя называть, и как я его реально воспринимала, погладил меня по голове, поцеловал в макушку (разница в росте ему это позволяла: мои 1 м 65 см против его 1 м 87 см) и дал наказ выспаться.

В ординаторской кроме меня не было никого. Я села в кресло, свернулась калачиком, накрывшись курткой, и уснула.

Сквозь сон мне показалось, что кто-то нежно погладил меня по голове и поцеловал в лоб, но сил открыть глаза не было.

Проснулась я от звонка будильника на телефоне, осталось 40 минут до начала нового рабочего дня, на диване ординаторской, а не в кресле, где засыпала, но не придала этому особого значения, ибо имею привычку вставать, иногда ходить по ночам.

В середине дня неотложка привезла мужчину с тремя огнестрельными ранениями, обширным внутренним кровотечением и потерей крови, которого сопровождала «свита» из телохранителей.

Как раз в этот момент я допивала кофе, наслаждаясь целым часом отдыха между операциями. Следующая не должна была вызвать проблем, поскольку была плановой. Неожиданно к себе меня вызвал главный врач больницы, который распорядился мне взять последнего пациента и провести операцию, акцентируя при этом мое внимание на том, что пациент – важная фигура, и я не имею право на ошибку.

Эти слова меня разозлили, но я сдержалась, чтобы не нахамить.

«Взял бы и сам провел операцию, а то уже забыл, как скальпель держать в руках. Старый черт», – мой гнев был очевиден.

Такое распоряжение он объяснил тем, что «непростое» окружение пострадавшего настаивает именно на моей персоне. Я все-таки не сдержала свой язык и ответила, что окружение и пациент не в борделе, чтоб выбирать и «заказывать» себе врачей. Главврач сжал челюсть, но ничего не ответил.

Я же развернулась, вышла из его кабинета и направилась готовиться к операции. Пока шла в отделение хирургии поймала на себе чей-то пристальный взгляд, пытающийся просканировать меня.

Просмотрев все результаты проведенных исследований, поняла, что шансы есть, но не такие большие, как хотелось бы.

«Вперед и с песней, Мари, где наша не пропадала!» – громко сказала я себе и направилась готовиться к операции, пока к этому же готовили пациента.

Теперь о таком «важном» пациенте, одним словом бандите: судя по количеству шрамов на его теле, мужчину не один десяток раз пытали, в него стреляли, хотя татуировки на его теле были как произведение искусства, можно смотреть и наслаждаться.

Пациент действительно оказался проблемным. С ним мы провозились долго, операция длилась 7 часов. Сказать, что я не чувствовала ног, не сказать ничего.

«Мне срочно нужна изматывающая тренировка у Шона, без спорта я уже свою жизнь не представляю, морально уже сломалась бы», – сама себе мысленно говорила я, надеясь, что эта смена когда-нибудь закончится.

А пока я вышла из операционной, сползла по стене на пол, села, прислонившись к холодной панели, закрыла глаза и выдохнула. Анестезиолог встал рядом со мной, тоже закрыв глаза. Я была довольна результатом и благодарила мысленно папу за то, что всему научил. Мои успехи в медицине – его заслуга.

Все эти несколько минут, пока я сидела с закрытыми глазами на полу, за мной через стеклянные промежутки дверей в предоперационное помещение внимательно кто-то наблюдал, причем взгляд был злым и тревожным одновременно. Мне хватило секунды, чтобы запомнить этот взгляд. Хотя на кой черт оно мне надо, не знаю.

Встав с пола, размяв шею, вышла к посетителям (каким-то мужчинам с напыщенным видом, а так же, как мне показалось, телохранителям), ожидавшим результата, сообщила, что операция прошла успешно, пациент пробудет в отделении интенсивной терапии несколько дней и только потом его можно будет навестить.