В первый раз в жизни я вошел в его просторный кабинет на втором этаже священнического дома. Вся правая стена его «офиса», от потолка до уровня аналоя в углу, была покрыта множеством икон различного размера. Я почему-то решил, будто это вполне естественно: входя в кабинет, простираться пред иконами и снова долго молиться. Наконец, он сел за стол, заваленный бумагами, и начал со мной долгий разговор. Как и позднее, он беседовал о Церкви, о житиях аскетов и святых, о мучениках и о церковных праздниках. Я не хотел уходить от него.
Было уже поздно, когда епископ Иоанн благословил меня и велел идти домой. После этого я стал ежедневно, утром и вечером, присутствовать на церковных службах в соборе и служить в алтаре. После Литургии в будни он имел обыкновение сам потреблять Святые Дары и пребывал в глубокой молитве еще долгое время после ухода служащего священника. А затем, по обыкновению, клал поклоны перед каждой иконой в соборе и только после этого уходил на свою квартиру.
Беседуя со мной в своем «офисе», блаженный Иоанн иногда на несколько секунд засыпал. Очень скоро я обнаружил, что он никогда не ложится спать в постель, но позволяет себе только краткие урывки сна на стуле или на коленях перед иконами, где его секретарь, некто господин Кантов, мог иногда застать его «врасплох».
Я был свидетелем невероятного случая с его «бодрствующим сном». Однажды вечером, во время нашей беседы в его кабинете, зазвонил телефон, и он взял трубку. Не знаю, с кем он говорил, но никогда не забуду как, еще не закончив разговор, он выронил трубку и заснул. Трубка лежала у него на коленях, и он, уже во сне, продолжал весьма длительное время слышать своего собеседника и отвечать ему. По законам физики это было совершенно невозможно – ни для епископа слышать того, кто ему звонил, ни для того человека слышать, что епископ ему отвечал. Однако, судя по тому, что разговор продолжался и по словам, произносимым Иерархом, – не возникало никаких сомнений относительно реальности таким сверхъестественным образом продолжающегося разговора.
Однажды, когда я был в его «офисе», ему принесли обед. Помню, это был борщ и чашка киселя. Он был один, а я в соседней комнате, куда и мне принесли ту же скромную трапезу. И через открытую дверь я отчетливо видел, как блаженный Иоанн слил сладкий кисель в борщ и начал есть эту невозможную смесь. Тогда мне, еще ребенку, такие вещи казались почему-то совершенно естественными для епископа.
Все дети, и алтарные мальчики, любили Епископа, несмотря на его строгость. (Однажды он приказал служителю Михаилу выпороть нескольких из них за озорство.) Блаженный Иоанн стал для меня идеалом, и я решил во всем подражать ему. Однажды во время Великого поста я перестал спать на кровати, а ложился на пол, перестал обедать со своей семьей, перешел на хлеб и воду и т.д. Мои родители расстроились и привели меня к доброму Епископу. Услышав их жалобы на меня, он приказал служителю пойти в магазин и принести болонскую колбасу. В ответ на мои слезы – «сейчас, все же, Великий пост!» – мудрый Архипастырь велел мне съесть принесенную колбасу и всегда помнить, что послушание родителям важнее самовольного поста. «Но что же я должен делать дальше, Владыка?» – спросил я, все еще желая каким-то «особым образом» продолжить свой подвиг. На это он ответил: «Ходи в храм, как и до этого, но дома делай то, что тебе говорят папа и мама». И помню, как я сердился, что он не назначил мне какого-нибудь «специального» аскетического подвига.
Вспоминаю и другое примечательное событие или, скорее, эпизод из жизни блаженного Иоанна, свидетелем которого я стал. То был обычный будничный день, и Литургию совершал один из шанхайских кафедральных священников. Блаженный Иоанн стоял на своем обычном месте, а я, видимо, служил в алтаре – точно не помню. Но хорошо помню, как тот священник во время своей проповеди стал поносить Епископа, указывая на него пальцем и употребляя такие слова как: «змея», «скорпион», «жаба», «лицемер» и т.п. Епископ продолжал стоять на своем месте, никак не реагируя на эти безумные атаки священника и продолжал читать из той книги, что лежала перед ним на аналое. Потом мой отец рассказывал мне, как он и многие другие были возмущены таким недопустимым поведением священника по отношению к своему епископу и просили последнего, чтобы тот наказал негодяя. Епископ, однако, не принял никаких мер, утверждая, что то было дело личное. Святое незлобие! И вообще никто никогда не слышал и слова осуждения кого-либо из уст этого праведника.
Покойный протоиерей Серафим Слободской рассказал мне, как он однажды задал блаженному Иоанну вопрос: «Кто изначально виновен в том церковном конфликте, который разгорается в связи с собором в Сан-Франциско?» Блаженный ответил очень просто: «Диавол».
«Забота о человеческой душе», – вот как точнее можно сформулировать то основное, что определяло жизнь и деятельность величайшего молитвенника и праведника не только нашего хладнокровного века, но и, уверен в этом, всей истории Вселенской Церкви. Да и как можно иначе объяснить все то, чему я был свидетелем? Я видел, например, как его лицо иногда буквально преображалось во время Литургии, особенно в дни Великого поста, сияя неземным светом, а глаза, всегда полные божественной любви, излучали невыразимую радость, недоступную грешникам, – и то было знаком присутствия Святого Духа. Я видел его в Пасхальную ночь «воспарившим», как на руках ангелов, над новопостроенным Шанхайским собором и восклицающим в полноте ликования победоносное: «Христос воскресе! Христос воскресе!» И не было, казалось, пределов его ликованию: все его существо погружалось в радость Христа, Коего он истинно и всецело любил.
Но что было самое удивительное, так это его дар видеть человеческое сердце и привлечь его ко Христу. В конце концов, если бы не этот праведник, я никогда бы и не помыслил о возможности для меня пастырского служения Церкви. А как поразительно было его предсказание о том, что должно было случиться с нами! В своем письме от 23 октября (5 ноября) 1949 года к моему брату и ко мне (нам было 13 и 15 лет, мы только что приехали в Австралию из Филиппин и редко ходили в храм) он предупреждал нас: «Когда мы оставляем стези Божии, то какое-то время можем удовлетворяться чисто телесным, но затем начинаем ощущать горечь того, что казалось нам сладостным». Даже сегодня, тридцать пять лет спустя, не могу читать этих пророческих слов без слез благодарности.
Он уже тогда знал, что я напишу ему 19 мая (1 июня) 1969 года: «О, как мне хотелось бы с Вами поговорить, Владыко! Со мною так много всего случилось с того времени, как я был на Филиппинах, и это настолько повлияло на мое восприятие, что я перестаю узнавать себя. Духовная ревность моего детства утонула в окружающей меня обстановке, грешной и материалистической».
Но великий святой видел, что не все из моих духовных усилий «утонуло» и продолжал призывать меня к служению Церкви, советуя «получить богословское образование и с этой целью поступить в Свято-Троицкую семинарию. Да поможет тебе Бог и да благословит Он тебя на этой стези» (письмо от 18 (31) января 1961 года).
Конечно, слова в полной мере не могут выразить моей благодарности и любви к незабвенному Архипастырю. Во время земной жизни Епископа мы литургически возглашали: «Святыми молитвами господина нашего... Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй нас».
Но поскольку, согласно истинным словам Самого Спасителя нашего, «Бог не есть Бог мертвых, но живых» (Мф. 22:32), я и сегодня продолжаю обращаться с этой молитвой к помощи святителя Иоанна.
Всегда вознося благодарения Господу за то, что Он удостоил меня быть свидетелем жизни Его величайшего святого, чьими молитвами я не «утонул» окончательно в тщете этого мира, не сомневаюсь, что придет день, когда земная Церковь также прославит архиепископа Иоанна как одного из тех, «...которых весь мир не был достоин» (Евр. 11:38), и мы возблагодарим Бога, дивного во святых Своих.
Отец Георгий Ларин.
