Дику стало не по себе, и он попытался переменить разговор, спросив, где находится Фрейм-стрит, и объяснив, что там в детстве жил его отец.

- Как! - Сэлли так и разинула рот.- Неужели ваша семья могла жить на Фрейм-стрит?

- Ты ничего не понимаешь, - вмешалась мать. - Когда я была девочкой, Фрейм-стрит считалась одной из лучших улиц Ноттингема. Непременно прогуляйтесь туда пораньше утречком.

Так и было решено. И после ночи, проведенной на огромной кровати с гигантскими пуховиками, едва городские колокольни возвестили начало утренней службы, брат и сестра вышли из дому вместе с Сэлли.

- Это в самом центре, - объяснила Сэлли. - Только сейчас там никто не живет, кроме тех, кому больше негде голову преклонить.

- А когда-то это была шикарная улица, - сказала Энн. - Помнишь, папа рассказывал о званых вечерах, которые они здесь давали. Вереница карет растягивалась во всю длину улицы, а однажды они раскинули над входной дверью балдахин и расстелили поперек улицы красный ковер.

Сэлли как-то напряженно рассмеялась, совсем не так весело, как обычно:

- А сейчас... там... совсем другое. Вот она, смотрите.

- Это? Неужели!

Энн вдруг заговорила громким шепотом. Сквозь туман в глазах она довольно четко увидела на обветшалой стене дома табличку с названием улицы: "Фрейм-стрит".

Два ряда красивых высоких домов с тремя рядами больших окон, мезонины, полуразвалившиеся балюстрады... Разверстые пасти дверей, греческие колонны, разбитые ступени, на которых кричат и копошатся грязные ребятишки... На булыжной мостовой - всякие отбросы... Ветер носит пыль и клочки газетной бумаги с пятнами селедочного жира и уксуса.

- Номер семь, - пробормотал Дик. - Интересно, кто там живет сейчас?

- Давайте спросим, - предложила Сэлли.

Дом под номером седьмым производил столь же гнетущее впечатление, как и все остальные. Многие окна были выбиты и заколочены фанерой или картоном. Краска осыпалась. Похоже было, что уже много-много лет дом не ремонтировали.

Они обратились к женщине, сидевшей на ступеньках с грудным ребенком на руках. Женщина сказала, что она с мужем и двумя детьми занимает комнату наверху, за которую платит восемь шиллингов. Кроме ее семьи, там много других людей; всего в девяти комнатах семь семейств. Она сосчитала по пальцам: тринадцать человек, включая миссис Холт, которая умерла накануне. Квартплата, которую все они вносили, могла составить небольшое состояние.

- И все это за какой-то грязный сарай, - закончила женщина. - Крыша течет, трубы никуда не годятся, а что до побелки, так ее уже много лет и в голову никому не приходило подновить. Безобразие, вот и все! Но жить-то ведь где-то надо, а ничего лучшего не нашли.

- Кому принадлежит этот дом? - спросил Дик.

- Вот уж не могу сказать. Мы платим агенту раз в неделю, а если задерживаем плату еще на неделю, он грозится вышвырнуть нас на улицу - говорит, что сам хозяин так приказал... Эй, Джордж! Ты не знаешь, чей это дом?

Из темной дыры прихожей показался человек; он вынул изо рта трубку и ловко сплюнул на панель.

- Хотел бы я, чтоб сам хозяин сюда сунулся, - мрачно заметил он. - Я б ему тут кое-что показал. Совести нет у него - деньги драть за этакую развалюху! Сразу видно, что ему в спину не поддувает - сидит себе на Юге, в тепле да холе. В Бате, говорят, живет. И прозывается Монтегю Бардейл.

У Дика перехватило дыхание. Сэлли объяснила:

- У них отец жил в этом доме, вот им и интересно.

- Вон оно что! - сказал человек с трубкой. - А как его звать?

В первый раз в жизни Дик устыдился своей фамилии.

- Джонс, - проговорил он с запинкой и покраснел. Человек покачал головой, наклонился и еще раз сплюнул.

- Что-то не припомню. Но ведь это давно было, так что и удивляться нечего.