Девушкой… До сих пор поверить не могу.

– Привет больным и голодающим! – в изолятор не замедлила влететь уж очень довольная Алиса. Вновь увидев ее, и в этот раз уж точно настоящую, у меня все внутри похолодело. Залюбуешься все-таки, какая красивая девочка. В глазах потемнело от желания немедленно остаться с ней наедине, выпроводив любого, кто там приперся следом. Черт, и как я только позволил себе вообще хоть на долю секунды мысль о Виоле допустить?

– И тебе доброе утро, родная, – расплылся я в улыбке, тут же принимая сидячее положение.

А следом за Алисой в изолятор ввалилась, внезапно, Ульянка, с трудом удерживая на весу поднос. Я усмехнулся, и она, перехватив мой взгляд, страдальчески закатила глаза. Впрочем, это вышло у нее чересчур нарочито, поэтому в искренность ее страданий я не поверил.

– Предупреждаю сразу, – проворчала та, небрежно ставя поднос на столик. – Начнете миловаться – поколочу обоих.

Я неопределенно хмыкаю и двигаюсь поближе к столику, готовясь трапезничать. Алиса же зловредно оскалилась и, упав рядом со мной, запрокинула голову, изогнув длинную загорелую шею, и, наплевав на мои попытки в перекус, потянулась губами к моим. А я что, я только рад ответить. За миг до того, как наши губы встретились, я перехватил тоскливый взгляд рыжей-младшей, устремленный на нас.

– Просила же, – буркнула пойманная с поличным девчушка и отвела глаза. – И вообще, мы некоторым в носильщики не нанимались.

– Не ворчи, мелкая, – подмигнула подруге Алиса. Затем перевела внимательный взгляд на мои побои. – Да уж… Досталось тебе.

– Не так сильно, как моей самооценке… Кстати о носильщиках, – доходит до меня. – Где Дэна потеряли?

– А хрен знает, я его со вчерашнего дня не видела, – жмет плечами Алиса.

Слона-то и не приметила… Странно, кстати. Так порывался вчера мне завтрак принести, а по итогу, получается, просто забил. Хотя, его спокойно могла и Панамка со своим Нептунятником напрячь. Не стоит бежать впереди паровоза со своими выводами.

Нахлынуло какое-то чувство противоестественного одиночества. Казалось бы, в кратковременное отсутствие Дэнчика в моей жизни совершенно ничего не должно было измениться. Однако же разница оказалась колоссальная. Увы, я принимал все это как должное, и лишь теперь понял, как в результате избаловался. Поэтому очень не хотел теперь оставаться один. Подобная тревожность была мне не свойственна, но все так навалилось. А теперь будто внутри что-то сломалось. И ведь я мог бы сейчас предложить рыжим бандиткам скрасить мое одиночество, но разве имею я права лишать их и без того короткой смены и лета, заставляя со мной тут нянчиться? Я же не какая-то там эгоистичная сволочь. Теперь.

– Макс, а можно мы у тебя тут перекантуемся некоторое время? – с какой-то надеждой спросила Ульянка. – А то ведь сейчас с Лиской высунемся, нас Ольга Дмитриевна тут же запряжет барахло всякое таскать.

Как я не засветился в этот момент – ума не приложу.

– Да, конечно, сидите на здоровье, – кивнул я, старательно помешивая ложкой пшенку, надеясь, что какая-никакая, но сосредоточенность поможет скрыть уж чересчур довольную лыбу. – А то одному грустно. Да и завтрак такой себе, даже как-то аппетита особого не вызывает. Хоть хлеб с маслом есть, и то хорошо. До обеда доживу.

Обрадованная Ульянка тут же оживленно что-то затараторила, а Алиса просто молча взяла меня за руку и положила голову мне на плечо. Наверное, это глупо, но, помимо всего прочего, мне очень нравилось в ней то, что она не испытывала потребности в болтовне. Она хоть и была огнем, но далеко не всегда разрушительным. Сейчас этот огонь был спокойным и способным принести чувство внутреннего умиротворения.

– Вы меня слушаете вообще? – фыркнула рыжая-младшая.

– Естественно, солнышко, – моргнул я. – Это сейчас у меня по важности, без преувеличения, на первом месте!

– Так вот, – поверить не могу, что это опять сработало. – Однажды прошлым летом моему папе с дедом было лень готовить шашлык, и папа тогда сказал: «Ульяна, сегодня нас кормишь ты». Он показал мне, как нажимать на куски мяса в середине, чтобы проверить, насколько они прожарены, и как быстро обжаривать их с обеих сторон на большом огне, чтобы они остались сочными.

– И получилось обалденно вкусно? – заботливо спросил я, прекрасно понимая, что будь это так, ребенок не стал бы рассказывать эту историю.

– Я сожгла их в хлам, – будничным тоном подтвердила мою мысль Ульяна. – Сказала бы, что они превратились в угли, но уголь все-таки можно считать условно съедобным.

– Ты все рассматриваешь с позиции «съедобно-не съедобно»? – поддела подругу хихикающая Алиса.

– Да ну тебя, – буркнула та. – Злые вы вообще. Уйду я от вас.

– Ну все, нам конец, – Алиса в притворном ужасе схватилась руками за щеки.

Ульянка лишь скрестила на груди руки и сердито посмотрела на Алису, как будто та ляпнула такую глупость, удостаивать которую ответом было ниже ее достоинства.

– Ну, не дуйся, – ласково улыбнулась девушка, и гнев рыжей-младшей отчего-то стал казаться бурей в стакане воды. Она сострила гримаску и картинно взяла со стола какой-то завалявшийся там журнальчик, рассеянно его пролистала и положила обратно. Она молчала меньше минуты и уже маялась от скуки. Поразительная неспособность держать в узде шило в заднице. Закончилась эта миниатюра тем, что Ульянка опять пренебрегла моим правом собственности на положенный мне чай.

– Вообще-то это было для меня, – киваю. – И не стыдно тебе? Товарищ понес боевое ранение, а ты вот так вот.

– Не стыдно, – широко улыбнулась та. – Было ваше – стало наше. Меньше клювом будешь щелкать. И вообще, Макс, спокойнее. Ты больной, тебе волноваться нельзя.

– Улька! – неожиданно шикнула на нее Алиса.

– Ой, ладно уж, – девчушка сделала еще один внушительный глоток и вернула наполовину опустевшую чашку. – Нашли обжору. Я и не думала, что вы так к этому отнесетесь. До чего же вы, оказывается, вредные, глоточек чаю ребенку пожалели.

– Вредные? – переспросил я.

– Да! Или это как-то по-другому называется… Неважно! Ни к чему нам все эти тонкости терминологии.

Алиса сморщила нос, чтобы не рассмеяться. Да я и сам едва сдерживал улыбку. В моменты такого замешательства Ульянка выглядела особенно забавно.

Тут в дверь изолятора кто-то негромко постучал. Я мысленно, конечно, прикинул, кто это мог быть у нас такой учтивый, но все же…

– Да-да?

Ну, как я и думал. Из приемной, сжимая в руках комплект спортивной формы, осторожно выглянула какая-то обеспокоенная Славя. Я тогда не придал этому значения, ведь оно было для нее обыденным, ровно как и интерес к окружающим, забота и искренность.

– Ой-ой, – сделала испуганный вид Ульянка, вытянувшись стрункой, и старательно загораживая нас с Алисой. – Гржнинначаник, они ничем таким тут не занимаются.

– Верно, – вторил ей я, чуть отодвинувшись от рыжей. – Пожалуйста, обратите внимание на целомудренное расстояние между нами. Я ужасно ответственный пионер и ни разу не засовывал язык ей в рот. Исключительно платонические отношения.

– Очень смешно, – сдержанно ответила активистка. – С другой стороны, твои характерные шуточки свидетельствуют о том, что ты идешь на поправку. Так что, думаю, спрашивать, как ты себя чувствуешь, нет необходимости.

А поди тут, не поправься, когда мне утром такой почти массаж сделали. А потом еще и компания двух красивых девушек нарисовалась. Не жизнь, а сказка.

– Дай догадаюсь, тебя вожатка по наши души отправила? – кисло спросила Алиса.

– Ой, да нужны вы ей больно, – скривилась девушка. – И без вас проблем хватает. Ольга Дмитриевна просила Максиму передать, – она махнула формой. – Чтоб было во что переодеться, пока он тут отлеживается.

– Ну неужели я этого дождался? – хмыкаю, принимая у Слави одежду. – А то подустал уже ходить почти в чем мать родила.

Какая-то затрапезная футболка, спортивные штаны, которые явно были мне слегка великоваты. Ну да ладно, в качестве больничной униформы – более, чем сойдет.