Дома он рассмотрел ее внимательнее и ужаснулся.
Измученная, дрожащая, глаза горят, губы пересохли.
Сидя на кушетке среди подушек, которыми обложил ее Иржи, Ружена начала рассказывать. Брат попросил говорить потише, ведь уже ночь.
- Я ушла от мужа! - торопливо говорила она. - Ах, если бы ты знал, Иржи, если бы ты знал, что я перенесла! Знал бы ты, как он мне противен! Я убежала и приехала к тебе за советом... - Она расплакалась.
Иржи мрачно расхаживал по комнате. Из рассказа сестры слово за словом, возникала картина ее жизни с мужем, человеком жадным, низменным, грубым, который оскорблял ее в присутствии служанки, унижал в спальне и отравлял жизнь дикими придирками; этот человек глупо растратил ее приданое, скупердяйничал дома и наряду с этим позволял себе дорогие прихоти, порожденные его дурацкой ипохондрией... Иржи услышал историю мелочных попреков, унижений, жестокостей и напускного великодушия, злых ссор из-за насильственной любви и колкостей заносчивого глупца.
...Иржи ходил по комнате, задыхаясь от отвращения и сострадания, слушал нескончаемые излияния обид и муки, и в душе его росла безмерная, невыносимая боль. Перед ним маленькая, испуганная женщина, которую он никогда хорошо не знал, его своенравная, гордая и неугомонная сестренка. Какая она была прежде задорная, несговорчивая, как сердито вспыхивали ее глаза! А сейчас! У нее дрожат губы, она плачет и не может сдержать жалоб; она измучена, полна горечи. Иржи хочется погладить сестру по голове, но он не решается.
- Замолчи, - резко обрывает он. - Хватит, я все понял.
Но разве ее удержишь!
- Дай мне выговориться, - в слезах возражает Ружена, ведь ты один у меня.
И снова льется поток обвинений и жалоб, но более прерывистый, вялый, тихий. Подробности начинают повторяться, Ружене нечего больше рассказывать брату. Она умолкает на минуту, а потом спрашивает:
- Ну, а тебе как живется, Иржик?
- Что ж я? - бурчит Иржи. - Мне жаловаться не на что. Скажи лучше, ты к нему вернешься?
- Никогда! - взволнованно отвечает Ружена. - Это невозможно! Лучше умереть... Знал бы ты, что это за человек!
- Погоди, - уклоняется Иржи. - Ну, а что ты думаешь делать?
Ружена ждала этого вопроса.
- Я это уже давно решила, - оживленно начинает она. - Буду давать уроки, или поступлю гувернанткой, или куда-нибудь на службу... или вообще. Вот увидишь, работать я сумею. Прокормлю себя. Ах, с какой радостью, Иржик, я возьмусь за любую работу! Ты мне посоветуешь, что делать. Сниму себе маленькую комнатку... Я так рада, так рада, что буду работать. Скажи, удастся ли мне где-нибудь устроиться?
Ей не сиделось, она вскочила и принялась ходить по комнате. Лицо ее пылало.
- Я все уже обдумала. Перевезу к себе ту старую мебель, что оошяась после наших. Вот увидишь, как у меня будет уютно! Ведь мне ничего, ничего не надо, кроме покоя. Пусть я буду бедна, лишь бы не... Нет, мне ничего не надо от жизни, мне хватит самого малого, я всем буду довольна, лишь бы подальше... от всего этого... Я так рада, что начну трудиться... Сама буду себе шить и петь песни... Ведь я столько лет не пела! Ах, если бы ты знал, Иржик!
- Устроиться... - в сомнении размышлял брат. - Не знаю, может, и найдется какая-нибудь работа... Но... ты ведь не привыкла работать, Руженка, тебе будет трудно, да, да, трудно...
- Нет! - вспыхивает Ружена. - Ты не представляешь себе, что значит терпеть попреки из-за каждого куска, каждой тряпки, из-за всего!.. Вечно слышать, что я ничего не делаю, а только сорю деньгами. Я готова была швырнуть ему все эти платья, - так он меня извел. Нет, Иржик, ты увидишь, с какой охотой я буду трудиться, с какой радостью жить. Каждый кусок, заработанный своими собственными руками, станет для меня отрадой, пусть это будет даже сухой хлеб. Я оденусь в ситец, сама стану стряпать и буду спать спокойно, с чистой совестью... Скажи, нельзя ли мне поступить на фабрику работницей? Если не найду ничего, пойду на фабрику. Ах, у меня так легко на душе!
Иржи взглянул на нее в радостном изумлении.
О боже, сколько сердечной ясности, сколько мужества, несмотря на такую горькую жизнь! Ему стало стыдно собственной вялости и безразличия; заразившись восторгом этой странной, взволнованной женщины, он вдруг с любовью и радостью подумал и о своей работе.
Ружена даже помолодела, она выглядит, как девушка, разрумянилась, возбуждена, по-детски наивна... Ах, все наладится, иначе быть не может!
- Устроюсь, вот увидишь, - говорит сестра. - Мне ни от кого ничего не надо. Прокормлю себя сама.
Как-нибудь на еду и на букетик цветов я заработаю. А если не хватит на букетик, буду бродить по улицам и смотреть, что творится вокруг. Знал бы ты, как отраден мне весь мир с тех пор, как я... решила уйти. Как мне весело! Началась новая жизнь!..
И и не представляла себе, как прекрасен мир! Ах, Иржи, со слезами восклицает она, - я так рада!
- Глупенькая, - блаженно усмехается Иржи. - Не так-то все это будет легко. Ладно, попробуем.
А сейчас ложись спать, а то разболеешься. Теперь оставь меня одного, мне еще надо кое-что обдумать.
Утром я тебе скажу. Ложись спать и не болтай...
Как он ни настаивал, ему не удалось уговорить сестру лечь в постель; Ружена, не раздеваясь, прилегла на кушетке, брат накрыл ее всем теплым, что у него нашлось, убавил огонь в лампе. Было тихо, слышалось только быстрое детское дыхание Ружены. Иржи осторожно открыл окно.
Стояла холодная октябрьская ночь; мирный высокий небосвод искрился звездами. Когда-то в родительском доме он и маленькая Ружена вот так же стояли у распахнутого окна. Сестренка вздрагивала от холода и жалась к брату. Дети ждали падающей звезды.
- Когда пролетит звездочка, - шептала Ружена, - я пожелаю стать мужчиной и прославиться!
В комнате спит отец, крепкий, точно ствол, даже здесь слышно, как поскрипывает постель под его мощным усталым телом. У Иржи тоже как-то празднично на душе, он тоже думает о великих и славных делах и с мужской серьезностью обнимает за плечи маленькую сестру, дрожащую от холода и волнения. Над садом падает звезда...
- Иржи! - слышен за спиной тихий голос Ружены.
- Сейчас, сейчас! - отзывается брат, ежась от прохлады и внутреннего волнения. "Да, да, надо свершить нечто великое, другого пути нет! - думает он. - Безумный, можешь ли ты свершить великое? Неси собственное бремя. А если жаждешь подвига, неси еще и чужое. Чем тяжелее бремя, которое ты несешь, тем более велик твой подвиг. Ничтожный, ты падаешь под собственным бременем? Встань и помоги встать дру-, тому. Только так ты должен поступить, чтобы не упасть!"
