И вдруг магазин закрылся. Джек понимал: что-то случилось, но что именно, не знал.

— Хозяин обанкротился, — объяснил Кэтчер.

Дело в том, что лавочник покупает сразу помногу — оптом, а продает с выгодой для себя понемногу — в розницу. Бывает, у него не хватает денег, и он обязуется уплатить позже, когда продаст товар. Но если в срок не уплатит, у него забирают стол, стулья, шкафы — словом, все-все. Юристы это называют конфискацией имущества.

— Ну, теперь понял? — спрашивает Кэтчер, но по лицу Джека видит, что не очень, и прибавляет нетерпеливо: —Ох, до чего же ты глупый!

Джек раньше никогда не задумывался, откуда берутся все эти мешки, ящики, коробки.

Допустим, лавочник покупает все это, но за проданный товар он ведь получает деньги. Почему же тогда он не возвращает вовремя долг и доводит до того, что у него все отнимают?

Джек сидит на ступеньке и ест яблоко, а Кэтчер перед ним стоит — скажет несколько слов, повернется на пятке и повторяет:

— Ну и дурак же ты!

И Джеку неприятно спрашивать.

— Хочешь, покажу тебе, что такое банкротство? Давай яблоко! А теперь смотри.

И он откусил кусок.

— Эго твое яблоко?

— Ну, мое.

— Ты мне его дал?

И он еще раз откусил.

— Видишь, остался только кусочек. Может, хочешь обратно взять?

— А что?

— А то, что мне отдавать нечего. Я обанкротился, понял? И при всем своем желании отдать яблоко не могу. И ничего ты мне не сделаешь.

И, еще раз откусив яблоко, повернулся и убежал. А потом еще дразнится:

— Дай еще яблочко, глупый Джек, я тебе получше растолкую.

И придумал дурацкую игру: дашь ему что-нибудь подержать и не успеешь сказать: «Чур, мое!», он со словами: «Обанкротился!» — забирает вещь себе и не отдает.

Сначала в банкротство играли только мальчишки, а потом и девчонки. В проигрыше оказывались, конечно, малыши. Элин таким образом лишилась куклы, Мэррик — цимбал. Завершилось все грандиозным скандалом.

Дело было так. Дик дал одному мальчишке подержать свои книги и тетради и забыл сказать: «Чур, мое!» Тому они совсем не были нужны, но он потребовал в виде выкупа два цента. Испуганный Дик с ревом бросился домой и пожаловался матери. И все выплыло наружу. Во дворе поднялся невообразимый крик: ссорились не только дети, но и их матери.

— Из твоего сына вор вырастет! — кричала мать Дика.

— Смотри, как бы твой Дик его не переплюнул!

Так кончилась игра в «банкротство», а Дика еще и ремнем отстегали.

Джек не знал, кого больше жалеть: того, кто дал мешки сахара, орехов, чернослива, ящики пряников, а денег за это не получил, или того, у кого все забрали. Да, Кэтчер объяснил наглядно: коли дал без денег, пеняй на себя!

Проходить мимо закрытого магазина неприятно, а тут еще и вывеску сняли, но Джек этого не видел: он был тогда в школе.

Потом там разместилась парикмахерская. Пока шел ремонт, вносили и выносили вещи, суетились рабочие, было на что поглазеть. А когда на месте бакалейной лавки, где столько интересного и заманчивого, открылась парикмахерская, смотреть стало не на что.

Джеку известны все стоящие витрины, мимо которых он проходил дважды в день: по дороге в школу и из школы. Но парикмахерскую он не удостаивает своим вниманием.

Что такое банкротство, он толком так и не понял. Отец в ответ на его вопрос буркнул что-то невразумительное. Впрочем, взрослые всегда так поступают, когда хотят отделаться от детей.

Мама тоже никакой ясности не внесла. «Нельзя тратить больше, чем зарабатываешь, — только и сказала она. — Не делай долгов — и не обанкротишься. Мои родители тридцать шесть лет держат лавочку, и ничего с ними не случилось. И детей вывели в люди, и сами живут безбедно. Как говорится, по одежке протягивай ножки».

Бедный Джек даже не подозревал, что очень скоро на себе испытает всю тяжесть банкротства.

Часто говорят: «Я сам знаю», но по-настоящему узнаешь и поймешь, только когда на собственном опыте испытаешь.

Так и Джек: вроде бы понимал, что сломанная нога болит, а теперь знает, как это бывает на самом деле. И насчет будильника ему тоже говорили: не трогай — сломаешь. Но это не остановило его, и, только когда на столе перед ним лежали колесики и винтики, он пожалел, что не послушался, но поздно: с минуты на минуту должна была прийти мама, и придется во всем ей признаться.

«Если бы я наперед знал, что так будет», — обычно говорят в таких случаях. Но, увы, заранее никогда ничего не известно. Хотя, может, взрослые что-то знают, недаром они любят повторять: «Почему ты не послушался, когда тебя предупреждали? Заранее было известно, чем это кончится».

Иногда они бывают правы, но чаще всего это просто хвастовство.

На свете все разное: и перья, и промокашки, и карандаши, и резинки, и учительницы.

Одна промокашка, к примеру, промокает хорошо, а другая — плохо. Бывают резинки, которые стирают так, что ничего не заметно, а другие только пачкают. Есть карандаши твердые и мягкие. Одно перышко пишет тонко, другое — толсто, и вообще они разных видов и номеров. И тетради бывают обыкновенные и общие, из хорошей бумаги и такой, на которой чернила расплываются, в перо попадает волоконце — и получается клякса. Есть тетрадки в клетку, есть в линейку, а еще — для рисования.

И учительницы тоже разные: одна преподает арифметику, другая — рисование, одна — маленького роста, а другая — высокая, одна — толстая, другая— худая. Но важно не это. Гораздо важней, что они бывают веселые и сердитые. Одна покричит-по-кричит, и тем дело и кончится, другая не ругает, а сразу вызывает родителей. С учительницами так же, как с перьями: одному нравится эта, другому — та.

Прошлогодняя учительница, которая заболела и больше в их школе не преподает, была какая-то странная. Может, и не злая, но к нему — это уж точно! — относилась несправедливо. Из-за нее Джек за два года немало натерпелся.

Началось все с пустяков.

Джек в начале года сел за первую парту. Как всегда после каникул, ребята шумели на уроке. Учительница рассердилась и поставила троих в угол. Тот день вообще был невезучий. Началось все с того, что один мальчик принес в класс щенка, больного лишаем, ну и, конечно, разразился скандал. Кто-то во время урока завтракал, у кого-то не оказалось запасного перышка, и он вертелся и разговаривал. На перемене изрисовали мелом доску, но что еще хуже — оторвали ремешок у сумочки учительницы. Она на минутку вышла из класса и оставила сумочку на столе, а ребята стали вырывать ее друг у друга, и ремешок лопнул.

Но Джек в этом не участвовал.

— Что это такое, я вас спрашиваю! — кричала учительница. — Смотрите, чтобы это было в первый и последний раз!

И ведут себя учительницы по-разному. Когда в классе шумят, одна говорит: «Терпенья моего больше нет!» Другая: «У меня голова трещит». Третья: «Голос сорвала, а им хоть бы что!»

Или: «Как вам не стыдно?!»

Или: «Сейчас вы у меня получите по рукам!»

В тот раз учительница велела дать ей книжку. Джек сидел ближе других и протянул свою. А она давай стучать по ней кулаком. Колотила с такой силой, что Джек не выдержал — встал и вежливо сказал:

— Пожалуйста, не стучите так — книжка порвется.

Долго не мог понять Джек, почему она на него рассердилась. И только много позже уразумел: учительницы не любят, когда им делают замечания, даже самым вежливым тоном.

Она швырнула ему книгу со словами:

— Больше мне никогда ничего не давай, понял?

Джек очень огорчился. Но это было еще только начало. Через несколько дней учительница велела Джеку дать Бетти свой учебник. А она загнула угол страницы и вдобавок посадила на обложке две большие кляксы. К счастью, книжка была обернута в газету.

В это время была безработица. Многие фабрики закрылись, другие работали только три дня в неделю. Отец Джека оказался в таком же положении, как и другие рабочие. И Джек остался бы без учебников, если бы не купил крестный. Отец наказал ему беречь книги, и Джек обещал держать их в образцовом порядке. А тут на тебе: сразу две кляксы!