Я недоумённо поднял брови, рассчитывая на объяснения, но их не последовало. Ну… не бросать же собачендру одну на острове? На такую жестокость я способен не был – а потому мы вдвоём взялись за пропущенный вдоль бортов шнур, сдёрнули надувнушку с песка (собака при этом ещё раз тявкнула и улеглась на дно лодки, положив морду на подобранные лапы), забрались сами. При этом незнакомцу пришлось полу своего брезентового плаща, и я увидел на ремне поясе что-то вроде поясной кожаной сумки – тонкой работы, украшенной тиснёным узором и снабжённой позеленевшими от морской воды медными застёжками и такими же медными ободками по кромкам. Крышка её украшала накладная чеканная фигура, тоже медная; в изображении я, приглядевшись, узнал стилизованный силуэт кальмара с хвостом, похожим на зазубренный наконечник копья и, раскинутыми в стороны усаженными присосками щупальца. Форму сумочка имела полукруглую, размер позволял вместить парочку не слишком толстых книг обычного формата или, скажем, несколько алюминиевых тарелок, вложенных одна в другую. Вещь была крайне необычной, и так же слабо вязалась с прочим обликом «спасённого» – подобным изделиям место на фестивале ролевиков-толкиенистов или исторических реконструкторов, которые начали с некоторых пор появляться на просторах нашей родины, но уж никак не на поясе беломорского рыбака…

Пока я гадал над очередной странностью, незнакомец устроился на центральной банке, потрепал собаку по загривку (та довольно заурчала в ответ и лизнула его руку) и взялся за вёсла. Я одобрительно кивнул – есть желание, пусть гребёт, препятствовать не буду – и ткнул пальцем в покачивающийся метрах в двухстах от берега «Штральзунд».

Остров Костьян выплыл и-за береговой сопки примерно через полтора часа – высокий, изломанный, в отличие от плоских луд, которыми изобиловали прибрежные проливы-салмы. Дошли мы несколько быстрее, чем я ожидал, и всё благодаря моему новому попутчику: посидев с четверть часа без дела, он предложил поставить в помощь движку паруса. «Ветер попутный, – сказал он, – побежим быстрее, а со снастями управиться помогу.» Я согласился – остаток пути предстояло проделать без метаний по вехам и створовым знакам, почти по прямой, одним, левым галсом, а ветерок, разошедшийся баллов до четырёх, задувал в полный бакштаг, веселя мое сердце убеждённого марсофлота.

«Штральзунд», как и прочие боты серии «СОЛ-800» нёс на двух своих мачтах парусное вооружение гафельного кеча, состоящее из четырёх парусов. Основной, грот, верхняя и нижняя шкаторины которого крепились к гафелю и гику; большой стаксель в виде узкого треугольника, острым концом обращённого вверх и ставящийся на грота-штаге, снасти, оттягивающей к носу грот-мачту; кливер, который полагалось ставить на штаге, идущем от топа мачты к кончику бушприта, и наконец, вспомогательная бермудская бизань, которую ставят довольно редко, только когда предстоят частые лавировки при слабом ветре. Сейчас я решил обойтись гротом и стакселем, о чём и сообщил попутчику. Он кивнул и на удивление ловко взялся за дело: распустил штертики, притягивающие гафель вместе с уложенным складками парусом к гику, в три рывка выбрал грота-фал, подтянул повыше гафель. Грот, трапециевидный парус площадью примерно в пятнадцать квадратов заполоскал, перекинув гик на подветренный борт, пока «попутчик» не выбрал втугую топенант-гик и грота-шкот. Вообще-то на яхтах современной постройки для этого служат особые лебёдки, экономящие силы и позволяющие при необходимости работать одной рукой – но «Штральзунд», как и его систер-шипы был оснащён с претензией на стиль «ретро», а потому снасти приходилось тянуть по старинки, а крепить на обычные деревянные утки и кофель-нагели. Незнакомец управился с этим в несколько движений, и я не мог не оценить его опыт в обращении с парусной оснасткой и особенно искусство в вязании узлов – они словно сами возникали под его заскорузлыми жёсткими даже на вид пальцами.

«Штральзунд» вздрогнул всем корпусом, накренился на правый борт и пошёл быстрее – энергия ветра прибавилась к невеликим лошадиным силам дизелька. Я одобрительно крякнул и убавил обороты.

Выбрав слабину так, чтобы полотнище грота не полоскало, попутчик взялся за стаксель и обошёлся с ним так же быстро и умело. Закончив, он завёл оба шкота на утки и уселся на наветренный борт, причём место он выбрал так, чтобы иметь возможность видеть, что происходит у нас по курсу – мне-то обзор закрывала рубка и задранный полубак с бушпритом и висящей под ним верёвочной сеткой. Что ж, предосторожность нелишняя – отлив уже в самом разгаре, и не хватало ещё налететь на полном ходу на притаившийся под водой камень, или притопленное бревно, из числа тех, что десятками тысяч выносит каждый год в море Северная Двина. Впрочем, торопиться особо некуда – «Штральзунд» весело бежит в нужную сторону, никаких видимых препятствий не было, и я уже начал прикидывать, как лучше будет заходить в бухточку за островом, где располагалась наша якорная стоянка. Пожалуй, стоит обогнуть Костьян мористее – так получится слегка дольше, но зато не придётся лавировать среди луд, во множестве рассыпанных под берегом, обращённым к материку. И тогда можно будет, выйдя на открытый простор, обращённый в сторону залива, сделать поворот оверштаг, потом привестись к ветру – и добежать до места красуясь собой, в крутой бейдевинд, с сильным креном, неся на форштевне высокий белопенный бурун. Я ещё раз прикинул расстояние и направления ветра и течений: так, этим галсом мы будем идти ещё четверть часа, а потом надо готовиться к повороту. Учитывая недостаток рабочих рук на судне – операция не самая простая. Но беспокоиться не о чем, новый, временный член команды уже продемонстрировал свою квалификацию…

– Вижу, вам приходилось ходить на парусных судах? – спросил я, вынужденно повысив голос – приходилось перекрикивать громкое шипение и барабанные удары волн в деревянный корпус. – На крейсерских яхтах, или на чём-то посерьёзнее?

– Мне на всём приходилось ходить. – отозвался он. «Штральзунд» как раз вырезался за Костьян, и ветер резко зашёл к норду. Грот захлопал, заполоскал, я налёг пятой точкой на румпель, а мой попутчик принялся торопливо выбирать шкоты. Теперь мы шли по-прежнему, левым галсом, но гораздо круче к ветру – соответственно, увеличился крен, и волны нет-нет, да захлёстывали планширь.

– А это что там, маяк? – внезапно спросил он и вытянул руку в сторону дальнего берега. Собака при этом его жесте выскочила на крышу рубки и сделала в указанном направлении стойку – точь-в-точь, как сеттер на дичь, ушки торчком и даже свёрнутый бубликом хвост немного распрямился, и нервно подрагивает. Я пригляделся – вдали, на фоне острова Великий, что отделяет Великую Салму от Кандалакшского пролива, мигала крошечная световая точка.

– Маячный буй, автоматический. – я искоса глянул на карту, которая лежала на откидном столике, придавленная пружинным зажимом, буй был помечен на ней красным крестиком с трёхзначным номером. – Отмечает судовой ход для крупнотоннажных судов. Ходя тут иногда до Пояконды и обратно… хотя, какие они крупнотоннажные, смех один. Вот в Кандалакшу здоровенные дуры тянутся, но не здесь, далеко, по ту сторону островов.

Он помолчал несколько секунд, словно оценивая сказанное, проверил, надёжно ли крепится на утке шкоты, и полез под полу плаща – в ту самую замеченную мною давеча поясную сумочку. Наощупь открыл и, зацепив тремя пальцами, извлёк на свет небольшой предмет, блеснувший на солнышке хрустальным оптическим стеклом и полированной тёмной, старинной даже на вид, бронзой.

Я собрался, было спросить, что это такое, но тут стало не до вопросов: «попутчик» пристроил непонятную штуку на колене (теперь она всё больше напоминала старинную астролябию) и стал ловко перещёлкивать лимбы, то проворачивая на несколько делений, то совмещая с подвижными выступами, то бросая зачем-то взгляд на неяркое солнце. Подожду, что будет дальше, решил я, вытягивая всё же шею, так чтобы лучше разглядеть все эти необычные манипуляции, сопровождавшиеся звонкими металлическими щелчками.