— Одна на миллион, — шепчет Рафаэль мне в волосы, тело напрягается позади меня. — Вот почему ты не любишь молнии, потому что получить удар — это еще один шанс на миллион.

Я сцепляю зубы, слегка покачивая головой.

— Я знаю, что это иррационально и эгоистично, но если это случилось однажды, то может случиться и снова.

Несмотря на тишину, нарушаемую ветром, мое дыхание впервые с момента выстрела становится ровным. Наверное, разговоры действительно помогают. Даже если разговариваешь с убийцей в бархатной одежде. Ощущение его теплой груди, расширяющейся и сжимающейся у моей спины, вселяет в меня ложное чувство безопасности: я не ожидаю этого, когда его рука скользит вверх от живота, по груди и касается моего ожерелья.

— Вот почему ты считаешь, что ты такая удачливая.

Мое сердце делает двойной удар под его прикосновением.

— Это одна из причин, — шепчу я в ответ.

— Расскажи мне об остальных.

Я открываю рот, но так же быстро закрываю. В то время как призрачные руки, задирающие мое платье, хватают меня, я решаю молчать. Вместо этого я пытаюсь вывернуться из его хватки и выбираю ответ, который снова приведет мир в порядок.

— Ну, во-первых, я обыгрывала тебя абсолютно в каждой игре.

Сначала его рука соскальзывает с моего кулона, а затем другой аккуратно распускает мои волосы. Чувствуя, как они каскадом падают мне на спину, я сглатываю и решаюсь повернуться и посмотреть на него. Его пристальный взгляд изучает мой, мерцая сухим весельем. Я чувствую облегчение, если бы я обернулась и увидела в его глазах сочувствие, то, возможно, мне пришлось бы выцарапывать их.

Он смотрит на меня слишком долго, прежде чем рычание двигателя переключает наше внимание на Тихий океан. Под густыми облаками гладкий черный скоростной катер рассекает воду с нелепой скоростью. За штурвалом — одинокая подтянутая фигура, сплошь широкие линии, большие мускулы и зеркальные солнцезащитные очки. Как раз перед тем, как нос катера касается плавательной платформы, он резко поворачивает руль, и в последнюю секунду оказывается рядом с яхтой.

Рафаэль хмурится.

— Следи за лакокрасочным покрытием, придурок.

Габриэль Висконти снимает солнцезащитные очки, показывая каменный взгляд и шрам, настолько злой, что у меня сжимается горло.

В тяжелом молчании он привязывает веревку к столбу платформы. Мой взгляд падает на его облегающую черную футболку — в декабре — и на все татуировки, просачивающиеся из-под нее.

Он запрыгивает на платформу и останавливается рядом с братом, а потом поворачивается и смотрит на меня, затем пристально смотрит на мой кулон, и мне кажется это таким долгим моментом, что мои пальцы дергаются в порыве сорвать его и отдать ему.

— Лакокрасочное покрытие — наименьшая из твоих забот, брат мой.

Яхта раскачивается сильнее обычного, когда он поднимается по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки за раз, и исчезает из виду. По моей спине пробегает дрожь. Если Анджело — грубый набросок, а Рафаэль — чистый, законченный портрет, то Габриэль — демон, живущий в ночных кошмарах художника.

Раздраженно вздохнув, Рафаэль снова обращает свое внимание на меня. Его взгляд смягчается до чего-то более теплого, когда он изучает мои черты. Когда его рука обхватывает мою челюсть, а большой палец проводит по изгибу моей скулы, я вздрагиваю по другой причине.

— Не плачь.

Мой следующий вдох касается тыльной стороны его руки, более поверхностный, чем предыдущий. Это та же самая рука, которая только что нажала на курок и оборвала чью-то жизнь. Так почему же мне так приятно ощущать ее на коже?

Моя челюсть прижимается к его ладони в попытке обрести хоть какую-то опору.

— Почему тебя волнует, если я заплачу?

Он проводит большим пальцем дальше вниз, по моей нижней губе и вдоль подбородка. На мгновение он задерживается на этом месте, и сожаление отражается на его лице.

— Потому что прошлой ночью я видел, как ты смеялась.

Глава двадцать шестая

Звук выстрела окутывает мое тело нервной аурой, когда я наблюдаю, как Мэтт бьет кулаком по крышке моего древнего телевизора. Снова. Похоже, третий раз получился магическим, потому что зернистое изображение становится более четким, а из динамиков доносится музыкальная заставка к фильму «Идеальный голос».

Он плюхается рядом со мной на диван и пристально смотрит на мой профиль. Я запихиваю в рот горсть попкорна, чтобы заглушить вздох. Вот оно.

— Сколько у них ванных комнат?

— Я не знаю, Мэтт. Я писала только в одной.

— Да, но если бы ты рискнула предположить?

Мои глаза закатываются на трещины на потолке, когда Мэтт начинает подсчитывать количество возможных туалетных комнат, ванных и душевых, которые были бы в доме с десятью спальнями. Конечно же, он говорит об особняке Анджело и Рори. Он не переставал спрашивать о нем с тех пор, как я рассказала ему, что провела там вечер, играя в Блэкджек, поедая конфеты и смотря Роми и Мишель⁵⁴ с Рори. По крайней мере, ванные комнаты — более безопасная тема для разговора, чем причина, по которой я вообще там оказалась: потому что я только что услышала, как мужчина после выстрела упал на землю, как мешок с картошкой, а я была не в том состоянии, чтобы закончить смену.

Мэтт похож на золотистого ретривера — лохматые светлые волосы и счастливая улыбка. Я не хочу останавливать его виляющий хвост негативными разговорами, такими как убийства и тот факт, что Анна даже не помнит его имени, не говоря уже о желании встречаться с ним.

Ты видела какие-нибудь машины в гараже?

Есть ли у них один из этих модных кранов с горячей водой?

А как насчет тайной комнаты? У них, должно быть, есть какая-то тайная комната.

Вопросов у Мэтта становится все меньше и меньше, пока я украдкой не бросаю на него взгляд и не понимаю, что он крепко спит, а миска с попкорном ненадежно балансирует у него на коленях.

С беспокойным гулом в крови я наблюдаю за ярким светом телевизора, освещающим стены темной комнаты, пока не начинаются титры.

Время близится к часу ночи, когда я выключаю телевизор, и, несмотря на рок-музыку, от которой вибрируют стены позади меня, становится устрашающе тихо. Слишком бесшумно для моего маниакального ума.

Я знал, что это была ты.

Бах.

Я знал, что это была ты.

Бах.

События этого дня повторяются в моей голове, и каждый раз, когда выстрел выводит из себя мои внутренности, я становлюсь все более и более напряженной. Этот человек знал, кто я такая, и хотя он сейчас находится где-то в мешке для трупов, у меня ужасное чувство, что моя тайна не умерла вместе с ним.

Мартин О'Хара, возможно, прямо сейчас находится на пути к Побережью.

Уставившись в стену, я провожу кулоном с четырехлистным клевером вверх-вниз по цепочке, но это мало помогает успокоить нервы. Я не могу понять, стала ли я вдруг самой невезучей девушкой на свете, потому что мое прошлое настигло меня в третьем по спокойствию городке США, или самой удачливой, потому что Рафаэль застрелил брата Мартина по не связанной причине.

Как бы то ни было, я должна бежать. Взять все деньги, лежащие в верхнем ящике комода, и пересечь границу с Канадой. Я вернулась на Побережье, чтобы спастись от своих грехов, но мне начинает казаться, что все, что я сделала — низвергла себя в низший круг ада.

Когда я закрываю глаза, призрак успокаивающих слов Рафаэля у моего уха и его горячей руки на моем животе пробирают меня до мурашек.

Самая худшая часть этого всего? Я думаю, мне здесь нравится.

Оранжевый свет загорается за моими веками, и я в замешательстве распахиваю их. Проходит несколько секунд, прежде чем гостиная снова озаряется двумя быстрыми вспышками подряд.

Что за хрень?