Ребята шли напряжённо оглядываясь. Процессия чрезвычайно напоминала конвой. Настя Чёрных шла прямо за учителем и тихо бубнила ему в спину:

– За руку не здороваться.

– А как? – пробормотал Виктор.

– Сложите ладошки вместе и кивните. Обувь надо снять при входе в дом, стопы не показывать, ноги в сторону людей не вытягивать, лучше сидеть по-турецки. Есть только правой рукой, левой тарелку даже трогать нельзя.

– Почему? – спросила шедшая за ней Ольга.

– Они после туалета... В общем, левую руку вообще лучше не использовать ни для чего. Могут побить, – ответила Настя.

Тропа расширялась и превратилась в узкую пешеходную дорогу. Из-за буйной растительности она походила на проложенный в зелени тоннель, пронизанный солнечными лучами. Вскоре в зарослях наметился просвет. Виктор заметил следы давней гари на исполинских пнях и предположил, что здесь когда-то был крупный лесной пожар. Или же люди сами подожгли лес, чтобы расчистить место.

Наконец, ребята вынырнули из зарослей и увидели на большом перелесье деревню. Точнее, высокий деревянный забор с широкими воротами, забранными решёткой. Виктор посреди джунглей ожидал чего угодно, но не фортификационных сооружений, достойных средневекового городка. А потом Богданов вспомнил натужный треск ломаемых каким-то зверем деревьев и подумал, что стену можно было сделать и повыше.

Недалеко по правую руку виднелась гладь пруда строгой прямоугольной формы, явно рукотворного. Вокруг него копошились люди с какими-то инструментами. За прудом на поляне паслось смешанное стадо овец и коров. С той стороны доносилась лёгкая мелодия дудочки. На расчищенных участках люди с мешками и тяпками остановили свою работу и с интересом оглядывали путников.

По окрику ведшего колонну мужчины ворота открыли, и деревенская атмосфера обрушилась на них сразу. Надо сказать, что конвоирам пришлось кричать довольно громко, поскольку первое, что их встретило в деревне, был шум. Настолько густой, что ребята погружались в него натужно, как в клей. Орали все. Мычали коровы, лаяли собаки, кричали зазывалы и лавочники, стенали павлины, свистели какие-то птицы. Откуда-то доносились удары молота по железяке. Носильщики и женщины переругивались на ходу и болтали с такой скоростью, что понять, о чём речь, было невозможно. Через улицу бежала курица, за ней – девочка, за девочкой – мать, за матерью – две собаки. Естественно, все пятеро отчаянно голосили.

– Есть нужно самыми кончиками пальцев, ложек нет, нож нельзя, – продолжала Настя.

Девочке приходилось теперь заметно повышать голос.

– Почему? – недоумевал Виктор.

– Ну вот так, – смутилась Настя. – Оставлять еду на тарелке нельзя. Вместо тарелок дадут что-нибудь одноразовое. Есть надо в среднем темпе.

– Понять бы, какой он, этот средний темп! – буркнул Вельский, но на него никто не обратил внимания.

Ребята проходили сквозь маленький базар. Торговцы сидели под навесами на циновках, сплетённых из пальмовых листьев, прямо на земле, и ритмично кричали, зазывая покупателей. Покупатели кричали в ответ и торговались, отчаянно, со всей пролетарской ненавистью. С удивлением Виктор заметил, что люди не расплачиваются, а меняются друг с другом. Денег он вообще не увидел. Не хватало ещё попасть в какую-нибудь общину хиппи-староверов, где запрещены деньги, телефоны, телевизоры, радио, машины и прочие блага цивилизации! Им из таких праведных мест выбираться только пешком в обнимку с леопардами. Если покажут, куда.

Товары, разложенные на циновках, были абсолютно непривычны нашему глазу. Горшки и кучки благовонных субстанций и специй всех цветов радуги, источающие густой и пряный аромат. По соседству с ними лежали всевозможные овощи и фрукты, ни один из которых ребята с ходу не узнали. Глиняные миски под навесами красовались орнаментами на боках. Кувшины, больше всего похожие на сомбреро, были сложены так, что верхний кувшин служил крышкой нижнему. Сосуды помельче, связанные виноградными гроздьями, висели у стропил, видимо, чтобы уберечь их содержимое от вездесущей голодной живности.

Путникам приходилось постоянно уворачиваться от носильщиков, ребятишек и животных, снующих без всякой логики. Местные женщины с непередаваемо царским величием и грацией несли на головах конструкции из тюков и корзин. Стопки вещей были настолько высокими и шаткими, что всё это только каким-то чудом не падало с грохотом, заживо погребая под собой носительницу.

– На женщин пристально не смотреть!

Несколько ребят предусмотрительно потупились.

– Руками не трогать, – добавила Настя.

– Не больно-то и хотелось! – проговорил Асатиани.

– Надо что-нибудь подарить хозяевам, – продолжала Настя.

– Что? – подал голос Агеев.

– Не знаю. Безделицу, но интересную. Сувенир какой-нибудь, – сказала Настя, пожав плечами. – Женщинам нельзя показывать ноги, нам надо что-то придумать с юбками.

Действительно, форменные юбки едва прикрывали колени, и местные косились на них довольно странно и даже осуждающе.

– Нельзя распускать волосы, трогать кого-то юбкой.

Школьники осматривались вокруг с открытыми ртами, как на экскурсии. Ребята быстро заметили, что хижины в деревне располагались в строгом порядке. Деревня выглядела так, будто жители пришли на это место строем, встали военным лагерем, да так и заматерели. Невысокие стены были, сделаны из глины или грязи. Правда, проходя по улице группа увидела, как люди чинили обветшавшую стену дома. В эту «глину» мужчина со смачными шлепками добавил что-то подозрительно похожее на коровьи лепёшки, после чего принялся всё это месить с энтузиазмом. Ребята ошарашенно наблюдали за внесением столь необычного ингредиента в строительную смесь и с немым удивлением в глазах повернулись к Насте.

– Коровы священны, – развела та руками.

Коровы, кстати, были совершенно не похожи на наших тучных бурёнок, ни статью, ни безмятежным пацифистским характером. Ходили эти коровы, где им заблагорассудится. Они флегматично жевали, стоя посреди шумных улиц и лёжа в теньке. Они объедали чьи-то кусты, перегораживали путь прохожим и ни на кого не обращали внимания. А люди в свою очередь не трогали их, вежливо обходили и резво подбирали оброненные ими священные продукты жизнедеятельности. Этими лепёшками потом женщины облепляли заборы, видимо, чтобы те подсохли. Ну или осенили их своей святостью, кто их знает? Виктор слышал, что такими лепёшками можно топить печи, хотя, кому это нужно при таком обилии дров?

Крыши домов были сделаны из пальмовых листьев и тростника, красиво сплетенных в циновки, а иногда и просто наваленных связанными копнами. Прямо как солома на избах с фотографий старых русских деревень. На улицах валялись листья, глиняные черепки, скорлупа кокосовых орехов. На мусор никто не обращал внимания.

Если к мусору на дороге все относились с философской отстранённостью, то чистоту собственного тела соблюдали строго. За время шествия ребята увидели, как минимум, пятерых человек, поливавшихся из ковшиков и мылившихся прямо перед дверями своих хижин. Повсюду на растянутых верёвках сушилось выстиранное бельё. Заборов между домами, кстати, не было вообще.

– А ты откуда всё это знаешь? – подозрительно спросил Вельский.

– Кино люблю, – смутилась Настя.

– Какое? – не понял Сорокин.

– Какое-какое? Индийское! – рявкнула Ольга. – Ты, Сорокин, поразительно бронелобый!

Виктор предпочёл не акцентировать общее внимание на том, что он тоже бронелобый, и сделал вид, что слова Ольги для него новостью не стали.

– Наверное, есть только две страны, где можно танцами спасти себе жизнь! Индия и Куба, – заметила Маша.

– Ещё Греция! – подал голос Асатиани.

– Да хоть Зимбабве! Никого не смущает, что мы их понимаем? До сегодняшнего дня я думал, что не знаю хинди, – вдруг сказал Вельский.

Виктор даже с шага сбился, но быстро восстановил темп под удивлёнными взглядами конвоиров. И действительно! Ситуация стала казаться ему ещё более абсурдной, хотя пять минут назад он считал, что это попросту невозможно.