В 13 лет, когда Миша учился в кадетском корпусе, его обвинили в серьезном «нарушении порядка», и это «нарушение» в высшей степени характерно для него. Кадеты часто проводили церемониальные марши в город Полтаву, а в 1909 году, по случаю двухсотлетнего юбилея русской победы в Полтавской битве, марш был особенно торжественным. И вот, когда они проходили мимо фасада Полтавского собора, кадет Михаил повернулся к нему и – перекрестился! Мальчики и тогда, и позднее посмеивались над ним за это, а начальством он был наказан. Но Великий князь Константин Константинович, попечитель корпуса, чей сын был товарищем Миши, издал приказ об освобождении кадета Михаила Максимовича от наказания за действие, которое не заслуживало порицания и осуждения, но было, напротив, весьма похвальным и выражало здравые религиозные чувства. Так Миша из объекта насмешек превратился в героя.
В 1914 году Михаил закончил кадетский корпус и, следуя глубокому сердечному влечению, решил посещать Киевскую Духовную академию. Родители, однако, настаивали, чтобы он поступал в Харьковскую юридическую школу, и из послушания им он отказался от своего желания, начав готовиться к юридической карьере.
В университетские годы он достиг зрелости в своем мировоззрении, которое начал усваивать с детства. В том возрасте, когда иные мальчики, выросшие лишь внешне православными, «восстают» или даже отбрасывают «бабушкины сказки» религиозного детства, юный Михаил как раз понял смысл своего духовного воспитания. Он увидел, что жития святых содержат особо глубокую мудрость, о которой не подозревают те, кто читает их поверхностно, и истинное познание их важнее любого университетского курса. Как отмечают его однокурсники, Михаил уделял больше времени чтению житий, чем посещению академических лекций, хотя он очень хорошо успевал и в университетских науках. Он изучал православных святых именно «на университетском уровне», усваивая их мировоззрение и их отношение к жизни, проникая в их психологию и постигая разнообразие их деятельности – аскетические труды и практику молитвы. Он полюбил их всем сердцем, до конца пропитался их духом и начал жить, как они. «Изучая мирские науки, – сказал он в уже упомянутой проповеди, – я все более входил в изучение духовной жизни». Сюда он вложил все свои усилия, его духовные глаза стали широко раскрываться, его душа была уязвлена жаждой постижения истинного пути и значения жизни во Христе.
Мальчик Михаил стал взрослым и закончил университет как раз, когда началась страшная революция, поставившая своей целью привести мир к анти-христианству. Вся семья его была всецело предана Православному Царю, и для нее уже первые дни февральской революции 1917 года были днями траура. Михаил, теперь уже вполне постигший начала православной жизни по образу святых Божиих, был решительно настроен жить по законам православной святости, даже в гуще новых событий. Так, на одном приходском собрании в Харькове шел разговор о том, чтобы снять серебряный колокол с соборной колокольни и переплавить его. Преобладающее большинство, охваченное революционным духом или боявшееся противостоять ему, склонялось в пользу этого святотатства, и только Михаил с немногими другими отважился смело выступить против этого. С распространением революционного духа начались аресты. Смелость Михаила становилась все более опасной, и семья пыталась убедить его покинуть дом и скрыться. На это он отвечал, что от воли Божией не скроешься, а без нее ничто не происходит, и ни один волос не упадет с нашей головы. Его арестовали, а затем через месяц освободили. Вскоре его опять арестовали, но когда стало ясно, что ему совершенно безразлично, находится ли он на свободе или в тюрьме, его снова отпустили. Он уже в буквальном смысле жил в другом мире и просто отказывался приспосабливаться к той «реальности», которая управляет жизнью большинства людей, – он решился неколебимо следовать путем Божественного Закона.
Так семя истинного Православия, посеянное в детстве, возросло в сердце этого избранника Божия, а знание житий святых явилось почвой, на которой его душа произросла как новое чудесное растение с изумительными и разнообразными плодами, редко приносимыми одним человеком. Как показала его последующая жизнь, он был одновременно суровым аскетом и любящим пастырем; питателем сирот и безмездным целителем; но также и миссионером и апостолом; глубоким богословом и Христа ради юродивым; истинным пастырем оказавшегося в изгнании русского стада и иерархом вселенского значения15.
Игумен Герман, 1979 год
II. Учитель Битольской семинарии
(воспоминания семинариста)
«Поминайте наставников ваших, которые проповедовали вам слово Божие, и, взирая на кончину их жизни, подражайте вере их» Евр. 13:7.
Вот уже почти пять десятилетий истекли с тех пор, как однажды в Битольской семинарии появился один очень скромный монах16. Это был иеромонах Иоанн (Максимович), русский по происхождению. Внешность его не производила особого впечатления, но что-то особенное в нем было. Он был среднего роста, с густыми черными волосами до плеч. Лицо без единой морщины, большие глаза, как будто настороженно выглядывающие из-под волос. Большой бороды он тогда не отрастил. Нос прямой, нижняя челюсть не имела должной подвижности и потому была препятствием для речи. Правая нога была короче другой, и он носил ортопедический ботинок, постукивавший во время ходьбы, особенно когда он шел по коридору или по классу. Часто он ходил с тростью. Таким он появился у нас в 1928 учебном году.
Никто не постигал, с какой полнотой Святой Дух почил на нем. Несомненно, по Божию Промыслу он оказался там, где был тогда совершенно необходим, – в Битольской семинарии, имевшей в пансионе от 400 до 500 студентов. Многие студенты, получавшие стипендию, жили в пансионе до четвертого года обучения, когда перед ними вставал выбор: заканчивать семинарию или перейти в другую школу (сохраняя стипендию). Там было много студентов из разных школ, преобладали же семинаристы. Большинство составляли албанцы, а русских и чехов было меньше. Гул, как в улье, стоял там с утра до вечера. И среди этих-то мальчиков и юношей начал работать святой человек, который неустанными трудами, молитвой и теплой христианской любовью творил новых людей.
* * *
С появлением нового учителя у студентов всегда возникают вопросы: «Каким он будет? Строгим или добрым?» и т.д. Возможно, подобные вопросы появились и с приходом отца Иоанна. Он, однако, собственным примером очень скоро на них ответил: самым строгим был по отношению к себе. Как велики были его ежедневные труды в молитве и поклонах, знает один Бог, а мы могли лишь частично видеть и ощущать это. Епископ Охридский Николай (Велимирович) часто посещал семинарию, беседовал с учителями и студентами. Для нас его встреча с отцом Иоанном была более чем впечатляющей. Поклонившись друг другу, они начали необычайно сердечный разговор. Как-то перед уходом епископ Николай обратился к небольшой группе студентов (я был среди них) со словами: «Дети, внимайте отцу Иоанну, он – ангел Божий в человеческом обличье». Мы и сами убеждались в справедливости этих слов. Его жизнь действительно была ангельской. Справедливо было бы сказать, что он больше принадлежал Небу, нежели земле. Его кротость и смирение напоминают те, что увековечены в житиях величайших аскетов и пустынников. Пищу он принимал в количестве, необходимом для поддержания телесных сил. Одежда его была простой, а в постели он вообще не нуждался. Комната его была в полуподвальном помещении, с одним не занавешенным окном, выходящим на внутренний двор. В комнате стоял простой стол со стулом да кровать, на которую он никогда не ложился. На столе всегда лежало Святое Евангелие, на полке – богослужебные книги. И больше ничего. В любое время ночи его можно было застать читающим Библию, потому что «в законе Господнем воля eго и в законе Его поучится день и нощь» (Пс. 1, 2). Те переживания, которые он испытывал во время церковных служб или молитвы, не передать словами. Необычайной была и его подготовка к Божественной литургии: уже в четверг он ел меньше, в пятницу и субботу – едва притрагивался к пище, пока в воскресенье не совершит Литургию.
