— А как тогда облигации эти у «Бьянка Петролеум Инк» оказались? — все-таки пытаюсь прояснить ситуацию я. Лежащая на полу директор Накано — поднимает голову и прислушивается. Из носа у нее бежит кровь. Я достаю платок и молча протягиваю ей. Она так же молча — принимает его и прижимает к носу, унимая кровь.
— Кента. Я прямо сейчас открываю реестр ценных бумаг и никаких … ого! — голос Юрико затихает. Неужели?
— Что такое? Все-таки есть? — спрашиваю я, так как Юрико молчит. Включаю громкую связь, чтобы Накано тоже слышала. Это акт доверия. По-хорошему дать бы ей… но так я уже дал. Нос у нее скорее всего сломан. Остальное ломать… зачем?
— Нет. Ничего нет. Но… оказывается мы не единственные на рынке с таким вот названием. Правда… другое предприятие называется «Бьянка Петролеум Инк Лтд».
— А?
— У нас корпорация, а у них — общество с ограниченной ответственностью. Но они название дали себе такое «Бьянка Петролеум Инкорпорейтед», а приставка у них — ltd. — терпеливо поясняет мне Юрико: — а я и не обратила внимание. Хм… они всего неделю как зарегистрированы.
— Вот как… — говорю я, глядя на Накано, которая собралась и села на задницу, держась за голову.
— А ты знаешь, что мы сейчас можем эту студию дурацкую за две ломаных иены выкупить? — задумчиво произносит Юрико: — не прямо сейчас, но если РЕПО к выкупу представили…
— Ах ты сука! — не выдерживает Накано и Юрико затыкается.
— Я что — на громкой связи?! — спрашивает она: — и там эта… Накано?!
— Ээ… да. — признаю очевидное я.
— Передай ей, что она старая сука!
— Да она слышала уже. — вздыхаю я. И почему люди вокруг меня такие агрессивные? Любовь правит миром… нет, надо тут культ Божественной Любви начинать создавать, вести пояснительную работу.
— А ты еще раз передай! — заводится Юрико: — и не вздумай там ее трахать! Только этого не хватало!
Глава 13
Мы сидим в полутьме кабинета на шестнадцатом этаже, сидим и молчим. Иногда надо говорить, надо убеждать, надо аргументировать и призывать к разуму, надо жалить словами словно овод, надо демонстрировать красноречие и ораторское искусство. А иногда надо просто промолчать. И сейчас — как раз один из этих моментов. Я сижу в своем кресле, а эфирный директор Накано Наоки — в своем. Тяжелый, хромированный револьвер, словно бы выточенный целиком из куска металла — лежит на столе рядом со мной, и мы вдвоем делаем вид что не замечаем его. На столе, кроме револьвера — стоит граненная бутылка очень дорогого виски и два тумблера с камнями. Как говорят в барах — whiskey on the rocks… лед растворяется и портит вкус, а вот охлажденные в морозилке камни просто охлаждают его. Еще на столе лежит белое полотенце с бурыми пятнами и целлофановый пакет со льдом. Да, лед заворачивается в полотенце, а потом прикладывается к пострадавшему объекту, чтобы меньше опухало. Все равно переносица эфирного директора Накано — распухла и сейчас она уже не выглядит такой роскошной женщиной, как совсем недавно. У нее распухла переносица, покраснели глаза, опухли веки и растрепались волосы. Несмотря на качественную косметику — она размазана по лицу и в целом вид у госпожи Накано как после бурной ночки в студенческом общежитии, еще и пуговицы на рубашке оторваны, так что я могу созерцать намного больше эфирного директора в распахнутой рубашке, чем позволяется приличиями. Пользуясь случаем, отмечаю, что, как и следовало ожидать от светской львицы — в этом самом разрезе эфирный директор очень даже ничего. Ровный загар, упругая кожа без малейших изъянов, подтянутые и высокие творения пластического хирурга и чудо инженерной мысли — ее груди, которые спелыми плодами выпирают из дорогого бюстгальтера. До госпожи Накано я всегда облизывался на Мидори-сан, но наша школьная медсестра совсем другая. Она как будто мягкая, сдобная булочка, которую охота смять и пожамкать, наслаждаясь запахом и вкусом. А вот госпожа Накано словно гончая, подтянутая, совершенная и резкая. Кажется, что если обнять ее — то порежешься. Это как обнимать питона или большую дикую кошку — может и приятно, но очень и очень опасно.
Отвожу свой взгляд в сторону от разорванной на груди рубашки госпожи Накано. Это все адреналиновый откат, организм понял, что смерть ему больше не угрожает и тут же толкает меня на немедленное размножение, вот тут и самка рядом, чего теряться. Выделяет гормоны, паскуда такая, опять с собственным стояком бороться. Начинаю понимать Бьянку, которая при мысли о геноциде всегда течь начинает… чертова психопатка. За что я ее люблю? Видимо как раз за это… говорят в паре обязательно надо убедиться что именно ты — crazy one, именно ты — долбанутый. У нас в паре хрен разберет, я вот раньше считал, что это я тут самый долбанутый, но последние события показывают, насколько я Кексика недооценивал, она же как из песни AC/DC, она — тринитротолуол, она совершенно и абсолютно поехавшая и это привлекает меня в ней, словно мотылька тянет на жар ацетиленовой горелки в темноте.
Хочу ли я тихой и спокойной жизни? Да. Или нет? При мысли о том, как наша с ней жизнь несется к черту вниз и вверх и Кексик — хохочет безумным смехом, паля в белый свет из своего тяжелого пулемета от бедра — что-то в моей груди подается навстречу этому чувству, и улыбка растягивает мои губы, и Темный попутчик хохочет вместе с Кексиком, вот она радость жизни, Кента! Долой скучную жизнь, неужели ты собираешься жить вечно?! Ходить по улицам, толкаться в метро, работать в офисе по двенадцать часов, приходить домой и так никогда и не поднять голову вверх?! У тебя есть она и она разделяет твои убеждения, твои желания, она поймет тебя… чтобы ты не захотел сделать… а все что тебе надо сделать — это отпустить тормоза. Прекратить ее сдерживать. Расслабиться и наслаждаться представлением, черт возьми.
— Револьвер верни… — говорит наконец Накано: — это подарок.
— Вот хрен тебе. — отвечаю я, нарушая все законы вежливости и правила хорошего тона. Какой тут к черту стандинг? Не собираюсь я слова подбирать, тоже мне мстительница нашлась. Сперва бы выяснила что к чему, а потом выводы делала. Вот, кстати, именно поэтому я Зрячего и не пристрелил в тот раз. Действовать импульсивно, не собрав информацию — это глупо. Может кто-то (и мы знаем кто именно) — манипулировал мною? Может Зрячий ни хрена не заслужил репутацию, а его подставили? Вот как Бьянку и Ю-тян — кто-то расчетливо подставил, а тут еще и я пришел, вот у Накано-сан крышечку и заклинило — дескать поиздеваться пришел… получи фашист гранату! Нет, нет, нет, нельзя так, иначе вы будете только орудием в руках кого-то расчетливого, если вы поддаетесь эмоциям, позволяете своей внутренней обезьяне решать за вас — то вы и есть эта самая обезьяна. Убить легко… но воскресить человека невозможно. А зная, что смерть не конец, убийство и вовсе не выглядит как наказание. Вот связать человека и Бьянке на опыты отдать… и Шизуку позвать… вот сколько вокруг меня людей с перекоряченной психикой…
— Просто оставь его на столе, когда уходить будешь. Разряди и оставь — говорит госпожа Накано и по ее подбородку течет тонкая струйка крови. Когда это я успел ей губу разбить? Приглядываюсь. Непонятно… видимо пересохли губы, треснули… все же эти губы это не просто губы а еще одно творение рук неизвестного гения от пластической хирургии.
— Зачем тебе револьвер? Еще застрелишься… — шучу я, ляпнув первое что в голову пришло, но встретившись взглядом госпожой Накано вдруг понимаю — именно так она и поступит. Вот сейчас, стоит мне встать, небрежным движением кисти откинуть вбок барабан и высыпать в ладонь пять патронов и одну стрелянную гильзу, поставить один патрон рядом с прозрачным тумблером с виски на камнях. Положить на стол тяжесть револьвера. Развернуться и выйти из кабинета эфирного директора, закрыть за собой дверь и прислушаться. И услышать одинокий грохот выстрела в закрытом помещении. И можно даже не открывать дверь, ведь и так ясно что я там увижу — тело госпожи Накано в кресле с дыркой в голове и с ее мозгами на стене, как раз там, где у нее картины малых голландцев, то ли Питера Хоха, то ли Яна Вермеера… интересно подскочит ли цена на эти картины в результате такого вот украшения или упадет? Натюрморт с кистью винограда семнадцатого века, холст, масло, с добавлением антуража двадцать первого века, бурые брызги, сделанные кровью и мозгами некой Накано Наоки… звучит. Чертовы японцы. Вот откуда столько бараньего упрямства и узколобости? Ладно я знаю, что смерти нет, но она то куда?
