«Я не буду так жить», – каждый день твердил себе Миха.
Сегодня ему не хотелось идти домой. Он сидел на лавке в небольшом сельском парке и смотрел на памятник воинам Великой Отечественной войны. Сначала читал фамилии, расположенные в алфавитном порядке, затем разглядывал носки своих кроссовок, потом рисовал палочкой на влажной земле какие-то закорючки. Время шло очень медленно. «Еще минут десять посижу и пойду», – подумал юноша.
– Да глупости все это, Кондрат.
Это был голос матери. Она говорила с кем-то по ту сторону кустов. Парк был неухоженным. Кусты давно превратились в какие-то джунгли. Увидеть говорящих было невозможно.
– Как я сыну- то объясню?
– Он поймет. Он взрослый уже.
Кондрат в селе был один, и не просто Кондрат, а Кондрат Кондратьевич – школьный трудовик. Мишка его бы и по голосу узнал.
Разговор стих. По звуку шагов стало понятно, что взрослые разошлись в разные стороны.
Стоит немного рассказать про Кондратия Кондратьевича. В школе он работал последние лет семь, а до этого работал в лесопильной мастерской. Там распускали доски любой толщины, делали вагонку, плинтусы, балясины, оконные рамы… Раньше это был доходный бизнес, и рабочих в мастерской было много, а когда началась пластиковая эпидемия, спрос на природные материалы поубавился, рабочих подсократили. Но Кондрат пошел работать в школу не по этой причине. Его ценили и уволили бы последним. Ушел он из-за травмы.
Как-то привезли свежий лес. При разгрузке что-то пошло не так. Трос лопнул. Им перебило Кондрату ногу. Нога срослась, но осталась хромота. После травмы пришлось искать работу полегче: больная нога постоянно напоминала о себе судорогами и болями в конце рабочего дня. В школу его приняли, как говорится, с руками и ногами. Он съездил на курсы переподготовки для учителей технологии, и все – он трудовик, как называли его в школе.
Мишке трудовик нравился, как и многим. Ну, во-первых, на его уроках очень интересно, во-вторых, он никогда не называет по фамилии своих учеников, а только по именам, в- третьих, он очень приятной наружности ну и так далее и тому подобное.
Но вот что связывало Кондрата и мать Михи? В одном юноша был уверен, что речь шла о нем и о какой-то тайне.
Мишка поспешил домой. Мать вела себя в этот день как обычно, как будто никакого разговора в парке не было. Мишка целый день старался быть около неё, но она молчала. Наконец сын не выдержал:
– А ты мне ничего сказать не хочешь?
– Хочу… На носу экзамен, а ты целый день баклуши бьешь, – мать улыбнулась и щелкнула сына по носу.
Ну не признаться же ей, что он подслушивал в парке. Мишка посмотрел на отца. Тот был безучастен. Сидел себе на диване и смотрел телевизор. «А если у матери с трудовиком роман?» Мишка посмотрел оценивающе на Маргариту Александровну (так звали его мать). Стройная, с приятными чертами лица, с волнистыми волосами. «А мамка-то у меня ничего, симпатичная…» Миха улыбнулся своим мыслям.
– Мать, а ты нас сегодня кормить- то собираешься, – голос отца вернул парня в реальность.
– Минут через десять все будет готово. Миш, нарежь пока хлеб.
Мишка не только нарезал хлеб, но и тарелки достал, разложил ложки, поставил чайник.
Мать зашла в кухню, посмотрела на стол:
– О, молодец. Зови отца, а я пока налью суп.
Но отец уже стоял в дверях. Постояв секунду, он сел за стол.
– Суп опять… Надеюсь не гороховый.
– Лапша, – коротко ответила мать.
– А другое приготовить мозгов не хватает?
– Тебе не нравится, ты и готовь. Миш, подай хлеб.
– Мам, обалденная лапша, – Мишке хотелось как-то поддержать Маргариту Александровну. Лапша действительно была очень вкусной. Мать всегда делала ее сама: раскатывала большую тонкую лепешку, щедро посыпала её мукой, затем сворачивала в трубочку и нарезала. Получалась тонкая и длинная домашняя лапша. Мишке нравилось, как готовит мать. Хоть еда была и незамысловатой, зато всегда была вкусной. У отца была удивительная способность портить настроение.
– Спасибо, сына.
Больше за столом никто слова не сказал. Отец, поев, вернулся на диван, Мишка ушел делать уроки, а мать осталась мыть посуду.
«Вот что за человек-то такой? Ну жил бы себе и радовался. Вот чего ему не хватает?» – эта мысль часто приходила Мишке в голову. Уроков, на удивление, было немного. Мишка, убрав учебники в сумку, занялся тестами по русскому языку. Но никак не мог вникнуть в смысл текста, к которому шли задания. Надо было указать два предложения, в которых верно передана изложенная в тексте информация. Прочитав текст и так и не поняв его, парень бросил тесты на стол. Он сидел в глубокой задумчивости, когда зашла мать: занесла свежую рубашку на завтра.
– Мам, лучше футболку…
– Всё, я погладила уже рубашку.
– Ну, я могу и сам футболку погладить. А, ладно, сойдет, – неожиданно согласился он. Слышь, мам, а почему папка вечно чем – нибудь недоволен?
– С жиру бесится. Спать давай ложись. Завтра рано вставать. Уроки –то выучил?
– Выучу. Да сегодня мало задали.
Мать достала из шифоньера пачку постельного белья и кинула Мишке на кровать.
– Смени, я завтра стирать буду.
Странно, но Мишке нравилась мысль, что у Кондрата Кондратьевича и его матери роман. Другой мысли в его голову не приходило.
Спать юноша лег с каким-то ощущением счастья. Долго не мог уснуть. А ведь правда: вот если бы его отчимом стал трудовик. Он бы не орал и не психовал, мать бы жалел. Да и с ним, с Мишкой, подружился бы. Про отца Миха ни разу не вспомнил, как будто его и не было вовсе. Часа в три Мишка, наконец, заснул.
Утром он собирался более тщательно. Хотел выглядеть поприличнее. Уроки труда в конце недели, но ведь трудовика можно встретить и в коридоре.
На уроках Мишка думал только о них: Кондрате и матери. Он понимал, что надо как-то освободиться от этих мыслей, но не мог. Уж очень понравилась ему мысль о счастливой семейной жизни.
Кондрат был одинок. Жил с родителями. Это, конечно, странно. Слухи ходили разные. Кто-то говорил, что его девушка из армии не дождалась, и он теперь никому не верит. Кто-то говорил, что он был когда-то женат, но то ли жена его бросила, то ли он ее. Впрочем, обычные сплетни. Причем, одни полностью опровергали другие.
Он, конечно, хромает, но для Мишки это казалось сущим пустяком. И то, что его звали Хромулем, тоже было пустяком. Больше никто не посмеет его так называть. Миха был в этом уверен, он сам позаботится об этом.
Мишка представлял себе душевные домашние разговоры, уютные семейные праздники, счастливую мать… Он даже представлял, как с отчимом поправят забор, заведут собаку… И много-много чего сменялось кадрами в Мишкиной голове.
Он хотел просто быть счастливым и свободным в своей семье, в своем доме. Он хотел ощутить тепло, домашнее мирное тепло, то тепло, которое присутствует во всех счастливых семьях. И пусть он уже совсем взрослый, но ему так хочется ощутить не только материнскую любовь, но и отцовскую заботу и защиту.
Но в какой-то миг простая мысль буквально обожгла его и вернула в реальность: «Да какой роман-то? Какой же я болван». Действительно, мать всегда строго по часам дома. Всегда занята домашними делами. Она никуда не ходит, не наряжается. Значит, нет ничего, нет никакого романа. Это все он сам придумал. И разговор, который он слышал в парке, возможно, был каким-то пустячным, не имеющим никакого смысла. Вот почему мать в тот день была такой, как всегда. Да и почему он забыл про отца? Тот-то куда делся? Испарился что ли?
Нет. Все, как всегда. Ничего и никогда не изменится! Мишке так жалко было всего того, что он уже как будто даже ощутил. Он вдруг потерял все силы. Наступила какая-то апатия.
Уроки он отсидел, не ощущая ни времени, ни себя. Благо сегодня его не спрашивали. Домой пошел сразу после уроков.
Пришел и, не раздеваясь, прошел в свою комнату мимо спящего на диване отца. Хлопнул дверью так, что мгновенно прервался храп, отец вздрогнул и начал руками протирать заспанные глаза.
