Подходила к концу трехмесячная стажировка на линкоре «Севастополь» – «под кривой трубой», как шутили флотские остряки, и курсант выпускного курса Каспийского Высшего Военно-Морского училища Виталий Лоза решил сфотографироваться на память о Севастополе у фотографа на «Примбуле» – как называли Приморский бульвар сами севастопольцы.

На мгновение полыхнула магниевая вспышка, щелкнул затвор аппарата, запечатлевая молодое загорелое лицо. Фотография делалась и со вторым смыслом – послать любимой девушке Лидочке Сорокиной в небольшой городок Кременчуг, что на Днепре, и если не поразить ее сердце, то уж точно поволновать ее подруг, которым она наверняка покажет карточку.

«Судеб морских таинственная вязь» распорядилась так, что именно эта фотография, спустя шестьдесят с лишним лет, находится у меня в руках. С нее сквозь десятилетия смотрит улыбающийся молодой человек с открытым лицом, тонкими, по послевоенной моде, щеголеватыми усиками, в лихо, по-нахимовски, надвинутой белой фуражке с «шитым крабом», в белой форменке, в вырезе которой виднеются несколько полосок тельняшки. В энергичном повороте головы, крепкой шее, в широких плечах чувствуется внутренняя сила. Ему 21 год и у него все впереди…

То, что эта фотография была сделана специально для Лиды, я узнал позже из письма, которое Виталий написал ей перед стажировкой из училища:

«Сфотографироваться нет никакой возможности, а таких, которые стоило бы послать, у меня нет».

В Севастополе возможность сфотографироваться у него появилась, тем более в одном из писем Лида сама просила: «Сфотографируйся … и пришли мне фото».

Мысли Виталия перенеслись на берег Днепра, к дорогой Лидочке… В кармане у него лежало письмо из Кременчуга. Получив его, он быстро, прямо на почтамте пробежал письмо глазами, но хотелось спокойно, сердцем прочитать еще и еще раз…

– Вит! Ты что застрял? – вывел Виталия из задумчивости голос друга, – опоздаем на линкоровский барказ. Они нырнули под свод старинного каменного мостика с барельефами драконов по бокам арки и, перейдя площадь Парадов, как тогда называлась нынешняя площадь Нахимова, вышли на улицу Ленина. В 1949 году Севастополь еще лежал в развалинах, несмотря на то, что со времени его освобождения прошло уже пять лет. Улицы и переулки были покрыты толстым слоем белесой пыли, образовавшейся от разрушенного бомбами и снарядами белого «инкерманского» камня из которого был выстроен город. Эта пыль, поднимаемая ветром, приносившимся с северо-крымских степей, была едкой и всепроникающей, от нее краснели глаза и першило в горле. Из-за сильной запыленности моряки и горожане в те годы, в шутку, называли свой город «Севастопылем».

Историческая справка

Только после того, как И.В. Сталин посетил осенью 1947 года Севастополь, Комитет по делам архитектуры при Совете Министров СССР утвердил Генеральный план восстановления и реконструкции города.

С целью быстрейшего восстановления Севастополя Правительство СССР приняло специальное Постановление № 403 о мероприятиях по ускорению восстановления города и главной базы Черноморского флота Севастополя.

ПОСТАНОВЛЕНИЕ № 403

Советам Министров СССР От 25 октября 1948 года, г. Москва, Кремль. О мероприятиях по ускорению восстановления Севастополя.

Совет Министров СССР отмечает, что восстановление города Севастополя, как главной военно-морской базы Черноморского флота, осуществляется крайне медленно…

Совет Министров СССР считает неотложной государственной задачей всемерное ускорение восстановления Севастополя первоклассной военно-морской крепости и

ПОСТАНОВЛЯЕТ:

Закончить восстановление Севастополя и главной военно-морской базы Черноморского флота в течение ближайших 3-4 лет.

…Предложить Госплану СССР начиная с 1949 года выделять целевым назначением капиталовложения для восстановления Севастополя.

57. Выделить г. Севастополь в число городов республиканского подчинения.

59. Совет министров СССР считает восстановление г. Севастополя и военно-морской базы важнейшей государственной задачей…

Председатель Совета Министров Союза ССР И. Сталин

Постановление определило особый статус Севастополя и предписывало выделить город в число городов республиканского подчинения.

И.В.Сталин лично контролировал ход восстановления Севастополя, получая доклады от командования Черноморского флота.

… Пока же Севастополь лежал в руинах, стоял в лесах восстанавливаемых домов и задыхался в клубах пыли от разбираемых под новое строительство развалин, и возрождение его было еще впереди.

Быстрым шагом курсанты прошли по улице Ленина, обогнули высокий холм с чудом сохранившимся в войну памятником подвигу экипажа брига «Меркурий», с дерзкой надписью: «Потомству в пример», и вскоре спустились по каменной лестнице вниз, на Минную стенку. «Минной» – стенка называлась еще с дореволюционных времен, когда к ней швартовались миноносцы, а теперь она служила пристанью, куда катера и барказы доставляли увольняющихся на берег матросов с кораблей, стоящих на рейде.

Линкоровский барказ уже покачивался у причала на легкой волне, разведенной прошедшим невдалеке катером.

В глубине Северной бухты виднелось грузное тело линкора «Севастополь», словно вросшее в плавящуюся на солнце водную гладь. На пути к линкору Виталий Лоза смотрел на удалявшуюся Минную стенку, на проплывающий мимо Павловский мысок, на чаек, круживших над бухтою. Его внимание привлекли несколько яликов – небольших весельных лодок, перевозивших горожан на Корабельную сторону. Ялики были загружены так, что от их планширей идущих по бортам лодок до воды оставалось лишь несколько сантиметров. Виталий удивился, как яличники умудрялись не черпать воду бортами своих утлых посудин.

Взгляд его задержался на белой колоннаде Графской пристани, и Виталий подумал, что увидит Севастополь теперь не скоро. После выпуска ему предстоит дорога на Дальний Восток на Тихоокеанский флот.

Барказ, оставляя зеленоватый след, шел по Северной бухте и Виталий узнавал на изрезанном балками и бухточками северном берегу знакомые деревянные причалы: «Инженерная» пристань, «Северная», дальше белели развалины Михайловского равелина. В бухтах и у берега то тут, то там виднелись покореженные, ржавые останки полузатопленные кораблей и судов – следы войны.

Линкор приближался. Его огромное стальное тело находилось в нескольких кабельтовых. Сильно скошенная назад первая труба – результат модернизации, нависала над палубой, придавая линкору вид бравого матроса с лихо заломленной на затылок бескозыркой.

Этот был огромный бронированный плавучий остров длиной 185 и шириной 27 метров, насыщенный тысячами механизмов, километрами кабелей, трубопроводов и магистралей; в недрах которого давали ток генераторы, мощности которых хватило бы для питания электроэнергией небольшого промышленного центра; длины электрических и телефонных проводов достаточно для электрификации и телефонизации среднего населенного пункта; с экипажем почти полторы тысячи человек: офицеров, старшин и матросов.

Виталий знал, что линкор при рождении был наречен «Севастополем», позже его переименовали на революционный манер в «Парижскую Коммуну», а недавно, вновь вернули гордое имя «Севастополь».

В одном из своих писем в Кременчуг Виталий объяснял Лиде, что фраза: «Кривая труба» – это линкор на Черноморском флоте, сиречь «Севастополь».

Линкор «Севастополь» был невероятным кораблем. И сегодня, его низкобортный, гладкопалубный лаконичный силуэт с возвышающимися высокими боевыми рубками, двумя монументальными трубами и четырьмя могучими трехорудийными башнями, вызывает чувство силы и флотской мощи. Высота корпуса с современный четырехэтажный дом, и это без труб и мачт. Главные механизмы линкора включали 25 паровых котлов системы «Ярроу» и четыре паровые турбины «Парсонса». Четыре трехлопастных винта сообщали этому морскому «левиафану» скорость хода более 23 узлов.