Своей смертью умер только муж бабы Нади, но умер, не прожив и года после возвращения с войны. А вот мужа бабы Оли увезли из дома ещё во времена «ежовых рукавиц», так говорили сами бабушки.

Не находившая себе места жена металась по инстанциям, металась больше месяца, наконец, узнала, где находится её муж. С трудом пробилась к начальнику.

Войдя в кабинет, просительница наткнулась на колкий взгляд сидевшего за столом мужчины в военной форме. Не растерялась.

– Меня звать Ольга. Я жена Резо Донадзе. Хочу повидаться с мужем.

Начальник обвёл глазами стоявшую перед ним красивую, с длиной косой женщину и велел ей раздеться.

Ольга побледнела и тихо спросила:

– Потом я увижу мужа?

Начальник встал.

– Посмотрю на твоё поведение.

Ольга раздевалась, повернувшись к мужчине спиной. Услышала:

– Расплети косу.

Расплела трясущимися пальцами и, уронив руки, замерла.

Когда всё кончилось, Ольга, с трудом сдерживая слёзы, спросила:

– Теперь повидаюсь с мужем?

Мужчина, не ответив, вернулся к столу. Сев в кресло, достал из ящика толстый журнал.

– Как говоришь, фамилия мужа?

В глазах Ольги вспыхнула надежда.

– Донадзе, Резо Донадзе.

Мужчина открыл журнал, пролистнул его и стал вести пальцем по списку фамилий. Внезапно расхохотался.

– Подойди.

Ольга на цыпочках подошла к столу и заглянула в журнал через плечо начальника. Напротив фамилии мужа стояла сделанная красным карандашом надпись: «Расстрелян».

Начальник убрал палец и снова захохотал.

Баба Оля вспомнила о своём муже в связи с косой, которую она тогда срезала. Теперь, разбирая старый сундук, на неё наткнулась.

Бабушки эту историю знали, но я, десятилетний мальчик, уже всё понимавший, был настолько потрясён, что присел у тахты и, уткнувшись лицом в кружевную подушечку, тихо заплакал.

Ежевечерний чай был для бабушек отдохновением. Говорили они обо всём, но, поразительно, никогда ни на что не жаловались, даже на погоду. Размеренные речи седовласых женщин походили на былины, которые откладывались в моей памяти в виде нескончаемой антологии.

С гордостью узнал, что моя бабушка считалась одной из лучших портних Тифлиса. Её заказчиками были городские чиновники, профессора, богатые торговцы, известные актёры и певцы. А учили бабушку ремеслу сразу три женщины: её бабушка, мама и крёстная мама. Каждая из них давала ценные советы, вносила те или иные поправки, и все трое строго оценивали результат. Свой опыт бабушка пополняла, наблюдая за работой портных из азиатского ряда на Татарском майдане. Важными для неё были как раз мелочи. Сравнивала она их с гранатовыми зёрнышками в сациви: «И глаз радуют, и на вкус влияют».

Шила бабушка до глубокой старости. Однако меру в работе знала. По часам – завтрак и обед. В выходные и в праздники швейную машинку – на замок.

Для церковных праздников бабушка заранее покупала цветы. А уже утром протирала икону, передававшуюся из поколения в поколение, подливала в лампадку масло и, чиркнув спичкой, поджигала подрезанный фитилёк. Идя в церковь, брала меня с собой. После службы мы ехали на кладбище, где были похоронены близкие бабушки. Пообедав, отправлялись в городской парк, который назывался Муштаидом. Думал, это слово грузинское, оказалось, нет. Бабушка пояснила. В Персии так называли высшее духовное лицо. У Муштаида возник конфликт со светской властью, и, чтоб избежать расправы, он укрылся в Тифлисе. Городские власти встретили его с почётом. В благодарность за оказанное ему радушие он и заложил этот парк.

Муштаид был одним из моих любимых мест. Войдя в высокие ворота, мы шли к пруду, где я любовался величественными лебедями и всякий раз вспоминал сказку «Гадкий утёнок». На очереди было «чёртово колесо», стоявшее у самой пропасти. Потом я катался на детской железной дороге, потом мы заходили в кафе и ели мороженое под звуки духового оркестра, долетавшие с летней эстрады. Затем просто гуляли по парку по дорожкам из красного битого кирпича. Обязательно выходили на аллею, где вдоль густого кустарника тянулись аттракционы для взрослых. Больше всего меня привлекал аттракцион с двумя баранами, разделёнными наклонной плоскостью с рельсами. Один баран находился внизу, второй вверху. Нижнего барана нужно было толкнуть с такой силой, чтоб он ударил в лоб верхнего. Силачи попадались редко, но мы с бабушкой не уходили, пока бараны не сталкивались. Однажды к нам прицепился фотограф: «Какой мальчик! Какой костюмчик! Какая будет память!» Бабушка махнула рукой – фотографируй. Когда «птичка» вылетела, я бросил фотографу: «Костюмчик бабушка шила». В ответ услышал: «Вах! Вах! Вах!»

После парка мы гуляли по городу. Как-то бабушка показала мне здание, в котором раньше находился институт благородных девиц, где она училась в молодости. Улица поднималась вверх и называлась «Цхакая».

Показав на табличку, я спросил бабушку:

– Цхакая – случайно не «крутая» по-грузински?

Бабушка улыбнулась:

– Нет, это фамилия.

– Чья?

– Человека, который устанавливал в Грузии советскую власть, – бабушка замедлила шаг. – Но раньше эта улица назвалась Бебутовская, названа была в честь Бебутова, героя Крымской войны. Знаешь такую?

– Конечно! – ответил с достоинством. – У меня по истории пять.

– Молодец.

– Но вот Бебутова не припомню.

Голос бабушки взлетел:

– Бебутов был полководцем выдающимся, участвовал во многих боях. Когда император получил донесение о битве, где Бебутов со своим маленьким отрядом нанёс поражение шестидесяти тысячам турок, он выразился так: «Князь хочет удивить меня победой, удивлю же его наградой». И наградил Бебутова орденом Святого Андрея Первозванного.

– Это высокая награда?

– Для генерал-лейтенанта, а именно такой чин был у Бебутова, награда была беспримерной.

Удивился познаниям бабушки:

– Ты помнишь всех героев?

– Не всех, – бабушка хитро улыбнулась. – К нам в институт приходил сын Бебутова, тоже военный, и мы, молодые девушки, слушали его открыв рты. Кстати, и твой прапрадедушка сражался с турками.

Посчитал.

– Получается, это твой дед?

– Правильно.

– А папа твой воевал?

– Отец – нет. Но человеком он был воинственным. Заседал в Городской Думе и спуска никому не давал. Проверял всё лично. Однажды усмирял бунтовщиков и получил удар кинжалом.

– Ты говорила, он умер от воспаления лёгких.

– Да. Рана от кинжала была не смертельной.

Бабушка разговорилась впервые. Обычно, если я что-то спрашивал, она отвечала скупо. А за шитьём её вообще нельзя было трогать. Заявляла: не дай бог строчка уползёт. Но я нашёл выход. Задавал вопрос, когда бабушка не крутила машинку. А спрашивать было о чём.

У бабушки хранились три сундука с книгами. Доставал их, листал, позже стал читать и с годами понял, какие это сокровища.

Где я ещё мог прочесть недоступную в советское время Библию? Нигде. А богато иллюстрированные «Илиаду», «Божественную комедию», «Золотого осла», «Фауста»? Эти книги с «ятями» не только расширяли мой кругозор, но и формировали мировоззрение. Бабушка не спрашивала, что я там читаю, строчила себе и строчила.

В сундуке были книги и на грузинском языке, и на французском языке, и даже на латинском. Находил дореволюционные журналы мод, театральные программки, поразился путеводителю по Тифлису – столько информации. В отдельной коробке лежали книжки стихов с дарственными надписями авторов: Сергей Городецкий, Василий Каменский, Алексей Кручёных, Татьяна Вечорка, Тициан Табидзе. Эти имена мне тогда ничего не говорили, слышал только о поэте Табидзе. Книжки адресовались лично Марии, и я не мог не спросить бабушку об их авторах.

Отвечала она неохотно.

В молодости бабушка нередко посещала поэтические вечера, выставки художников, концерты музыкантов. Тифлис в то время называли кавказским Парижем, в город приезжало немало знаменитостей, и они надолго в нём оставались. Шумно проявляли себя и местные таланты. Со многими из них бабушка была знакома.