Она застрочила карандашом по бумаге. Я молча смотрела на то, как черные буквы пятнают белую простыню листа.

– Посмотреть, сколько убийств совершает главный герой в «Очарованном страннике». При этом внутри текста он воспринимается как святой…

Иногда свекровь кажется мне каким-то отдельным существом – не человеческой, совершенно иной природы. И дело не в том, что взгляд невестки на свекровь не отличается объективностью. Просто Клавдия Анатольевна порой бывает непонятной обычному нормальному человеку.

На этом фоне мамин звонок с традиционным вопросом «Ну как?» воспринимается приятно понятным.

– Доктор сказал быть готовой ко всему, – спокойно говорю я. Успокоительные таблетки все-таки подействовали. Мысли в голове ворочаются медленно, застывая мухами в янтаре. – Сейчас иду к Женьке. Завтра позвоню.

Дома ожесточенно тру мочалкой тело. Говорят, вода смывает всё плохое, оставляя хорошее. В этом случае изнутри я уже чистая, до скрипа отмытая слезами, осталось смыть грязь снаружи.

Прикладываю сына к груди, стеклянным взглядом уставившись в стену напротив.

– А-а-а… – Женя орет. Его огромные глаза, предмет зависти всех мам в роддоме, опухли до неузнаваемости. Он отчаянно крутит головой и кусается беззубыми челюстями.

– Женюшка, что? – все-таки успокоительное ужасно ненадежно. Стоит произойти чему-то по-настоящему важному, как оно тут же складывает лапки. – Кушай, маленький… Да что же это такое!

Я давлю на сосок, пытаясь направить струйку молока в рот ревущему сыну. Но струйки нет. Капли тоже нет. Вообще ничего нет.

Безжалостно тискаю грудь, чувствуя, как в душу начинает закрадываться страх. Молока нет. То есть ресурсов нет. Сил нет. Ты – не справишься.

– Леша, Леша! Бутылку!

Мы с Женей вламываемся в комнату, где муж с Майкой пытаются отгородиться от мира бароном Мюнхгаузеном.

– Скорей разведи смесь! Вы ведь покупали с бабушкой?

Майя смотрит на меня глазами подстреленной лани. Она только-только начала верить, что реанимации и взрослых непонятных вопросов «Уже всё? Еще борются?» не существует, а есть только олень с деревом, выросшим из вишневой косточки прямо между рогов.

Женька устал орать. Он икает и всхлипывает, содрогаясь всем телом.

Ты не можешь спасти свою дочь. Ты не можешь позаботиться о сыне. Зачем ты такая нужна?

Женя вцепляется в бутылку. Пьет, не переставая икать и захлебываться. За что ему всё это? Ему ведь и двух месяцев нет. Чем он заслужил, Господи? А Дана? Моя светлая жизнерадостная добрая дочка? Почему мы? Ведь и так родился третий ребенок, нагрузок и стрессов на одну семью более чем достаточно. Я всегда просила у тебя здоровья и гармонии. А что в итоге? Как ты мог, Господи, как ты мог?!

Наконец, измученный сын уснул в своей кроватке. Майя тоже спит. Свет выключен по всей квартире, и я медленно бреду на кухню, обнаруживая там Лешу. Он стоит, вцепившись в подоконник.

За одиннадцать лет брака я впервые увидела, как плачет мой муж.

Вжимаю лоб в его спину.

– Ты всё делаешь правильно, – шепчу я.

– Я всё делаю правильно, – вру я.

– Всё будет хорошо, – фальшиво утешаю я.

«Хоть бы кто-нибудь умер, и всё это поскорее закончилось, – думаю я на самом деле. – Ребенок. А лучше бы я. Или весь мир. Пусть сдохнет весь мир!»

И тут же отчаянно: жить! Мы все живы. Дочь ЖИВА, и всё будет хорошо. По крайней мере, что-то вообще будет. Это уже немало.

Муж поворачивается и неловко обнимает меня в ответ. Стоим, как дурацкий памятник каким-нибудь героям.

Потом вместе читаем про диабет. Это объединяет. Кажется, что чем больше информации ты усвоишь, тем быстрее дочь переведут из реанимации. Как будто привычное проглатывание букв возвращает на место взбесившийся мир, дает логичное и научное объяснение реальности.

Муж предпочитает читать англоязычные ресурсы. Он прокручивает научно-популярные фильмы и легким движением кисти отбраковывает сайты, показавшиеся ненадежными.

– У нас крекеры есть?

Сдерживаюсь, чтобы не покрутить пальцем у виска. Политкорректно мотаю головой.

– Жаль. Есть простой тест на диабет: берешь несоленый крекер и жуешь. Чем быстрее ты ощущаешь, что крекер поменял вкус, стал сладким, тем меньше шансов, что у тебя диабет. Сладкий вкус показывает, что выработалось достаточное количество амилазы, которая подает сигнал: пора расщеплять углеводы. Если на протяжении тридцати секунд ощущение изменения вкуса, сладковатости не возникло или появилось позже, это знак того, что на генетическом уровне риск возникновения диабета очень высок.

Сглатываю слюну, полную потенциальной амилазы. В доме нет не только крекеров, но и вообще чего-либо съедобного, если не считать детской смеси.

– Надежнее померить уровень сахара специальным прибором, – парирую я. – Называется глюкометр. Прокалываешь палец и засасываешь им каплю крови.

Нормальный уровень глюкозы в крови при заборе натощак составляет 3,5–5,5 ммоль/л, но, на самом деле, это последний рубеж обороны. Высокий уровень сахара крови натощак появляется уже при серьезно запущенном состоянии. А предварительную диагностику надо проводить через два часа после приёма пищи: в этом случае у здорового человека уровень сахара не должен превышать 7,5 ммоль/л.

– В одном шоколадном маффине 10 кубиков сахара, а в порции «крошки-картошки» – 19 кубиков сахара, – не по теме отвечает муж. – Сахар везде, даже в овощах. Кошмар какой-то.

– Что ты всё время читаешь этих англичан! Они там все сдвинутые на здоровом питании.

– Нам тоже полезно было бы сдвинуться, – хрипит муж, не торопясь промочить горло глотком сока. – Диабет второго типа по всему миру обратим, а у нас он рассматривается как хроническое неизлечимое заболевание. Проблема нашей медицины в том, что она зажата между населением, которое ничего не знает и знать не хочет, и властью, которой нужны хорошие статистические показатели. У всех надо брать анализ на гликированный гемоглобин!

Я не задаю вопросов и молча вбиваю в строке поиска новое словосочетание. Я так много узнала за последние дни, что чувствую себя академиком в маразме.

– Нам говорят при диспансеризации: «Померяйте нато-ща-а-ак сахар», – передразнивает кого-то Леша. – Вместо того чтобы сделать проверку на гликированный гемоглобин. Именно при помощи этого анализа выявляется диабет на самых ранних стадиях, когда еще возможно взять ситуацию под контроль, назначить эффективное лечение. А почему так происходит? Дорогой анализ потому что! Их жаба душит проводить всему населению подобные анализы. Кроме того, знаешь что?

– Что?

– Боятся! Такие результаты могут вскрыться – мама не горюй. Полстраны преддиабетиков.

Я вздыхаю. В глубине души знаю: меня бы это устроило. Мне не хочется быть особенной, чтобы на моего ребенка показывали пальцем и дразнили инвалидкой. Я закрываю глаза и вижу здоровую, красивую смеющуюся дочку – выпускницу крутого вуза… Интересно, какой у нее гликированный гемоглобин?

Меня будит телефонный звонок.

– Нас переводят в обычную палату! – не сразу узнаю звонкий, совсем девчоночий голос.

– Клавдия Анатольевна?

– Острой угрозы для жизни нет! Мы в терапевтическом отделении будем лежать! Так что давай, приноси одежду. Да хорошую возьми, а то знаю я тебя, покидаешь старье какое. Новый костюмчик, помнишь, я покупала? И игрушек. Памперсы еще – Данка во сне писается. И фломастеры для рисования. Щетку не забудь зубную!

– Да-да, памперсы для рисования, щетку новую… Что? Всё… хорошо? Мы выздоровеем?