Мара наблюдала за сыном с веранды, мучительно сожалея, что не может находиться сейчас рядом с ними обоими. Однако лекари не позволяли ей надолго вставать с подушек, а муж, который обычно бывал снисходителен к вспышкам ее упрямства, не соглашался ни на какие поблажки. Нельзя было рисковать будущим наследником. Зато все, о чем бы Мара ни попросила, доставлялось ей немедленно, чтобы сгладить неудобства от всевозможных запретов.

Прибывали подарки от других важных господ: от одних - роскошные, от других - самые скромные знаки внимания. От Джиро была получена дорогая, но чудовищно уродливая ваза. С каким-то изощренным злорадством Мара приказала отдать вазу слугам, чтобы они могли использовать ее для выноса из дома ночных нечистот.

Но из всех даров самыми желанными для Мары были книги, доставляемые в больших ларцах, от которых пахло пылью и плесенью. Их присылала Изашани, предпочитая такое подношение более привычным лаковым шкатулкам или экзотическим певчим птицам. Читая записочки, приложенные к подаркам, Мара весело смеялась. За броским гримом Изашани, за ее милыми женскими шуточками скрывались проницательный ум и сильная воля. А тем временем от ее сына Хоппары приходили традиционные, но ошеломляюще экстравагантные букеты цветов.

Окруженная расписными вазами, Мара вдыхала аромат срезанных цветов кекали и пыталась не думать о Кевине-варваре, который впервые открыл ей в сумерках сада, что значит быть женщиной... Давно это было. Сейчас, нахмурившись, она изучала трактат об оружии и военных кампаниях. Она еще больше нахмурилась, когда подумала, что, быть может, в премудрости этого трактата вникал и Джиро Анасати. Тут ее мысли сбились. Сообщения от Аракаси поступали нерегулярно - с тех пор как она возложила на него задачу добыть секретные документы тонга Камои. Она не видела его уже несколько месяцев; ей не хватало его быстрого ума и безошибочного истолкования старых и новых слухов. Закрыв книгу, она попыталась представить себе, где он сейчас находится. Сидит, возможно, где-нибудь в захолустном постоялом дворе, приняв обличье погонщика нидр или моряка. А может быть, подкрепляется за одним столом с бродячим торговцем.

Она запретила себе даже в мыслях допускать, что он, может быть, уже мертв.

На самом же деле Аракаси в этот момент лежал на боку среди смятых и перепутанных шелковых простыней и легким прикосновением искусных пальцев поглаживал бедро девушки в самом расцвете молодости и красоты. Его не слишком беспокоило то, что, согласно условиям контракта-обязательства, она является собственностью другого мужчины, равно как и то, что он рисковал собственной жизнью ради обольщения этой девушки. Если даже какой-нибудь слуга или стражник, озабоченный защитой добродетели рабыни-наложницы, рассчитывает застать ее среди бела дня с любовником, то уж наверняка спальня отсутствующего хозяина окажется последним местом, где он вздумает ее искать.

Сама красавица успела достаточно соскучиться от жизни взаперти, чтобы обрадоваться приключению; к тому же она, по молодости лет, не ожидала от жизни никаких особенных подвохов. Ее нынешний владелец, старый и тучный, не мог похвастаться мужскими доблестями. С Аракаси все было иначе. Она, постигшая все тонкости науки угождения мужчинам в постели и занимавшаяся этим с шести лет, чувствовала себя выдохшейся и пресыщенной. Преуспеет ли он в своих стараниях возбудить ее - вот и все, что ее сейчас интересовало.

Для главного разведчика Акомы ставки в игре, которую он вел, были намного выше.

В полутемной комнате с закрытыми перегородками воздух казался тяжелым из-за дымка курильниц с благовониями и аромата духов. Простыни источали запах трав, которые считались верным средством для возбуждения сладострастных желаний. Аракаси, изучивший немало книг по медицине, знал, что это поверье ложно; впрочем, престарелый хозяин был достаточно богат и мог не беспокоиться насчет того, не попусту ли потрачены его деньги. Эта мешанина приторных ароматов чрезвычайно досаждала Аракаси, больше всего он сейчас жалел о том, что нельзя раздвинуть перегородки. Ему казалось даже, что он с большей легкостью претерпел бы запах заношенной набедренной повязки и фартука, которые надевал в тех случаях, когда не хотел, чтобы почтенные попутчики или случайные встречные слишком пристально вглядывались ему в лицо. По крайней мере, запах гнилых овощей отгонял бы сон, тогда как сейчас, в густых облаках ароматов, от Аракаси требовались титанические усилия, чтобы не заснуть.

Девушка шевельнулась, и шелковое покрывало с тихим шелестом соскользнуло с ее тела. В послеполуденном свете, сочащемся сквозь стенные перегородки, взору открылись великолепные очертания ее фигуры и разметавшиеся на подушке локоны медового оттенка. Раскосые зеленые глаза были устремлены на Ара-каси.

- Я не говорила, что у меня есть сестра.

Это был ответ на фразу, прозвучавшую пару минут тому назад.

Бархатно-мягким голосом Аракаси произнес:

- Я узнал от купца, который продал твой контракт.

Она словно одеревенела; блаженная расслабленность, в которой она пребывала последние десять минут, отлетела без следа.

- Это были неблагоразумные слова.

Речь шла отнюдь не об оскорблении: по сути, ее положение было лишь ненамного лучше, чем у какой-нибудь дорогой куртизанки. Кто купил ее сестру - вот в чем состояло опасное знание, и посредник, через которого совершалась сделка, вряд ли был настолько глуп или неосторожен, чтобы так распускать язык. Аракаси отвел в сторону золотисто-медовый локон и погладил девушку по затылку:

- Я вообще неблагоразумный человек, Камлио.

Ее глаза расширились, и губы сложились в лукавую улыбку.

- Это верно. - Потом на лице у нее появилось задумчивое выражение. - Ты странный человек. - Она сделала недовольную гримаску. - Иногда мне кажется, что ты из знатных господ и только притворяешься бедным торговцем. - Она испытующе взглянула ему в лицо. - Глаза у тебя старше, чем весь твой облик. - Не дождавшись ответа, она сменила тон. - Ты что-то не очень разговорчив! - Она кокетливо облизнула губы. - И совсем не забавен. Ну ладно. Позабавь меня. Я - чужая игрушка. Ради чего я должна стать твоей игрушкой и рисковать своим благополучием?

Когда Аракаси уже вдохнул воздух, собираясь отвечать, Камлио прижала к его губам палец с ноготком, украшенным золотыми блестками:

- Только не говори, что ты выкупишь мою свободу ради любви. Это будет банальностью.

Аракаси поцеловал кончики розовых пальцев, а потом ласково отвел ее руку. В выражении его лица был ясно виден оттенок оскорбленного достоинства.

- Это не будет банальностью. Это будет правдой.

Мара не ограничивала его в расходах, и вряд ли она поскупится, когда на кон поставлено так много: ведь речь идет о возможности проникнуть в тайное обиталище главаря убийц, всегда считавшееся недоступным.

Девушка, лежавшая в его объятиях, не сочла нужным скрыть недоверие. Для того чтобы просто перекупить у нынешнего владельца контракт сроком на семь лет, потребовалось бы выложить кругленькую сумму - примерно столько, сколько стоит приличный городской дом. Но чтобы освободить наложницу, покупатель был обязан возместить все расходы хозяину дома наслаждений, некогда оплатившему ее воспитание и обучение, а эти расходы составляли уже стоимость небольшого поместья. Ее контракты будут продаваться и перепродаваться, пока она не выдохнется настолько, что ни один мужчина не польстится на ее прелести.

- Ты не настолько богат, - презрительно бросила она. - А если даже у хозяина, на которого ты работаешь, денег джайги не клюют, то все равно я рискую жизнью, когда решаюсь побеседовать с тобой.

Аракаси наклонил голову и поцеловал ее в шею. Ее напряженность не заставила его крепче прижать ее к себе: он оставлял ей возможность в любой момент отстраниться, если бы она пожелала, и эту деликатность она не могла не оценить. По отношению к ней почти все мужчины вели себя так, словно у нее и быть не могло ни своих желаний, ни своих чувств. А этот был редким исключением. И руки его казались весьма умелыми. Она услышала нотку искренности в его голосе, когда он сказал: