Я поднимаюсь по узкой лестнице на второй этаж, бросаю чемодан и сумочку на линолеум и иду к двери «8А». Я бью по ней кулаком и с недоверием смотрю на коврик у двери.

Привет, я Мэт³.

Приглушенные шаги, поворот замка, затем в дверном проеме появляется высокий светловолосый парень. На нем баскетбольные шорты, и он раздраженно хмурится. Улыбка смягчается, когда он смотрит на меня сверху вниз.

— Так, так, так. Смотрите, какая муха решила вернуться на свалку.

Я игнорирую его.

— Ты проиграл пари?

Он хмурится.

— Нет.

— Значит, ты купил этот приветственный коврик добровольно?

Мы оба опускаем глаза на пол, и Мэтт хихикает.

— Ты не думаешь, что это смешно?

— Я думаю, что это делает тебя мишенью для ограбления.

— Но это же каламбур на мое имя. Боже, — он проводит рукой по своим растрепанным волосам. — Ты, Пенни Прайс, не уловила бы хорошей шутки, даже если бы она ударила тебя по лицу.

Раздражение пробегает по моему телу.

— У меня есть хорошая шутка для тебя.

— Да?

— Ага. Тук-тук.

Его глаза сузились.

— Хорошо. Кто там?

— Твоя любимая соседка, и она собирается поджечь твой коврик, если в ближайшие пять секунд не получит ключ от своей квартиры.

Мэтт нахмурился, затем легко усмехнулся.

— Всё ещё засранка, не так ли?

— К сожалению.

Слегка покачав головой, он идет по коридору и приглашает меня войти, лениво взмахнув рукой.

— Заходи и располагайся поудобнее. Поиск этого ключа может занять у меня некоторое время.

— Почему? Ты стал неряшливым?

Но когда я останавливаюсь в маленькой, знакомой гостиной, я понимаю, что это не так. Она такая же милая и аккуратная, как я помню, обставлена серо-кремовой мебелью.

— Нет, Пенни, но ты дала мне свой ключ — сколько, почти три года назад? Ну, вообще-то ты мне его не отдала. Ты оставила его у меня на пороге под ящиком с пивом, а потом бесследно исчезла, — он исчезает на кухне, и начинает шуршать чем-то металлическим. — Тебе повезло, что он все еще у меня. Он в том кухонном ящике. Знаешь, в который ты бросаешь все, что не находит себе места? — снова лязг. — Черт побери, — ворчит он. — У меня тут зарядки для телефонов, сим-карты, винты для бог знает чего, — шум прекращается. — Ух ты, я только что нашел плеер. Помнишь их?

— Нет, потому что мне двадцать один.

— Эй! Я всего на пару лет старше тебя.

Я сдерживаю улыбку и падаю на диван. Это было плохой идеей. Мягкие подушки и приятная ностальгия охватывают мои ноющие мышцы, как объятия, и на краткий миг мои веки смыкаются. После трех лет жизни в дерьмовой однокомнатной квартире, имеющей общую стену с притоном для наркоманов, я могу оценить, как хорошо, что Мэтт был моим соседом в течение тех нескольких месяцев, что я здесь жила. В тот вечер, когда я получила ключи от своей квартиры, он постучал в мою дверь, вооружившись пивом и кучей историй о токсичной парочке, жившей этажом выше. В общем, как мужчина, он замечательный. С ним легко разговаривать, у него не блуждающий глаз, и большинство выходных он приходит в себя после курения травки. Он преподает физкультуру и хоккей в шикарной академии в Дьявольской Лощине, и если бы я поспорила с незнакомцем на миллион долларов, что он угадает его профессию с трех попыток, я бы оказалась в чертовски большом долгу. У него прическа как у серфера-пижона, он любит носить мешковатую одежду с логотипом НХЛ⁴ и говорит раздражающие вещи типа: — Просто расслабься, чувак.

Пытаясь не заснуть, я открываю глаза и фокусируюсь на экране телевизора в углу комнаты. Репортер новостей говорит со мной, выражение лица и тон зловещие. Мой взгляд останавливается на сцене, перед которой она стоит. На горящем здании и густых клубах дыма, уходящих в темное небо над ним.

У меня сразу же перехватывает горло.

В дверном проеме появляется Мэтт, на его указательном пальце болтается связка ключей. Он бросает взгляд на экран.

— Пожар в казино в Атлантик-Сити. Думаешь, кто-то слишком много потратил на игровые автоматы и захотел отомстить?

Мои пальцы вцепляются в мягкое сиденье по обе стороны от меня. Это стало национальной новостью? Чёрт.

— Мм. Возможно.

— Полиция, похоже, со мной согласна.

— Что?

— Ранее они говорили, что подозревают, что это поджог, а не плохая проводка или что-то в этом роде.

Мои ладони вспотели, но кровь стала ледяной.

— Поджог.

— Я не знаю, но уверен, что скоро мы это узнаем, — его хрипловатый смех разносится по гостиной и касается моей липкой кожи. Его рот все еще двигается, но я не слушаю, потому что теперь я вдруг слишком хорошо осознаю свою вонь — смесь дыма и греха. Потому что теперь я снова слышу только эти глупые слова.

Твои грехи рано или поздно настигнут тебя, Малышка Пенн . Они всегда настигают грешников.

Нет. Здесь я в безопасности. В Яме тихо, и никто не видел, как я ушла, не говоря уже о том, куда я пошла.

— Эй, ты в порядке?

Мне удается кивнуть, пробормотать что-то об усталости и подняться на ноги.

— Давай-ка я возьму твои вещи, — говорит он, подхватывая мой чемодан.

Я иду за ним по коридору, вполуха слушая, как он говорит что-то про тугой замок, и вот мы уже стоим в прихожей моей старой квартиры.

Мэтт ударяет кулаком по выключателю, заливая все вокруг затхлым желтым светом. Я смотрю на все это одним осторожным взглядом, готовясь к худшему. Три года здесь ничего не трогали, и я наполовину ожидаю, что потолок обвалился или что крысы завелись в спальне.

Но она застыла во времени под тонким слоем пыли. Ничего не изменилось. Прихожая все такая же, размером с тюремную камеру, и так же бессистемно покрашена. Она ведет в гостиную, которая не намного больше. Двухместный диван, который я купила на Craigslist, хорошо сохранился. Перед ним стоит телевизор, настолько старый, что на его передней панели есть циферблат. Я опускаю взгляд на испачканный серый ковер и даю себе зарок хорошенько пропылесосить его, прежде чем ходить по нему босиком.

— Все так, как я оставила, — сообщаю я, и внутри моей грудной клетки вспыхивает теплое облегчение.

— Правда? Господи, — пробормотал Мэтт. Я поворачиваюсь и вижу, что он прислонился к дверному косяку, на его лице написано недоумение. — Ты могла бы сказать мне, что это место заняли сквоттеры⁵, и я бы тебе поверил. Я и забыл, как здесь... паршиво.

Я смеюсь и качаю головой. Когда алкоголизм овладел моими родителями, наш городской дом начал гнить. Обои с цветочным рисунком поблекли, а гранитные кухонные столы потеряли свой блеск, как бы часто я ни мыла их. Я делала всё, что могла, используя краденые чистящие средства и немного антижира Elbow Grease, но отмыть ковер в гостиной от маминой рвоты можно определенное количество раз, прежде чем он приобретет стойкий запах, который нельзя будет вывести. И через некоторое количество попыток я достигла своего предела и меня перестало это заботить.

После того как их застрелили, в течение следующих пяти лет я переезжала из одной приемной семьи в другую, живя в пустых комнатах, предназначенных для случайных гостей, а не для осиротевших подростков. В день, когда мне исполнилось восемнадцать лет, мне позвонил адвокат. Между рюмками водки и бессвязными спорами мои родители не успели составить завещание, но, видимо, у них хватило ума положить деньги на оффшорный банковский счет, когда я достигну совершеннолетия. Это была полная чушь, но я не стала копать глубже, потому что там было достаточно денег, чтобы я смогла купить эту квартиру. Я пробыла здесь всего несколько месяцев, после чего собрала свои вещи и уехала на Greyhound⁶ на новые пастбища. Я следовала за яркими огнями от одного побережья к другому, пока не оказалась в Атлантик-Сити. В моей однокомнатной квартире была такая плесень, от которой по утрам горят легкие, так что я даже рада вернуться домой.

Взгляд Мэтта следует за мной, пока я пересекаю комнату и провожу рукой по стеклянному обеденному столу, придвинутому к дальней стене. Я отодвигаю занавеску и смотрю на мощеную улицу внизу. Напротив находится пекарня, а если прижаться носом к стеклу и посмотреть направо, то можно различить красные пластиковые столики закусочной.