— Ты моя жена, — повторяет он, как будто это должно иметь смысл. — Конечно, мне не все равно.

Это не совсем то, что я имела в виду, думаю я, доедая последний кусочек еды, но отпускаю это. Я не готова к этому разговору, не тогда, когда я даже не могу представить, как будет выглядеть завтрашний день.

Затем он встает и тянется за спортивной сумкой у двери, которую я раньше не видела.

— Нам удалось раздобыть кое-какую одежду для тебя. В этом нет ничего особенного, и она может не подойти идеально, но, по крайней мере, ты сможешь одеться. Врач сказал, что пока ты не носишь ничего слишком тесного и следишь за чистотой бинтов, и было бы неплохо, если бы ты могла ходить по дому.

Затем он отодвигает поднос, и я мельком вижу, как он расстегивает молнию на сумке, протягивая мне пару свободных мужских спортивных штанов и футболку, которые определенно будут мне великоваты.

— Это далеко не модно, — со смехом говорит Виктор. — Но, по крайней мере, это должно быть удобно.

Честно говоря, мне было наплевать. Я просто рада снова быть в одежде. Это похоже на еще один шаг в правильном направлении, еще один шаг к нормальности. Шаг, точно такой же, как те, которые я предприняла сегодня утром, встав с постели, независимо от того, насколько их мало или насколько они трудны.

— Давай, — мягко говорит Виктор — более мягко, чем я могла себе представить. — Я помогу тебе.

Он прикасается ко мне, и я замираю, неуверенная в том, чего ожидать. Его руки мягки на моих руках, когда он тянется ко мне, откидывает одеяло и медленно поворачивает меня в постели. Я подавляю вздох, когда его рука скользит по моей спине, поддерживая меня, когда он тянет меня к краю кровати, и все это кажется, будто происходит в замедленной съемке. Его рука нежна, прижимается к моему позвоночнику, поддерживая меня, сама идея этого кажется настолько нелепой, что я почти смеюсь.

— Ты можешь сесть сама? — Спрашивает он, его голос слегка грубоват, и что-то в нем вызывает дрожь у меня по спине. Это переплетается с горячей вспышкой боли, которая пронзает меня каждый раз, когда я двигаюсь, заставляя мою кожу чувствовать жар и холод одновременно, и я издаю тихий звук, который мог бы быть вздохом или стоном, я не уверена, что именно.

Глаза Виктора поднимаются на мои, и на секунду я вижу в них отблеск тепла, от которого у меня снова перехватывает дыхание.

— Думаю, да, — выдавливаю я, упираясь руками в матрас, чтобы удержаться. Заживающие рваные раны вокруг моих запястий горят, но мне удается удержаться в вертикальном положении. Когда Виктор сидит передо мной, так близко, что я почти чувствую его дыхание на своей коже вместе с давлением его руки на моей спине, я внезапно намного лучше осознаю, что нахожусь обнаженной. Однако вместе с этим осознанием приходит напоминание о том, как я выгляжу сейчас.

Я больше не та женщина, на которой он женился. Мое стройное, гладкое, оливкового цвета тело не похоже на то, которое он развернул в нашу брачную ночь, на то, к которому он испытывал вожделение, которое он наказал и превратил в рыдающее, расплавленное месиво удовольствия на своей кровати. Сейчас я болезненно тощая, мое тело покрыто ранами, волосы жидкие, кожа желтоватая. Сегодня утром я увидела себя в зеркале, и во мне больше нет ничего, что можно было бы назвать желанным. Но по какой-то причине Виктор смотрит на меня с таким жаром в глазах, что мне хочется верить, что он ничего этого не видит.

Не позволяй себе так думать. В конце концов тебе будет только больно. Единственный способ выжить в этом браке, оставаться такой же холодной, как и он. Однако сейчас ничто в выражении его лица не выглядит холодным. Мой муж должен быть таким же ледяным, как русская зима за пределами этого домика, но я чувствую на себе его пристальный взгляд, облизывающий мою кожу так, как…

Его руки гладят мои ноги, спускаются по бокам моих обнаженных бедер. Это не сексуальная ласка, но мне это нравится. Я чувствую грубые кончики его пальцев, скользящие по неповрежденным участкам кожи, скользящие вокруг порезов на моих бедрах. У меня на внутренней стороне бедра есть один, глубокий, на котором, я знаю, останется шрам, который он никогда не сможет не увидеть, если его губы снова проберутся по моей плоти.

Как только эта мысль приходит мне в голову, я пытаюсь отогнать ее. У Виктора нет причин когда-либо снова прикасаться ко мне подобным образом. Я не могу представить, зачем ему это понадобится. Я бы не хотела, чтобы он этого делал. Даже если его руки ощущаются теплыми на моих бедрах, заставляя меня вспыхнуть, как будто я изголодалась по прикосновениям. Что не имеет смысла, с чего бы мне хотеть, чтобы ко мне прикасались? В последние дни ко мне слишком часто прикасались, и по совершенно неправильным причинам, и по этой причине я не хочу, чтобы Виктор двигал дальше своими руками. Но он, конечно, делает это. Он не ласкает меня. Он осторожно расставляет мои ноги по местам, чтобы он мог надеть спортивные штаны, флисовый материал касается моей кожи там, где раньше были его пальцы, и с моей стороны было глупо думать, что в этом легком прикосновении его рук был какой-то смысл, кроме чего-то чисто практического.

То, что его руки задерживаются на моей талии, пока он натягивает спортивные штаны на место, ничего не значит. Это ничего не значит… когда он натягивает через мою голову и руки большую мужскую футболку, и его руки легко скользят по моей груди, как будто он хочет прикоснуться к ней. Как будто он хотел бы прикасаться ко мне так, как раньше.

— Готово. — Виктор натягивает ткань вниз вокруг моих бедер, глядя на меня своими бездонными голубыми глазами. Я не могу сказать, о чем он на самом деле думает. Жар, который я видела несколько минут назад, исчез, заставляя меня задуматься, не почудилось ли мне это. Конечно, должно быть так. Он никак не мог испытывать ко мне ничего похожего на желание.

Не сейчас, когда я изуродована. Никогда больше.

Когда он встает, отступая немного назад, чтобы дать мне место для попытки встать, я говорю себе, что это должно принести облегчение. В конце концов, я затеяла этот брачный торг, чтобы уберечься от постели Виктора. Любая причина, по которой он тоже этого хочет, должна вывести нас на ту же страницу. Я буду свободна от его требований. Свободна от необходимости ложиться и раздвигать ноги, чтобы подарить ему наследника. Свободна от его развратных желаний и удовольствий, свободна от того сбивающего с толку способа, которым он заставляет меня чувствовать. Свободна от всего, за исключением самых основных обязанностей, требуемых от меня как от жены Медведя. В некотором смысле, я должна быть благодарна Андрею и Степану. Они дали моему мужу повод не хотеть меня, а мне, выход из требований моей супружеской постели. Так почему же я чувствую себя такой несчастной?

Я медленно встаю, приподнимаясь с матраса, и вижу Виктора, зависшего у моего локтя, как будто ожидающего, нужно ли ему будет меня ловить. Каждое движение причиняет боль, дыхание застревает в легких, но я заставляю себя продолжать. Я не хочу быть слабой. Я не хочу быть обузой. Я хочу снова быть собой. Женщиной, которая справилась со всем, что ей до сих пор удавалось. Я отказываюсь позволить двум русским головорезам и их склонности причинять боль женщинам стать моим падением.

— У меня получится, — тихо говорю я, протягивая руку, чтобы ухватиться за столбик кровати, чтобы не упасть. Я не уверена, что все получается, но я не хочу полагаться на Виктора больше, чем должна. Если я добьюсь своего, это положит начало расстоянию между нами, которое будет шире и холоднее, чем русская тундра. У меня будет своя жизнь, а у него своя, и мы будем пересекаться, только в случае крайней необходимости. У меня есть все основания, которые мне нужны сейчас, чтобы все было именно так, и у него тоже должны быть.

Виктор плотно сжимает губы, как будто моя настойчивость в том, что я могу сделать это сама, расстраивает его, но я игнорирую это. Когда я уверена, что больше не упаду, я делаю шаг от кровати, а затем еще один, и еще. Каждая потраченная впустую мышца в моем теле протестует, но я стискиваю зубы, борясь с болью.