И вот мы снова в операционной, пытаемся поймать скрывающуюся в мышцах ягодичную артерию. Анестезиолог давно перестал заглядывать за перегородку и, смирившийся, дремлет на своём столике. В центральную вену размеренно капает кровь.
– Вот она, дура! – торжественно вскрикивает Михаил Александрович, наконец, захватив зажимом пульсирующую глубинах ягодичных мышц артерию.
Раздаются вялые аплодисменты. Выходя из операционной, я посмотрел на часы – три часа ночи. Когда в приёмное поступил больной с ранением ягодицы, ответственный дежурный врач связался с департаментом и закрыл больницу на приём хирургических больных, иначе мы бы просто не справились. Значит, есть время несколько часов поспать, ведь завтра понедельник и предстоит полноценный учебный день в институте. После воскресных дежурств я не заезжал домой и обычно сразу ехал на учёбу. Хорошо, что в молодости подобные марафоны переносятся относительно легко. Я лёг на пустую койку в резервной палате. В полудрёме мне приходили картины из насыщенного рабочего дня: омертвевший сальник, мутные глаза Изольды, отец и сын, лежащие рядом в длинном коридоре оперблока, какие-то гоблины с ножами, бегущие за человеком с барсеткой.
– Вставай, к нам везут интересный случай, – казалось, я ещё не успел уснуть, а кто-то уже меня расталкивал. Я открыл глаза – Дмитрий Николаевич повесил на шею стетоскоп и выглядел слегка возбуждённым.
– Давай, умывайся, одевайся и приходи в операционную, к нам везут что-то нереальное, минуя приёмник, сразу поднимут в оперблок.
Я посмотрел на часы – семь утра, по идее мне через час надо выходить, чтобы не пропустить первую лекцию, но если после всего, что было на этом дежурстве, мне обещают интересный случай, значит, его точно надо увидеть. Через десять минут прямо к нашему корпусу подъехал оранжевый реанимобиль, за ним следовал микроавтобус спасателей. Лифт уже ждал на первом этаже, и буквально через минуту несколько врачей аккуратно выкатили носилки в коридор. На них лежала бледная женщина, она была в сознании и то закрывала глаза, то открывала их снова. Из-под одеяла, которым была накрыта пострадавшая, выглядывал фрагмент ржавой арматуры.
Носилки аккуратно закатили в операционную и начали готовить женщину к перекладыванию на операционный стол. Когда скинули одеяло, я оторопел – где-то снизу, в районе промежности, в её тело входил стальной прут, сплетение которых обычно используют в качестве скелета железобетонных конструкций. Этот же прут выходил наружу в районе левой ключицы. Спасатели, тем временем, размещали в коридоре своё оборудование. Я понял, что они срезали арматуру на месте происшествия и, возможно, их помощь потребуется на операции.
Тем временем, после некоторого замешательства, в операционной закипела работа: лаборант закатывал передвижной рентгеновский аппарат, врач УЗИ водила датчиком по брюшной полости, эндоскопист аккуратно выполнял погружённой в наркоз раненой гастродуоденоскопию.
Я дождался, пока было завершено предоперационное экспресс-обследование и абдоминальная бригада, усиленная гинекологом, начала свой этап операции на животе. Увидел, как после вскрытия брюшины в глубине раны показался непривычный предмет – закрученная спиралью поверхность металлической арматуры. Он входил в брюшную полость из малого таза и, пройдя по боковому каналу, не задев ни кишечник, ни селезёнку, ни левую долю печени, исчезал в диафрагме. Посовещавшись, решили намыть одного из спасателей, и, предварительно замочив в растворе антисептиков пневмокусачки, с их помощью перекусили арматуру посередине. Аккуратно удалили нижний фрагмент через промежность. К счастью, кровотечения не произошло. На стульях своего этапа ждали приехавшие из другой больницы торакальный и сосудистый хирурги.
К сожалению, пришло время уходить: лекцию я ещё мог себе позволить пропустить, а вот на семинаре был запланирован зачёт, неявка на который грозила проблемами перед сессией. Вздохнув, я переоделся и вышел на морозный воздух: светило редкое для Москвы февральское солнце, вокруг кипела бурная столичная жизнь, идущие мне навстречу люди не представляли и малой доли того, что в эту ночь происходило совсем недалеко от них, в типовом светло-зелёном здании за железным забором.
Конечно, на следующем дежурстве я узнал все подробности произошедшего. Людмила, женщина сорока двух лет, ранним утром заказала такси – ей необходимо было съездить к началу рабочего дня на Московский завод шампанских вин в очаковской промзоне. Были запланированы переговоры с одним из руководителей предприятия, которые он, дабы избежать суеты, назначил на семь утра. Путь к заводу лежал по территории промышленной зоны, некоторые дороги которой представляли собой уложенные друг за другом бетонные плиты. Плиты разбились от времени, из одной из них торчал наверх кусок железной арматуры. Она и упёрлась в дно автомобиля, который, продолжая движение, начал выдирать её, в результате стальной штырь пробил переднее пассажирское сиденье и насадил Людмилу на себя, словно коллекционную бабочку. Таксист услышал скрежет и жуткий крик и ударил по тормозам, но к этому времени штырь уже пробил крышу «Волги». Машина вместе с Людмилой оказалась прикована к дороге. К счастью, у таксиста оказалась радиосвязь, и он через диспетчера вызвал на место происшествия Скорую и МЧС.
Спасатели перекусили стальной штырь в двух местах: под сиденьем и чуть ниже потолка. Удалять ранивший предмет на месте в такой ситуации запрещено – может развиться болевой шок, массивное кровотечение. За несколько минут пострадавшую доставили в ближайшую больницу.
Людмила точно родилась в рубашке. Арматура вошла через промежность, не зацепив ни прямую кишку, ни влагалище, ни матку, покинула малый таз, проникла в брюшную полость. Не задев жизненно важных органов, через диафрагму попала в плевральную полость, пробила лёгкое, вызвав пневмоторакс и гемоторакс – скопление воздуха и крови в плевральной полости, к счастью, с достаточно умеренной кровопотерей менее литра. Не ранила пищевод и сердце и вышла через левую надключичную область, сломав ключицу, зато пройдя всего в нескольких миллиметрах от подключичной артерии и вены. Торакальный хирург ушил лёгкое, дренировал плевральную полость, хирурги провели хирургическую обработку ран, травматолог соединил ключицу пластиной и через две с половиной недели, живая и практически здоровая, Людмила выписалась домой.
Младший Никифоров отделался швом плечевой артерии, и на память о ножевом остался лишь глубокий шрам на плече. Через три дня к палате приставили милиционера. Его отец умер в реанимации на пятые сутки после ранения, так и не приходя в сознание.
Мысли по дороге с работы: работа или служба?
Я много раз слышал от коллег, что врач ходит не на работу, а на службу. В чём отличие? В том, что работа продолжается с девяти до шести, а служба нередко выходит за границы рабочего времени, не знает выходных и праздников. И даже если ты в этот момент свободен, мыслями и телефонными звонками постоянно возвращаешься в отделение. Или разгадываешь загадку диагноза сложного пациента, параллельно обдумывая предстоящую операцию. Офицеры, врачи, учителя, священники – профессии, которые не подходят под параграфы трудового договора, ведь они, по сути, служат, а не работают. Не зря именно эта прослойка общества в девятнадцатом веке сформировала мощный класс русской интеллигенции. Однако затем слово «служить» незаметно заменили на «обслуживать». В Союзе врача наказали низкой зарплатой и развратили условным «сам себе заработает», а затем он и вовсе начал оказывать услугу лечения. В то же время услуга крещения вошла в церковный прейскурант. Но, несмотря на это, тысячи докторов по-прежнему каждый день выходят на службу. Тысячи учителей задерживаются в кабинетах, проверяя тетради своих учеников. Офицеры прошли через разруху военных городков и лихие девяностые, когда денежное довольствие не просто было нищенским, его даже не платили. Сельский храм в далёкой провинции каждое утро открывает умный священник с добрыми глазами.
