Как в любой игре, в «Ицзин» существуют правила, но они необременительны.

   Во-первых, не задавать древней китайской книге один и тот же вопрос дважды, даже если не удовлетворены полученным ответом. Во-вторых, не распыляться и за один сеанс не пытаться решить больше одной проблемы. И в-третьих, не расстраиваться, даже если выпадает одна из четырех худших – по китайским меркам – гексаграмм: 3, 29, 39 или 47 – на следующий день выпадет другая.

   Было время, когда я и несколько дней не могла прожить без этих сплошных и прерывистых линий, улучала момент, чтобы разобраться в своей жизни по древнему китайскому методу. Однажды, открыв тетрадь, в которую я заносила результаты общения с древним манускриптом, я обнаружила, что прошел ровно год с моего первого опыта. Даты шли в хронологическом порядке и отмечали один за другим дни сомнений. Так после тридцатого октября и соответствующему этому дню номеру гексаграммы, в тетради стояло второе ноября, потом шестое ноября, одиннадцатое и т.д. Я открыла «Книгу перемен» и прочла о том, как сложился для меня прошедший год в соответствии с занесенными в тетрадь номерами китайских рисунков. Всего восемьдесят одна гексаграмма и, соответственно, восемьдесят одна рекомендация. Так как в соответствии с «Ицзин» возможны всего шестьдесят четыре варианта гексаграмм, получалось, что в течение года некоторые прогнозы повторялись. Например, гексаграмма номер 36 встречалась в моей тетрадке три раза. Толкование ее гласило: «В настоящее время вам сопутствует удача, но не будьте слишком самонадеянны, ситуация может измениться. Действуйте обдуманно и предусмотрительно, не увлекайтесь любовными авантюрами. Со стороны вы производите впечатление баловня судьбы, и потому, вполне возможно, окружающие истолковывают ваши поступки превратно, но не тревожьтесь, в ближайшем будущем все встанет на свои места. Желания ваши исполнятся. Будьте экономны».

   Это было интересно. Теперь можно было писать роман или околонаучный трактат о своей жизни, сочетающий рекомендации и предостережения древних, собственные воспоминая и анализ совпадений и расхождений первого и второго. Это был бы некий эксперимент с прошлым. И я уже собралась было взяться за это интересное дело, но в последний момент остановилась. Экспериментировать с собственной персоной, пусть и не с настоящим своим, а с прошлым – дело небезопасное по той простой причине, что прошлое слишком близко стоит к настоящему и будущему и прочно связано и с тем, и с другим. Прошлое и по носу может щелкнуть за наглость, если что.

   Для проведения подобного эксперимента нужно обладать немалым мужеством, и потому лучше изучать чужую жизнь и чужие пути достижения счастья – так спокойнее. И неважно, что при этом чистота эксперимента утрачивается, а изучение движения к счастью превращается в эксперименты с речью.

 1

57. Положение ваше запутанно, и в данный момент не так просто в нем разобраться и оценить его. Вы склонны изображать события слишком мрачно. Следуйте по пути, который укажет вам человек из вашего окружения, и убедитесь, что это – наилучший выход. Через пять месяцев ваша судьба изменится к лучшему. Что-то препятствует исполнению ваших желаний, устранить помехи вам поможет женщина. В данный период ни в коем случае не позволяйте уговорить себя на такие действия, которые считаете неуместными и ошибочными.

Гексаграмма 32.  «Вы разрываетесь на части, пытаясь двинуться сразу в двух направлениях. Если сохраните выдержку, все завершится с пользой для вас. Не стремитесь к переменам. Желание ваше исполнится, если вы будете терпеливы. Нелишне сейчас провести «внутреннюю инвентаризацию» и попытаться как следует разобраться в дальнейших планах, намерениях. Для новых начинаний момент неподходящий.»

Аси. Именно чувство вины, разъедавшее ее душу почти двадцать лет, в конце-концов, сгустившись, превратилась в болезнь, в боль, которая теперь пожирала ее тело, нещадно терзая его. Лежа ночью в жесткой для ее боли постели, Аси выдергивала из головы – один за другим – свои седые волосы, пытаясь этим острым сиюминутным страданием заглушить страдание бесконечно большее. Это продолжалось день за днем. Лоб ее расширялся вверх и в стороны, и однажды утром, взглянув на себя в зеркало, висевшее у выхода на веранду, она увидела в нем почти точную копию своего отца – каким он был в конце жизни. Если верить приметам, теперь она должна была стать счастливой.

   Когда-то давно она уже была счастливой. До своих сорока лет. У нее был дом под высоким кипарисом, верхушка которого поднималась метра на полтора выше крыши второго этажа. Крыша ее дома была большой и ровной, как вертолетная площадка, а она в то время изо всех сил мечтала сделать веселую красную черепичную крышу, как у домов в еврейском поселении, примостившемся на соседней сопке, вид на которую открывался из спальни девочек. Спальня сыновей – их было пятеро – выходила окнами на другую сопку и на другой поселок – с висящей между белых домов башней минарета, откуда в половине пятого утра, а потом через каждые три часа моэдзин собирал всех правоверных на молитву. Из окна их с мужем спальни она видела улицы и дома поселка, дорогу, за дорогой – лавку мужа, где продавалось все для строительства – краска, инструменты, плитка для пола. И красная черепица там была тоже. За лавкой начинался спуск в долину, на дне долины – широкая, новая дорога, а дальше – холмы, холмы, холмы, поросшие белыми, причудливо изъеденными временем камнями и серебристыми оливами. Для каждого дерева сооружена из камней и засыпана землей отдельная терраска. Каждое дерево – сокровище своего владельца, огромный труд и большие деньги.

   Аси любила этот вид. Эту неповторяемость впечатлений и настроений, эту игру света и оттенков золотистого цвета.  Если ей вдруг становилось грустно или скучно, она переходила из комнаты в комнату и в который уже раз убеждалась в бесконечном разнообразии мира, которое, если вдуматься, было гораздо больше, чем просто разнообразие.

   Ее восемь детей – три девочки и мальчики – учились. Дом, серый снаружи и имевший несколько печальный вид дождливой зимой, внутри в любое время года был просторным, светлым и теплым. Зимой ее младший сын Ахмад разжигал в гостиной большой камин, находящийся на глухой северо-восточной стороне дома, и вместе с другими детьми сидел у огня, наслаждаясь теплом и игрой языков пламени. В ее памяти эти моменты жизни отпечатались, словно фотоснимки: Ахмад с сестрами, Ахмад с братьями, вдвоем со старшим братом, с отцом… Сейчас она помнила именно так. Не потому, что любила его сильнее других. Пожалуй, старшего она любила больше, ведь именно старший своим рождением сделал их с мужем  союз полноценной семьей. Но старший был жив, благодарение Аллаху, а младший…

    Ахмад учился, как все, закончил, как все, школу, пошел в Университет, как старший брат.

    В ком и когда проросло зерно ненависти, давшее потом столь горькие плоды. Нет, только не в ней, она никогда не взращивала в себе это чувство. Она испытывала отчуждение, иногда раздражение по отношению к самоуверенным людям из соседнего поселка под красными крышами, но никогда не испытывала к ним вражды. У них тоже были семьи. И дети, которые выглядывали из проезжавших мимо машин – кудрявые головы, черные глаза – ни в чем не были виноваты.

   Может быть, ненависть зародилась и проросла в душе ее мужа. Торгуя в магазине, он сталкивался с теми, другими, ежедневно и, вполне возможно, иногда злился на них, как злился на многих других, потому что обладал вспыльчивым характером, и потому что торговля, постоянное общение с людьми – нелегкий труд. Он говорил иногда, что для него те, другие, – никто, просто чужаки, инопланетяне.  Но это не ненависть. Это отстраненность, отчуждение, но это не вражда.