Родился я столь неспособным к тяжбе,

что Педро и Хуан в один момент

всё разобрали —

все мячи, девчонок,

таблетки аспирина, сигареты.

Для недотёпы детство — сущий ад,

а так как я всегда был самым глупым

среди других глупцов — я проворонил

все стёрки, ручки, и карандаши,

и даже первый поцелуй в Темуко.

Какими были девушки тех дней!

Я не встречал принцесс, подобных им,

таких же траурных, и голубых,

и светлых, словно лук и перламутр, —

точёные носы и точность рук,

невыносимые глаза лошадок,

а ноги — словно лилии и рыбы.

Сказать по чести, я в ту пору был

худой, как палка, прикрывая спесью

смущение влюблённого болвана, —

я не решался бросить взгляд на ноги,

на волосы, которые с макушек,

как буйный водопад из тёмных струй,

обрушивались на мои желанья.

Потом всё было так же, господа, —

повсюду, где случалось мне бывать,

моё соперничество прерывал

холодный взгляд или колючий локоть —

мне преграждали путь к столу, к блондинкам,

которых уводили из-под носа.

Я даже возмущаться не умею.

Все эти ухищрения — блистать

заслугами и славными делами,

давать понять, что ты орденоносец

и обладатель титулов, — всё это

не соответствует моей природе —

я забиваюсь в тихую нору,

достаточно тычка или пинка,

и я в зоологическом паденьи

всё ниже опускаюсь, словно крот,

который в комфортабельных глубинах

избавлен даже от визита мух.

Печальна биография моя,

хотя я и могу предположить,

что ваша — не намного веселее,

поскольку я предположить могу,

что вы, сеньор, ещё глупей, чем я.