Она сбрасывает с себя куртку и рубашку, и расстёгивает молнию у меня на брюках. Я стягиваю с себя рубашку, брюки и ботинки, но не доспех.

— Э-э. Ты это не снимешь?

— Я не уверен, что произойдёт, если я его сниму. Я знаю, что буду просто обычным смертным и умру, если кто-нибудь проскользнёт сюда и пырнёт меня, пока я сплю. А может захлебнусь блевотиной из-за всей той адовской дряни, которую ел и которой дышал.

Она легонько стучит костяшками пальцев по доспеху, берёт мои руки и прижимает их к кровати.

— Круто. Я в косплее. С этим доспехом и рукой ты можешь быть обоими братьями из «Стального алхимика»[108].

— То есть, у нас тройничок, но только на двоих.

— Заткнись и поцелуй меня.

Когда мы с Кэнди оставались наедине, у нас была привычка громить комнаты. Однажды мы практически снесли здесь стены. Сегодня всё не так. Медленнее и гораздо осторожнее, словно Кэнди всё ещё пытается убедить себя, что я настоящий.

Позже, когда мы лежим, и пот остывает у меня под доспехом, Кэнди говорит:

— Так странно.

— Снова спать с парнем?

— Не будь глупым. Я всё жду, что кто-нибудь крикнет «С Первым апреля», и ты исчезнешь.

— Единственной шуткой во всём этом был мой уход. Я не сожалею о том, почему ушёл, но мне жаль, что я не вернулся. Прежде чем уйти, мне следовало подумать о том, как дать тебе знать, что со мной всё в порядке.

— Что есть, то есть. Так как было там внизу?

— Убого, печально и странно. И оканчивается тем, что меня коронуют королевой выпускного бала Ада.

— Разумеется.

Она приподнимается на локте и смотрит на радиочасы.

— Дерьмо. Мне нужно возвращаться. Ринко будет ждать меня. Ты же знаешь, какие эти девушки.

— Не заставляй её ждать. Это никому не нравится.

Она проводит рукой по своим растрёпанным волосам.

— Слушай, Ринко моя старая подруга…

— Тебе не нужно ничего мне объяснять. Ни сейчас, ни когда-либо. Что бы ты ни делала, я не против.

Она улыбается, встаёт и одевается. У двери задирает штанину и вытаскивает из ножен сбоку ботинка мой чёрный костяной нож.

— Ты дал мне это, чтобы я сохранила для тебя. Теперь, когда ты дома, полагаю, ты захочешь получить его обратно.

— Я стащил Мейсоновский. Почему бы тебе не продолжить, и не оставить этот себе.

Она улыбается.

— Серьёзно? Никаких попыток переиграть?

— Никаких попыток переиграть.

Она суёт нож обратно в ножны и опускает штанину.

— Я тебе завтра позвоню.

— Тогда и поговорим.

На выходе она посылает мне лёгкий воздушный поцелуй.

Однажды я спас мир и потерял девушку. Затем я спас Ад и потерял другую девушку. Это становится плохой привычкой.

Звонит телефон отеля.

— Кэнди?

Треск на линии.

— Это было то ещё отбытие, лорд Люцифер. Не был уверен, что у тебя получится.

Голос мужской.

— Ты испытал облегчение или разочарование?

— Облегчение. Даже восторг. Миры внизу и наверху были бы гораздо скучнее без тебя.

— Кто это?

— Не Ветис. Но ты это знаешь.

— Ты говоришь не на адовском. Ты либо одержимый смертный, либо проклятая душа. Не думаю, что какая-нибудь душа смогла бы позвонить сюда даже с использованием мощного худу, так что моё предположение — смертный.

— Слежу за ходом твоих мыслей, Дип Блю[109].

— Гончие нормально вернулись?

— Те, что не последовали за тобой через край. Ещё больше крови на твоих руках. Ты как смерть в запое.

— У тебя знакомый голос, но и что с того? В следующий раз ты будешь кем-то другим.

— Скорее всего.

— Тогда о чём нам говорить? Отъебись.

Я бросаю трубку и выдёргиваю шнур из стены.

Я должен был догадаться в тот момент, как решил не возвращаться в Даунтаун. Мне и не нужно. Ад последует за мной сюда.

Утром, выходя из номера, я тянусь за пистолетом и вспоминаю, что всё, что у меня есть, — это «Глок». Блестящий мужественный пистолет. Парни, которые любят «Глоки», любят «Корветы», потому что у Папочки был такой, и они всё ещё пытаются выбраться из тени старика. «Глоки»: единственные пистолеты, идущие в комплекте с проблемой отцов и детей. Ненавижу «Глоки». Но всё равно беру его.

Я провожу день, просто гуляя, вдыхая аромат автомобильных выхлопов, сухого кондиционированного воздуха и жирной мексиканской еды. Покупаю в уличном фургоне рыбное тако. Оно выглядит как «Мона Лиза» и на вкус как Ланч самого Бога.

Я всё ещё привыкаю к небу. И к потерянным и безумным гражданским, скапливающимся на углах улиц и ёрзающим в ожидании зелёного сигнала. Перебегающим в неподходящее время на красный и едва не попадающим под автобус. Они хватают воздух, как будто их ударили в живот, и не способны отдышаться от бесконечного бега. Интересно, если бы они знали, что их ждёт миллиард миллиардов лет на Небесах или в Аду после их жалких восьмидесяти лет на Земле, они бы замедлились или стали ещё более нервозными?

Никто не думает, что в Лос-Анджелесе может быть холодно, но, когда наступает зима и набегают облака, а температура опускается до пятнадцати градусов или ниже, может показаться, что прямо-таки холодно. Но доспех этого не замечает. У него датчик нагрева, установленный на температуру тела. Наверное, я мог бы отправиться в Антарктиду кормить пингвинов в одних шлёпанцах и серапе[110] и ни разу не поёжиться.

На умирающем краю Голливудского бульвара ещё одна ловушка для туриста «выходит из бизнеса». Я покупаю пару чёрных рубашек на пуговицах с надписью пальмами «ГОЛЛИВУД» вокруг нагрудного кармана. Они достаточно свободные, чтобы скрыть доспех, не делая меня при этом похожем на человечка «Мишлен».

Вернувшись в отель «Бит», я беру из контейнера с физраствором единственную гляделку, которую прихватил с собой, и вставляю вместо своего глаза. Ничего не происходит. Я не могу заглянуть в Ад. Ни на библиотеку, ни на территорию вокруг дворца, ни через гляделки, которые я вставил в адских гончих. Люцифер здесь слеп. Кое-что ещё, что Самаэль придержал для себя. Я вытаскиваю безделушку и вставляю обратно глаз.

Когда Самаэль был в Лос-Анджелесе, а я играл роль телохранителя, он говорил мне, что на Земле у него мало власти. Наверное, вот почему он дал Касабяну доступ к Демоническому Кодексу. Люцифер не может видеть его отсюда, а полутруп Касабян может.

Я провожу остаток дня, развлекаясь с доспехом, прикидывая, какие трюки Люцифера я могу проделать здесь. Я нашёл несколько, но ничего такого, что принесло бы мне Нобелевскую премию. Как обычно, я идеально рассчитал время. Я достаточно долго проторчал в Аду, чтобы получить всю силу Люцифера, а затем возвращаюсь домой и теряю большую её часть.

Днём звонит Кэнди. Она хочет встретиться около десяти в «Бамбуковом доме кукол». Почему бы и нет? Или это, или ещё раз смотреть «Семейку Брэди»[111], а это чертовски депрессивно для Повелителя Подземного мира, пусть даже он работает лишь на половинной скорости.

Прежде чем уйти, я откручиваю десятицентовиком решётку вентиляции. Что вы думаете? Касабян не просто трындел. Внутри карнавальный рулон из двадцати сотенных купюр. День прямо на глазах становится ярче. Что смешно, так это как легко от меня откупиться. Две штуки из двухсот, и мне хочется целовать небо? Не распространяйтесь на эту тему, но выясняется, что Люцифер — самое дешёвое в Аду свидание.

Вот, это кое-что твёрдое и реальное. Оно пахнет пивом и виски, потом посетителей и сигаретным дымом, затягиваемым сквозь двери задним краем «Санта-Аны»[112], — всё, как и должно быть. Это задача бара — быть однозначным. В море проблем можно держаться бара. «Бамбуковый дом кукол» — это моя Скала Веков[113].