Тот хмыкает и вновь переводит взгляд в сторону сероватого неба.
– Ты как себя чувствуешь?
– Да, нормально… – смущенно жму плечами. Появилось дикое желание выговориться этому пареньку, с которым я сегодня попрощаюсь и больше со стопроцентной вероятностью не увижусь никогда в жизни. Но я быстро остужаю этот мимолетный пыл ненужной никому откровенности. – Башка еще чуть-чуть побаливает, но это уже фигня полная, к завтраку пройдет. А у тебя как?
Витя в ответ задумчиво пожевал нижнюю губу, тяжело нахмурив брови.
– Да хреново, Макс. Глупость вчера сделал. Бо-о-ольшую глупость…
Ой, чувак, не ты один. Вот он, блин, типичный вечер пятницы – на утро все охреневают и всю субботу пытаются понять, как вообще жить-то дальше теперь. В итоге под вечер забивают и снова нажираются. И творят херни еще больше. Такой вот парадокс.
– И чего ж ты такого начудил? Вроде самый адекватный вчера был, – спрашиваю. – Или это личное?
Витя поежился, обхватив туловище руками. Тряхнув головой, одним глотком добил чай.
– Да, личное, – говорит с таким холодом, что аж самому становится некомфортно. – Но тут штука в том, что мы с тобой, Макс, последний раз в жизни, считай, видимся. Как бы вчерашние тосты и не говорили обратное. И какое между нами, спрашивается, может быть личное? Так что, если я сейчас выругаюсь в твою жилетку, то с меня точно не убудет. Ну и если ты возражать не будешь, конечно.
А знаешь, друг мой пионер, принимается. В самом-то деле, чего бы и не выговориться? Как в поездах, когда со случайными попутчиками можно на такие темы начать разговаривать, не со всякими близкими-то это со спокойной душой пообсуждаешь. А сейчас ведь тот же самый поезд.
– Не буду, – киваю.
Витя глубоко вздохнул и вынул ноги из воды, скрестив их под собой:
– Со Светой вчера прогуляться решили… Болтали обо всякой ерунде, ну и как-то до бани дошли. И черт вот меня дернул посидеть там на лавочке немного предложить. И все бы ничего, да только баня открытой оказалась, у вас ведь там какой-то добрый молодец с такой силой по двери саданул, что щеколду с внутренней стороны снес и проушины помял, я еще вчера заметил…
Я не смог сдержать кривой ухмылки. Я ведь, помнится, этот небольшой акт вандализма сам случайным образом и устроил, когда от «бабки» чуть сердечный приступ не словил.
–… ну мы и переместились плавненько внутрь. Ну а что – темнота, риск, уединение… Алкоголь в башке. Понимаешь, да, к чему клоню?
Ой-ой-ой… Понимаю, да, очень хорошо понимаю.
А у меня еще, оказывается, не все так плохо. Хотя, опять же, с какой стороны посмотреть. Как по мне, так уж лучше переспать по пьяной лавочке, чем услышать в свой адрес признания в большой и светлой.
– Я и сам, честно говоря, не понял, как все это настолько быстро и настолько естественно произошло… Да и не задумывался как-то в тот момент. Зато теперь, блин, всю голову измучил. Мы со Светкой ведь так-то друзья, никогда ни о каких чувствах и речи не шло. Так, подкалывали друг друга, не больше. Ну, есть симпатия, конечно, но никакая любовь там и рядом не лежала. Нет, я люблю ее, правда, но… не так. А вчера… Ох, блин…
Черт, надеюсь, что Сереженька вчера с Аленкой никоим образом не накуролесил. В противном случае, на одного моего коллегу в этом бренном мире станет меньше. Если только он, как честный человек, не согласится на ней жениться.
Какой-то у меня нездоровый комплекс старшего брата появился…
– А ты не думал, что это все может быть и к лучшему? – спрашиваю. – Я к тому, что, может быть, произошедшее между вами это как раз именно, что и должно было случиться? Почему бы вам, собственно, и вправду не попробовать стать… парой?
Витя посмотрел на меня с ничем не прикрытым скепсисом. Разве что только пальцем у виска не покрутил:
– Макс, ну ты, блин, сам-то понимаешь, какую глупость сейчас сказал? Насильно мил не будешь. Если я буду сейчас пытаться заставить себя ее полюбить, то в итоге всем только хуже сделаю. И себе, и Светке. Я-то знаю, что я не испытываю к ней ничего, кроме дружбы. Поэтому и говорю, что глупость вчера сделал. Конкретную. И что дальше теперь делать, вообще не представляю. Только и остается надеяться, что она не станет в связи с этим переоценивать наши уже «чуть больше, чем друг» отношения. Потому что тогда, боюсь, у меня тупо не будет другого выхода, кроме как наступить себе на горло. Я не хочу делать ей больно. А так, глядишь, она и сама увидит, с каким идиотом ей все же приходится иметь дело.
На этих словах он довольно горько усмехнулся. Выцарапал забившийся между дощечками камушек и с силой запустил его по водяной глади. Тот совершил три или четыре прыжка по поверхности, прежде чем с громким бульканьем уйти на глубину.
Нихрена себе. Всю жизнь мечтал научиться так делать.
– Знаешь, а ведь у меня похожая ситуация, – при этом я все еще удивленно таращусь в ту точку, где камушек пошел ко дну. – С Алисой.
Витя вперил в меня внимательный и почти что даже сочувствующий взгляд карих глаз:
– Тоже что ль вчера не удержались и решили заняться тем, чего в нашей распрекрасной стране до недавних пор якобы не было?
В груди что-то неприятно кольнуло, очень захотелось дать ему в морду за такие намеки, но вовремя одумался. Для Алисы в этой фразе не было ничего оскорбительного. Просто невинный вопрос.
– Не, – губы, однако, все же сжались в тоненькую ниточку. – Ничего такого между нами не было. Там еще хуже. Она мне в… В чувствах, короче, призналась.
Ну не могу я это слово выговорить. Вот никак. Да и словосочетание «химическая реакция» мне как-то больше само по себе нравится.
А Витя, неожиданно для меня, хохочет. Даже обидно как-то стало.
– Ну ты, блин, Макс, нашел проблему, – выдыхает, отсмеявшись, парнишка. – В любви призналась, катастрофа-то какая. Радоваться надо, когда такая девушка на тебя сама вешается. А у тебя лицо, будто ты тарелку лимонов съел. Знаешь ли, ахах, вопросы тут ненужные волей-неволей возникают…
– Да иди ты, Соколов, – рычу в ответ. – Ты всей ситуации не знаешь…
– Ой, ну не драматизируй, а, – потягивается Витя. – Даже слепой бы заметил, что она тебе нравится. И к чему тогда все это? Сам себе проблему создаешь, ей-богу…
Нет, если уж и не в морду, то подсрачник я ему точно пропишу. Так, чисто для морального удовлетворения.
– Последний раз, когда я кому-то доверился, мною жестко подтерлись, – сплевываю я. – Очень жестко. Хотя сейчас это кажется ерундой, но тогда для меня это был такой удар, что я чуть кукухой не тронулся. Это меня надломило очень сильно. Я изменился с тех пор. Далеко не в лучшую сторону. А когда уже изменился, знаешь, довольно сложно стать прежним. Тот человек, которым я стал, отрицает… отрицает… – ай, черт с ним. – Любовь.
– Тяжело, наверное, было, – понимающе кивает Витя. – Помнишь же Настю? Ну, такая, русая, с длинными волосами?
– Да, – киваю.
– Я в нее влюблен когда-то был… Даже очень. Но, как видишь, не срослось. Ибо он был тем, с которым она обязательно была бы счастлива, но почему-то не может, – Витя застонал и откинул голову назад, почему-то улыбаясь во весь рот. И выглядела эта улыбка как-то неестественно. Показалось даже, что у него зубы острые. Пришла, блин, белочка… – Долго она мне мозги делала. А потом… Кое что случилось… И в один момент стало как-то все равно. Вот совсем.
– Повезло, – жму плечами.
– Да я не к этому сейчас, – поморщился пионер. – Тоже хреново было, поверь. Но… это жизнь! Дерьмо случается. И похуже, чем у меня. Чем у тебя. У Дэна вон, вратаря нашего, брат старший в Дашти-Марго… Ой, ладно, не будем об этом. Короче, херня это все полная у тебя, Макс, без обид. Отпусти и забудь. Так что скажи Алиске, что тоже ее любишь.
Я хотел было что-то сказать, но тут же пристыженно замолк. Стыдно, ой как стыдно… Сделали меня. Как мальчишку, иначе и не скажешь. Вот, оказывается, до чего эгоцентризм-то довести может…
– Все равно не могу, – нахожу в себе силы продолжить этот разговор. – Есть еще причина… Но тут уж извини, друг, об этом говорить точно не буду. Даже с учетом нашей ситуации.
