И простился со смешной
Глупенькой Улиткой…
Дождь закончился давно.
Солнце – на полмира…
А внутри меня темно,
Холодно и сыро.
Андрей Усачёв
И коль уж мы так много и громко говорим о распространении вирусов, почему бы не говорить чаще о том, что люди способны заразиться друг от друга и чем-то хорошим.
Есть люди, заражающие красотой. Рядом с ними хочется выпрямить плечи и добавить к утренней зарядке еще один комплекс упражнений. Есть заражающие альтруизмом и человеколюбием. Они столько делают для других, что и ты невольно задумываешься.
Есть люди, рядом с которыми волшебным образом смолкает бранная речь…
Как наши особенности (или странности) становятся возможностью испытывать радость жизни
У француженок есть понятие «тайный сад». Le Jardin secret – это некая игра с собой. То, что приносит несказанную радость, то, в чем ты не обязан ни перед кем отчитываться. То, что не нуждается в оправдании, в одобрении. То, что касается только тебя.
Мысли, занятия, увлечения, которые цветут и произрастают в таком саду, принято держать в строжайшем секрете. В книге «Француженки не спят в одиночестве!» Джейми Кэт Каллан подчеркивает: только так можно сохранить силу своей воображаемой жизни. «Еще одно преимущество наличия такого сада – он подогревает фантазию и создает своего рода внутренний мир, который питает и поддерживает психику». («Француженки не спят в одиночестве!», Бомбора, М., 2018, стр. 240)2
За своим тайным садом француженки ухаживают, возделывают его. Если внешний мир лишает нас сил, можно напитаться и поддержать себя за счет внутреннего мира. Там же можно укрыться и спастись от очередной волны усталости и подавленности. В этом саду можно и нужно понять, насколько ты самоценна.
Французы не идут к психоаналитику по первому импульсу. Они считают, что самодисциплина, умение анализировать, чувство меры и сдержанность позволяют неплохо управлять собственными эмоциями. Неплохо, а иногда и очень даже хорошо. Что логично: стоит один раз распуститься, а потом закрепить эту распущенность вторым разом, и она войдет в привычку. И наоборот: если в трудной эмоциональной ситуации ты справился с собой один, второй, третий раз – ты чувствуешь свою силу, ты уже своего отчаяния не раб. В той же книге Джейми Кэт Каллан пишет: «Француженки считают, что психологическая борьба – наше частное дело и надо пользоваться интеллектуальными способностями, чтобы приструнить, «приручить» свои эмоции».3
Мой тайный сад – это антикварный текстиль. Прекраснейшие нижние юбки, свадебные носовые платочки. И не только – я стараюсь быть верной текстилю, но иногда заигрываюсь.
Как-то я завела традицию – саму себя (опять же, в тайне от всех) поздравляю с днем рождения. С большим удовольствием (предвкушением и ликованием) дарю себе то, что не придет в голову ни одному нормальному человеку. Знаете, что я подарила себе в этом году? Старинный перламутровый нож для вскрытия писем. Перламутровый – сделанный из перламутра.
При этом я сама себя прошу: объясни, зачем он тебе? Тебе что, пишут письма? Нет, не пишут. Тогда зачем? Я буду трогать его. Держать. Может, целовать. После «целовать» я машу сама на себя рукой: совсем ненормальная, что ли?
Но если б вы видели, как он прекрасен, этот резной перламутровый нож! Если б я подарила такой девушке из «Циников» Мариенгофа, она б никогда не покончила с собой. Умирать, зная, что после тебя останется такая красота… Точнее, что она останется без тебя… Нет уж, – сказала бы та девушка, – лучше поживу.
Стараюсь не коллекционировать старинное женское белье, но, встретив где-нибудь на аукционе, от него не уклоняюсь. Каждый шов на таком белье сделан вручную, и кружево чаще всего ручной работы. Белье из нежнейших натуральных тканей. Батист, муслин… Иногда кажется, что оно из манны небесной. Эдакое приданое маркизы. Что-то из этого белья я ношу, что-то – нет. Но при этом – одно правило – белье должно быть моего размера. Как будто бы при желании я всегда могу его надеть. Да, если включить разум, это совершенно бессмысленные приобретения. Но никакая другая радость не разливается по мне таким теплом. Они меня просто завораживают, просто чаруют – эти вздыхающие нижние юбки. Французские, с кружевом valenсiennes.
Уже и ниток таких нет, инструментов для рукоделия… Кажется, нет и мастериц-белошвеек, способных это чудо повторить, воспроизвести.
Берешь в руки произведение искусства, музейное сокровище – кружевной свадебный платок и пытаешься представить женщину, которая открыла заветную коробочку с этим изготовленным специально для нее именным платочком.
Как она взяла платочек в руки и замерла от восторга, увидев свои инициалы. Пытаешься представить эту женщину, всё ее окружение. Ее дом. Замок? Дворец? Особняк? Фамильный герб. Окна – в пол. Серебристый звон колокольчика. Женщина шуршит шелками по паркету и при ходьбе чуть виднеется она – муслиновая нижняя юбка с пеной кружев. Я могу фантазировать до головокружения.
В эту игру главное – не заигрываться. Эти вещи притягивают одна другую. И вот, в шкафу уже несколько нижних юбок. Опять же, утешаюсь тем, что некоторые из них ношу. Когда в такой юбке ступаешь на тротуар, тебе ни до людей, ни до чего и ни до кого. Я думаю только о той, что ступала в этой юбке до меня. И, конечно же, кажется, что вот так – подталкивая башмачками многослойные оборки, можно спешить только туда, где тебя очень ждут. К примеру, на свидание. Было оно тайным или явным? Она спешила, придерживая рукой сквозную шляпку в левкоях или, опустив глаза, стараясь не допускать, чтобы капюшон приоткрыл ее лицо. Была ли эта женщина счастлива?
Еще у меня есть бальная книжечка. Из зеленого шелка с медным цветочным орнаментом. Она сплошь исписана. Названия танцев, напротив – имена кавалеров. Между танцами – беседа I, беседа II. Напротив каждой из бесед – также имена. Иногда имена повторяются. То есть среди кавалеров были те, кто с серьезными намерениями. Особа явно не грустила. И коль она выбрала для своего le cornet de bal зеленый шелк с медью, готова спорить: у нее были роскошные рыжие волосы. Подозреваю, они-то и сводили с ума тех, кто записывался в очередь для танцев и бесед. И, конечно же, из точно такого же шелка было и само ее бальное платье.
Есть у меня еще одна вещица, которую я беру в руки редко и с опаской, словно боюсь заразиться от ее бывшей владелицы коварным и губительным пороком – нюханием морфия. Это – серебряная таблетница. Крышечка с изображенными на ней изумительными полевыми цветами откидывается в безупречно ровную зеркальную (обязательное условие) поверхность. Бррр! Жуть. Но сама таблетница, каждый из цветов на которой дышит, – ах, как хороша!
Я провожу рукой по старинному перу, антикварной французской чернильнице и – в стиле ампир – подставке для хранения писем. Завитки жемчужных раковин. Бутоны распускающихся и распустившихся полным цветом роз. В такой подставке могли хранить, нет, не любовно-шкатулочные послания. Здесь могли быть только письма, достойные всеобщего обозрения, статуса семейной реликвии – долгожданные, драгоценные слова признания откуда-нибудь издалека. От мужа-генерала или сына-офицера.
Подставка стоит на кухне, на столе. Я храню в ней… салфетки. За неимением писем.
А жаль. Чувствую, как моя чернильница скучает по когда-то знавшему столько историй перу.
Я лишь сейчас, пока писала, осознала «весь ужас происходящего». Выну салфетки и утешу подставку старинными открытками.
Хотя бы так.
Единственная вещь, которая с радостью используется по прямому назначению, – антикварный совочек и щетка для сметания крошек со стола. Как это прекрасно и как удобно! Я стараюсь подбирать скатерти под стать, а с нашим уважаемым деревянным круглым столом старинным вещам не сложно подружиться.
