Лида привалила свой рюкзак к боку Олесиного и устало опустилась на коврик. Подумала и легла, раскинув руки и прикрыв глаза.

— Интересно, надолго привал? Спросить надо было.

— А прикольный он, да? — Олеська успевала снимать кроссовки и поглядывать по сторонам. Столько всего происходит!

— Да, интересный типаж, — согласилась Лида, — на тунгуса похож.

— Потому что тунгус и есть! — вынырнувшая из-за ёлок девушка присела рядом с Олесей на коврик и взяла её за руку.

— Ой, как вы это — из леса? — вытаращилась на неё Олеся.

Девушка усмехнулась.

— За ёлкой стояла, вас ждала… — усталость начала заменяться бодростью. — Да не смотри так, шучу. Там дальше поляна загибается, — она показала рукой, — как подкова. Через лес быстрее. Да-а, мать, убила ты ноги… Ну какой тебе пластырь, а? Аж до мяса… Кроссовки что ль неудобные? — кожа на ногах перестала ныть, вздувшиеся пузыри мозолей опали, непонятно куда исчезла скопившаяся в них вода, да и самые страшные кровавые дырки активно начали затягиваться розовой кожей.

Девушка переместилась к Лидии, подержала за руку и её, встала, уперев руки в бока и глядя на пациенток сверху вниз.

— Девочки, это — поход! Не терпим! Если вдруг что — сразу подхо́дите ко мне! Если не знаете, где я, громко кричите: нужна помощь целителя! Кто-то всегда проводит. И кстати: вот теперь можно пластырь прилепить, чтобы новую обувь разносить нормально. Ага?

— Ага, — автоматически ответила Олеся, — А тебя как зовут?

— Настя. Всё, я понеслась, мне ещё лошадей проверить надо!

Инспекторши смотрели целительнице вслед.

— Людей и лошадей лечит один и тот же доктор? — с сомнением спросила Олеся.

— По всей видимости, один и тот же принцип… Давай чай пить, а то вдруг скоро выходим.

Не успели они рассесться, как примчался Кадарчан.

— Ну что, девки, Наська приходила?

Обе синхронно кивнули.

— Наська — хорошая докторша, молодец!

Лида вдруг вспомнила:

— Так это вы — тот Кадарчан, который может человека на расстоянии найти?

— Я, девки, — лицо тунгуса словно немного осунулось. — Только не смог я вашу женщину увидеть. Так — почувствовал, что жива, а вот в какой стороне — нет, не смог. Как в тумане всё.

Они помолчали.

— Ну, хоть жива, — сказала Лида.

Кадарчан зачерпнул себе чая из котелка и сел напротив:

— Я вам так скажу, девки: Танька ваша — шибко дурная баба! Ни ума, ни сердца. Как она с таким гнилым нутром до сих пор жива осталась? Большая милость богов, однако… Вы, раз так за неё переживаете — попросите хоть Вэр, хоть Оссэ, а может и всех сразу: пусть помогут ей выжить, добра пусть добавят в её душу. Иначе не сдюжить ей. Так я думаю.

Теперь их поставили впереди лошадей, и до следующего привала Настя ещё пару раз, пробегая мимо, проверяла их состояние — так что у Лиды с Олесей появились силы и глазеть по сторонам, и даже немного разговаривать.

В очередной раз заслышав впереди командный голос нового знакомца, сдобренный характерными «однако», Олеся спросила:

— Ты как думаешь, этому Кадарчану сколько лет?

Лидия пожевала губами:

— Лет восемьдесят, я думаю, не меньше. Скорее, больше.

— Да ну?

— Да. Оглянись вокруг внимательнее. Возрастных перешедших сразу видно: манера держаться, говорить… Ты хоть на нас посмотри! А самое главное — глаза. Глаза выдают.

Олеся подумала — и согласилась. Да, глаза действительно выдают.

Второй привал был продолжительнее, из вьюков распаковали большие котлы, варили полноценный обед — суп, кашу с мясом и компот, прямо как в приключениях Шурика. Не смотря на двойную помощь Насти, к концу этого перехода Олеся снова сдулась, а искать во временном лагере лекаря казалось бесполезным, да и неуместным занятием: все вокруг были сильно заняты, и младшая инспекторша сидела на краю полянки, наблюдая за обще суетой и остро переживая собственную ненужность.

— Чего киснешь, однако? — при ближайшем рассмотрении тунгус оказался вовсе не таким мелким, как это показалось на первый взгляд. Просто на фоне остальных долговязых парней метр шестьдесят пять казался крошечным. И глаза — точно не мальчишечьи.

— Сколько вам лет? — неожиданно для самой себя спросила Олеся.

— Ну… девяносто восемь было. Да ещё четыре тут.

— Ого!

— А ты думала?

— Хм… Лида сказала — не меньше восьмидесяти. А я думала, ещё меньше.

— Хорошо выгляжу, однако! — довольно засмеялся Кадарчан.

Олеся горько вздохнула:

— Я вот не пойму… Ну правда — зачем мы здесь? Каждый чем-то полезным занят. Даже Лида ушла куда-то. Одна я…

— Э, девка! Не дури! Барон послал — значит, так надо. А то, что устала с первого раза — это обычное дело. Я вот в первый день когда зашёл — вообще только лежать мог сутки. Да потом брели — смех один, как две веточки качались. Всё пройдёт. И сила появится, и выносливость.

— А с кем вы шли? — с любопытством спросила Олеся.

— С Илюхой, другом моим. Он-то по сравнению со мной орёл был, с ходунками мог ходить! — Кадарчан снова засмеялся. — А ты, хочешь пользу принести — иди вон, хлеба к обеду порежь. А то так и будешь скромно в сторонке сидеть.

— А что — можно?

— Можно! Если что, скажешь: я отправил.

ЧУДА-ЮДА

То же 25 июня, Серый Камень

Кельда

Ну что. Дети (зачеркнуть) юные рейнджеры ушли в свой лесной лагерь. Но, как говорится, расслабляться оказалось рано. Не успел хвост колонны втянуться в южный лес, как в замок прилетело неприятное известие. В Малахите случилось первое ЧП. А ведь едва две недели прошло с новоселья!

Приехавшие по этому поводу мужики изъяснялись на чудесном сленге, который в последнее время активно захватывал умы и сердца — с обилием старинных слов и витиеватых выражений. Мол, не вели казнить, надёжа, господин барон, а токма убыток в нашем хозяйстве самопроизвёлся. Исторглась из реки чуда-юда невиданная и начала овец поёдывать. Пастух Никола рядом обретался. Однако ж, пока до бережку добёг, успела монстра двух тонкорунных ярочек злодейски жисти решить. И главно дело — не столько сожрала, сколько по сторонам раскидала! Осерчал Никола за то на зверюгу невиданную, да и саданул ей в ухо. Тварь оказалась живучая. Бросила скотинку терзать и начала на мужика ки́даться.

На этом месте я не вытерпела и крикнула:

— Да говорите толком: живы все⁈

Посыльные переглянулись с некоторым даже недоумением:

— Да все живы, чё нам сдеется… Мужики ишшо неподалёку были, прибежали на шум, забили монстру батогами…

— Где туша? Не выкинули хоть? — кисло спросил барон.

— Как же выкинуть! Привезли, в тележке во дворе стоит!

— Пошли!

Толпа повалила из обеденного донжонного зала вниз по лестнице.

— Токма воняет она преизрядно… — заботливо предупредили сопровождающие.

— Переживу.

Тварь походила на человека. Ну… почти. Для начала была она двух с половиной метров росту. И как Никола достал в ухо-то треснуть? Хотя он мужик немаленький, да и… ну вот если она, допустим, овцой обедала — вполне мог достать, и даже легко. Кожа у монстры была совершенно лысая. И совершенно белая. Причём глазницы были тоже затянуты кожей — чисто подземная или пещерная тварь. Ну и до кучи во рту зубья игольчатым забором в три ряда, как у глубоководных рыбин. Из любопытных особенностей физиологии был дополнительный сустав на ноге (типа коленка назад) и совершенное отсутствие половых признаков. Левое ухо и вправду было почерневшим и распухшим. Да и вся она носила на теле следы, так скажем, жестокой насильственной смерти. Поломана была. Батогами. Не помогли твари даже когти, которым сам Росомаха бы обзавидовался, самые длинные чуть не по полметра. Такими когтями фак хорошо показывать. Или плохо — другие-то как подгибать?

Пока столь мудрые мысли бродили в моей голове, Вова тварину осмотрел внимательно, даже вовнутре поковырялся, велел упаковать в ящик и кинуть на ледник. Для всякого случая, как моя бабушка говорила.