Узнав все об Исхире, блаженный Афанасий, всегда тщательный и осторожный в решении таких дел, послал в Мареоты14 пресвитера Макария, чтобы расследовать все о беззаконных деяниях Исхировых. Исхир же, боясь допроса и изобличения, бежал оттуда и, придя в Никомидию, стал клеветать на Афанасия перед Евсевием. Евсевий и его сообщники приняли Исхира, этого отступника Божия и нарушителя священных правил, как истинного священника и отнеслись к нему с почтением, ибо естественно любить подобного себе в злобе ли, или в добродетели. Сами, от чрезвычайной ненависти пылая гневом на Афанасия, они с великой радостью встретили Исхира. Они поощряли его дерзость и наглость и обещали почтить его епископским саном, если только он сумеет возвести на праведника какой-либо оговор и клевету. Исхир, будучи хитрым и искусным в таких делах, усиливался возвести на неповинного Афанасия обвинения. Он говорил, что по приказанию Афанасия пресвитер Макарий, разбойнически вторгнувшись в церковь, с великой яростью оттащил его от престола, опрокинул престол, Чашу же с Божественными Тайнами разбил и Священные книги сжег. Приняв эту клевету Исхира за истину и присовокупив ее к другим изветам, враги Афанасия приступили к царю Константину, наговаривая на святого Афанасия. В особенности они старались возбудить гнев царя, обвиняя Афанасия в том, что он не обращает внимания на царские письменные предписания и не слушает повеления царского, не принимая Ария в церковное общение. Кроме того, на блаженного возводили также обвинения по поводу какой-то мертвой руки, что Афанасий будто бы посредством ее волшебно творил чудеса и чарования (сами будучи воистину окаянными и явными чародеями); рука же эта будто бы принадлежала некоему клирику Арсению и отсечена была по козням Афанасия.
Царь, рассмотрев дело, пришел в недоумение: он хорошо знал и добродетель Афанасия, и в то же время возводимые на него обвинения казались ему более или менее вероятными. Поэтому он избрал средний путь: не осуждая Афанасия, он в то же время не отказал и в расследовании его дела. А так как в то время в Иерусалиме совершался праздник Обновления храма Воскресения Христова и сюда со всех стран собирались епископы15, то царь, воспользовавшись этим случаем, повелел епископам собраться в Тир16 для тщательного расследования обвинений против Афанасия Великого, а также для рассмотрения дела Ария. Действительно ли он, как сам утверждает, учит согласно учению святой веры и держится истинных православных преданий; если он низвержен по зависти, то чтобы снова был принят причтом и Собором и присоединен как один из членов к Телу Церкви; если же он верует противно ее учению и учит нечестию, то да будет судим по священным законам и примет достойную казнь по делам своим. По делу же Арсения царь повелел произвести прежде расследование, с тем чтобы, если Афанасий оказался виновным, подвергнуть его осуждению согласно с законами. Для достоверного исследования этого дела Константин послал одного из своих домоправителей по имени Архелай вместе с финикийским князем Ноном. Когда эти последние пришли в Тир (Афанасий в то время был здесь, ожидая изобличения возводимой на него клеветы относительно мертвой руки и волхвования), то они отложили расследование, пока не придут из Александрии ожидаемые клеветники, утверждавшие, что то беззаконие Афанасия (отсечение руки Арсения и волхвование) видели сами своими глазами. Эта отсрочка расследования произошла по смотрению Божию, как это ясно показал конец дела. Ибо Бог, свыше на всех призирая и избавляя обидимого от обижающих его, продолжил время для того, чтобы сам Арсений успел прийти в Тир. Арсений был одним из клириков александрийской церкви, по должности чтец; совершив одно большое преступление, он должен был подвергнуться суровому суду и жестокому наказанию; убоявшись этого, он бежал и в течение продолжительного времени скрывался неизвестно где. Коварные же противники Афанасия, изощрившись в кознях и совсем не ожидая, чтобы Арсений когда-либо явился из-за страха и стыда о содеянном им грехе, дерзко писали, что существует мертвая рука Арсения, и повсюду распространяли молву, что Афанасий совершил это гнусное преступление. Когда молва о том, что Афанасий за усечение Арсениевой руки подвергается суду, распространилась по всем странам, дошел слух этот и до самого Арсения, скрывавшегося в неизвестных местах. Соболезнуя о своем отце и благодетеле и скорбя сердцем о том, что истина беззаконно побеждается ложью, он тайно пришел в Тир и явился к самому Афанасию, припадая к его честным ногам. Блаженный Афанасий, радуясь прибытию Арсения, повелел ему до суда никому не показываться.
Шел тридцатый год царствования Константина17, когда из разных городов собрались в Тир епископы18. Пресвитер Макарий был приведен воинами, среди них был и воевода, хотевший вместе с епископами производить суд, а также и некоторые из других светских властей; явились и клеветники, и суд начался. Потом призван был и Афанасий. Сначала его ложно обвиняли по поводу льняных церковных облачений и завес, а также в любостяжании, но тотчас же ложь этой клеветы была изобличена, и всем стала ясной злоба клеветников.
Между тем злобная ненависть противников Афанасия не укрощалась, они все еще не насытились ложными клеветами на Афанасия, но прилагали к одной козни другую, к одной лжи — еще новую. Нечестные еретики подкупили одну бесстыдную женщину возвести клевету на Афанасия в том, будто он, пребывая у нее, против ее воли совершил с ней беззаконие.
Когда начался суд, судьи сели на своих местах и клеветники предстали, была введена и эта женщина. С плачем жаловалась она на Афанасия, которого никогда не видала и даже не знала, каков он по виду.
— Я ради Бога приняла его в дом свой, — говорила она об Афанасии, — как мужа почтенного и святого, желая себе и дому моему благословения. И вот, напротив, я пострадала от него. С наступлением полночи, когда я спала на постели, он пришел ко мне и насильственно надругался надо мной, так как никто не освободил меня от рук его, ибо все в доме уснули глубоким сном.
В то время как бесстыдная женщина так злословила и со слезами клеветала, друг Афанасия пресвитер Тимофей, стоя с ним за дверями и слыша упомянутую клевету, возмутился духом и, неожиданно войдя внутрь судилища, с поспешностью встал перед глазами той клеветницы, как будто он был сам Афанасий; он смело обратился к ней со следующими словами:
— Я ли совершил над тобой, женщина, ночью насилие, как ты говоришь? Я ли?
Женщина же та с еще большим бесстыдством возопила к судьям:
— Сей человек — мой растлитель и злоумышленник против моей чистоты, он, а не иной кто, пребывая у меня, за благодеяние мое воздал мне надругательством.
Услышав это, судьи рассмеялись, противники же Афанасия весьма устыдились, ибо явно открылась ложь их. Все удивились такой наглой клевете и признали Афанасия совершенно невинным в возводимом на него грехе. Но противники Афанасия стали обвинять святого мужа в чародействе и убийстве Арсения, внесли перед взоры всех какую-то страшную на вид мертвую руку и, с бесстыдством махая ею на святого, восклицали:
— Сия рука безмолвно вопиет на тебя, Афанасий, сия рука тебя обличает, она тебя уловляет и крепко удерживает, чтобы ты не избежал осуждения; ее свидетельства ты не будешь в состоянии избежать ни речами, ни хитростью, ни какой-либо кознью. Все знают Арсения, которому несправедливо и без всякого милосердия отсек ты эту руку. Итак, скажи нам наконец, для чего это тебе потребовалось и с какой целью ты отсек ее?
Афанасий же терпеливо выслушивал их, подражая Христу Господу своему, некогда осужденному иудеями и при этом не пререкавшему, не вопиявшему, но «как овца на заклание»19 веденному; он сначала молчал, потом, отвечая на обвинение, с кротостью сказал:
— Есть ли среди вас кто-либо, который бы хорошо знал Арсения? Нет ли кого-либо также, кто бы точно признал, действительно ли это его рука?
Когда многие поднялись со своих седалищ, утверждая, что они хорошо знают самого Арсения и его руку, Афанасий тотчас раскрыл занавес, за которым стоял Арсений, и повелел ему стать посреди собрания. И вот Арсений встал посреди судилища живым и здоровым, имея целыми обе руки. Блаженный же, с гневом взирая на клеветников, сказал:
