– Ты сладкая… – говорит Кир, в перерывах меняя язык на пальчики, и целует меня. Делится мной же со мной. Боже… Сама ощущаю этот вкус. Свой же.

– Блять, какая же сладкая… Охуенная… Красивая. – в перерывах говорит. Меня это заводит. Я летаю. Парю. Я словно подсела на наркотик. Такая эйфория. Такие запредельные чувства. Шок от проникновения пальцами, языком. Когда новая порция меня загоняет в краску, я кончаю. Я впервые испытываю оргазм. При этом я девочкой и осталась. Этот диссонанс меня лишает сознания. Думать откровенно не получается. Но то, что было, мне понравилось. Девочки не врали.

– Охуительная! – врывается в мои губы Кирилл, когда поддается обратно. Целует. Я сама его жадно пью, хоть и дыхания не хватает. Чувствую его упирающийся член между моих ног. Я протискиваю между нам руки и прикасаюсь к горячей головке.

– Я… я хочу помочь тебе. – все, что выдаю, при этом реально готова лишиться сознания. Но в одни ворота не играют. – Я не знаю всю теорию, но если ты мне поможешь, я могу научиться.

– Это необязательно. – все, что он выдает.

– Но я хочу, – настаиваю, сдергивая расторопно с него боксеры. Он выдыхает, но переворачивается на спину и стягивает полностью боксеры, оголяя свой член. Боже. Он красивый. Эстетичный и матерь Божья, огромный.

Кир сидит, облокачиваясь на спинку кровати.

– Хочешь потрогать? – спрашивает. Я киваю и сама тянусь к нему пальчиками. Обхватываю головку. Поглаживаю. Прохожусь по стволу. Дохожу до яичек и обвожу пальцами их. И так же в обратном направлении. Зависаю на головке. Не знаю, что дальше. Только вздыхаю. Пока Кир не накрывает мою руку своей. Аккуратно проводит от верха до основания и обратно. И так, пока я не запоминаю. Потом ускоряется вместе со мной. Часто дышит. И смотрит на меня. Обводит шею, грудь. Под его взглядом соски напрягаются. А внизу снова пульсировать начинает и жечь. Господи боже мой… Он словно на наркотик подсадил. Хочется его снова. Хочется его в себе ощущать.

Мысли пугающие лезут. Но я им не поддаюсь. Это мои пороки. Мои желания. Мои чувства. Я их не могу контролировать. Они накрывают и уносят с головой. Это запредельное чувство. Я не могу без него. Никак не могу. А главное – не хочу. Не хочу без него.

– Поняла? – спрашивает. Снова киваю и продолжаю сама. Это страшно и неопытно. Откровенно и, черт возьми, кайфово. Сама ловлю возбуждение от его полового органа. Когда более-менее понимаю принцип, уже сама двигаю рукой, как показывал Кир. От головки до основания и ускоряюсь. И зачем-то сжимаю его пенис. В этот момент Кир со стоном и подрагивающими ресницами извергает свое семя прямо на мою руку. Мне одуряюще хорошо. Мы вышли на новый уровень любви. Он более откровенный. Более смелее, чем был раньше. Я сама позволила с собой это делать. И не жалею. Мне было приятно и, черт возьми, хорошо.

Да, я испытываю стыд. Особенно когда понимаю, что в доме мы не одни и возможно, мои стоны слышал весь дом и его родители. Боже, что они подумали обо мне… Это вертится в голове, пока Кир не выводит меня из оцепенения.

– Я тебя люблю, – выдает на полном серьезе, заглядывая в глаза. Он их не отводит, смотрит на меня. На мои распухшие губы и вновь на глаза. – Скажешь что-нибудь?

– Я тебя тоже, Кирюш…

– Что тоже?

– Люблю... Очень люблю, Кирюш, – выдаю потоком и сама льну к его груди. Он обнимает, притискивает к себе. Целует в макушку.

– Маленькая моя… Охуенная девочка! – поглаживает вдоль позвоночника.

– А что нам с этим делать? Не спать же так. – поднимаю с его пениса свою руку в его семени.

– Только купаться, – выдает Кир и, поднимаясь, подает мне руку. – Пойдем. – сглатываю, краснею, но иду. Боже, в каком виде показываюсь перед ним. Полностью голая. Ночью, в темноте не так этот порок захватывает и не так стыдно. А сейчас, при свете ламп в ванной, уже не скроишь своих чувств. В кабинку он заходит первый. Настраивает воду. А я себя осматриваю. Распухшие губы, ярко горящие зрачки, вздернутая грудь и торчащие соски. Машинально рукой прохожусь по этим точкам. Другой себя вижу.

Охуенная… Моя...

Всплывают его слова. И я сама от себя кайфую. Трогаю живот, руки. Добираюсь до лобка. Сама. Боже. Сама бы этого никогда не сделала та Аня, которая была в начале этого семестра. Но новая Аня открыла в себе другие грани. Грани удовольствия и сексуальности. Своей красоты. И, боже, это не так порочно, как звучит.

– Иди ко мне, – протягивает с душевой кабины свои руки Кир, заманивая меня. И я иду. К нему. Всегда буду идти.

22

Я скажу ему о нас, Кир. Обещаю. Анна Бурцева.

Это самое прекрасное утро, о котором я только могла мечтать. Моя голова покоится на голой груди Кира. Одна моя нога сплелась с его ногой, а другая закинута на его торс так, что его рука покоится на голом участке моей попы. Он горячий, как чайник, который только что закипел. И нет, он не в стадии возбуждения. Он спит. Крепким и безмятежным сном. Я впервые так близко его рассматриваю. Могу увидеть каждую родинку, каждый миллиметр его тела. Он такой, что даже не верится, что мой. По-настоящему мой. Мой.

Аккуратно убираю ногу и переворачиваюсь на живот. Поднимаюсь на локтях и просто наблюдаю за ним. Его ресницы подрагивают. Провожу ноготком от линии виска к пульсирующей жилке на шее. Кадык дергается. Он сглатывает. Пульс начинает набирать обороты и издает характерный звук на его часах. Только внимания не обращаем. Так же лежим. Я иду дальше. Пробегаюсь по жестким волоскам на груди и спускающимся тонкой дорожкой к лобку. Дохожу до линии боксеров. Сама начинаю волноваться. Помню, что было ночью. Хоть я и осталась девственницей, но такое не забыть. Я рада, что Кир смог открыться мне. Это важно. Хоть и меня это вводило в жуткое смущение, но интереса вызывало больше. Его упругий половой орган был в моих руках. Я его чувствовала. Чувствовала его пульсацию. Чувствовала, как он отзывается на мои прикосновения. На мои действия. А главное то, что мне не было противно. Мне понравилось доставлять ему удовольствие самой. Пусть я многого не знаю, но главное – это эмоции и чувства.

Провожу пальцами вдоль резинки его боксеров, чуть задевая темные волоски. Вокруг пупка и возвращаюсь обратно. Наклоняюсь и целую в шею. Дорожкой веду до мочки уха. Захватываю её в плен, слегка кусаю и следом целую. Чувствую себя хулиганкой.

– Я знаю, что ты не спишь. – смущенно выдаю ему в ухо.

Он открывает глаза.

– Доброе утро! – потягиваясь, прижимает к себе и, перекатывая меня на спину, наваливается сверху. Целует.

– Доброе, – уже отрывисто шепчу. – Если мы продолжим в том же духе, то опоздаем в академию.

– Неплохой план, – ухмыляясь, говорит Кир. – Я бы не против проваляться с тобой весь день в кровати.

– Но сегодня защита проекта по методологии, и мне точно нужно там быть, – парирую. – Тина и так все за меня сделала, Кир. – целую его сама, в надежде, что поймет, что учеба для меня тоже важная часть жизни. Не зря я пять лет шла на красный диплом. Сначала из-за родительской прихоти, но, а потом и самой уже было важно довести все до конца.

– Ладно, значит, поедем в академию, – соглашается Кир. И я улыбаюсь.

– Спасибо, – обнимаю его за талию и целую сама.

Завтрак проходит в той же самой дружеской атмосфере. С родителями Кира настолько уютно и тепло, что мне грустно отсюда уезжать. Грустно покидать этот островок любви и полного принятия в дом, где полно претензий и бесконечного контроля. Как в армии. Странно да, так говорить о родительском доме, который, по сути, тебе должен быть дорог, и в нем ты должна чувствовать себя защищенно. Вот только парадокс: всё это я ощущаю в доме Сомовых, но не в родительском.

Позже я собираю вещи в пакет, и мы покидаем территорию Сомовых. Кир переплетает наши пальцы всю дорогу. Я чаще улыбаюсь. И дышу через раз. Это уже вошло в привычку с ним. Я не знаю, сколько еще он подарит мне новых эмоций, но каждую я помню досконально. Запоминаю. Храню бережно в сердечке и перематываю, словно пленку у себя в голове, когда мы не вместе. Это вообще нормально – сходить с ума по человеку, когда вы только расстались у порога академии?