Шимони тихонько посмеивался, как будто его забавляли эти низменные шуточки, и тем еще больше выводил Тапека из себя. Этот старый пень, думал нетерпеливый преследователь, ведет себя так, будто его совсем не интересует погоня за носилками Мары, а ведь именно это сейчас было самым важным! Они обязаны ее настигнуть, иначе зачем же их послала Ассамблея?

Несколько раз Тапеку приходилось заставлять себя заново сосредоточиться: стоило ему хоть чуть-чуть отвлечься, и призрачное видение расплывалось. На широких бульварах и оживленных улицах к мерцающему образу кортежа Акомы примешивались сотни других образов, и картина утрачивала четкость. Чтобы на фоне всего этого хаоса выделять нужную группу, требовалась огромная духовная энергия. Только потому, что прохожие, в этот ранний предрассветный час оказавшиеся на улице, поспешно уступали дорогу Черным Ризам, Тапек мог удерживать зыбкий образ паланкина Мары в поле зрения, а властительница Акомы продолжала свой дьявольски запутанный путь. Тапек почти совсем обессилел к тому моменту, когда чары привели их к ступеням храма Туракаму. Там фигуры-фантомы слились наконец-то с их живыми прообразами, знаменуя тем самым соединение прошлого с настоящим. Рабы Мары опустили свою ношу. Взмахом рук Тапек развеял чары. Голубое свечение погасло; на виду остались пустые носилки Мары, стоящие на вымощенной камнем площадке. Тапек моргнул, чтобы согнать с глаз усталость после непрерывного многочасового напряжения. Охранники Мары и ее слуги отсутствовали; вероятнее всего, они отдыхали и подкреплялись в какой-нибудь из ближайших таверн, пока их хозяйка занималась делами внутри храма. Звезды на небе начали бледнеть перед скорым рассветом. Настроение у Тапека было самым гнусным: вдобавок ко всему прочему он сбил ноги о камни мостовой. Чуть не до смерти перепугав раба, подметавшего лестницу парадного входа в храм Красного бога, он послал беднягу за верховным жрецом. Любая дверь была открыта перед Всемогущим, но даже маги соблюдали традицию. По обычаю, никто не входил в храм без разрешения.

Шимони хранил молчание.

Хорошо еще, что ждать не пришлось долго. Верховный жрец бога смерти был еще облачен в хламиду, которую надел во время визита Мары.

- Чем я могу услужить вам. Всемогущие?

Его поклон был строго официальным, в точном соответствии с той мерой почтения, какая требовалась от священнослужителя столь высокого ранга.

Тапек обуздал собственное раздражение:

- Мы ищем властительницу Мару, чтобы задать ей несколько вопросов.

Жрец выпрямился с выражением испуга на лице:

- Сожалею, Всемогущий. Властительница действительно здесь. Но в частной жизни госпожи возникли сложности, которые тревожат ее дух. Она получила от меня совет, но не нашла утешения. По собственному желанию она удалилась во внутреннее святилище храма Туракаму. Она ушла в добровольное затворничество, Всемогущие, дабы снискать там умиротворение и душевный покой. Остается надеяться, что мой бог внушит ей бодрость и придаст сил, чтобы преодолеть житейские трудности.

Тапек взъярился настолько, что готов был рвать на себе волосы, но ограничился тем, что лишь отбросил капюшон на спину.

- И сколь долго она там пробудет? Мы подождем.

Жрец задрожал - вероятно, от страха, - но глаза у него оставались вполне спокойными, когда он ответил:

- Как это ни огорчительно, я весьма сомневаюсь, что госпожа Мара выйдет из храма сегодня или вообще в ближайшем будущем. Она оставила указания своим слугам: носильщикам предписано утром отнести паланкин в поместье близ Сулан-Ку, ибо она проведет в затворничестве некоторое время. Речь идет самое малое о неделях; но, возможно, ей понадобятся и месяцы.

- Месяцы!.. - Тапек переступил с ноги на ногу, а потом уставился на жреца злобным взглядом. Свою тираду черноризец закончил весьма язвительно: - Мне трудно поверить, что столь своевольная женщина, как властительница Мара, станет заботиться о своем душевном состоянии в такой неподходящий час!

Призвав на помощь дарованное ему свыше достоинство, жрец неторопливо расправил на себе одежду.

- Всемогущий, смертный может позаботиться о состоянии своего духа в любое время, - мягко поправил он зарвавшегося мага, а затем сложил руки на груди, застыв в величественной позе.

Тапек рванулся было вперед, словно собирался штурмом взять лестницу и нарушить покой храмового квартала. Однако Шимони остановил его резким движением руки.

- Подумай сам, - сказал пожилой чародей, словно бичом хлестнул. - Святость храмов почитается уже тысячи лет. Зачем ломать такую проверенную временем традицию, как неприкосновенность святилища, Тапек? Рано или поздно Мара выйдет отсюда. А если даже не выйдет - наши цели будут достигнуты, разве нет?

Огненнокудрый маг скривился, будто надкусил гнилой плод.

- Ты со своими Хочокеной и Фумитой - недоумки, если пытаетесь ее защитить! - прошипел он так, чтобы его мог слышать только старший собрат. - Она опасна!

- Столь же опасна, как публичное противоборство Ассамблеи и храмов? - уточнил Шимони столь же угрожающим тоном.

Казалось, что Тапек слегка остыл:

- Ты прав. Она недостойна того, чтобы из-за нее началась открытая свара.

Шимони молча кивнул и, видимо, счел себя удовлетворенным. В воздухе возникло слабое гудение, и не успел еще жрец сообразить, что стычка окончена, как два черноризца исчезли, оставив за собой лишь утихающий ветерок и запоздалое эхо гнева Тапека.

Грохот лебедки на палубе торгового судна "Коальтека" прекратился, раздался глухой стук удара о дерево тяжелого каменного якоря, обмотанного кожей. Зычным голосом капитан подал следующую команду. Заскрипели канаты, поднялись реи, и паруса из ярко-окрашенного холста наполнились ветром. Мара мерила шагами крохотную кормовую каюту, не имея возможности выйти на палубу. Как ни стремилась она на свежий воздух - особенно сейчас, когда моряки ставили паруса, - приходилось смиряться с необходимостью. За те недели, в течение которых она была лишена солнечного света и вынужденно терпела духоту тесной каморки, Мара изрядно намучилась. Она взглянула на своего военачальника, чье лицо тоже успело побледнеть за время путешествия по туннелям чо-джайнов от города Сулан-Ку до порта Калх на отдаленном полуострове.

Мара никогда не бывала в южных окраинах провинции Хонкани. Но она кое-что слышала об этих местах от Джайкена и изводилась от неутоленного любопытства. Как ей хотелось бы побывать наверху, хотя бы ночью, и увидеть воочию Равнинный Город! Здесь располагался вход в великий магический коридор, который вел в Мидкемию; именно отсюда Кевина отправили на родину. Здесь же находились огромные каменоломни, которые служили основой имперской торговли в южных областях страны.

Однако не стоило рисковать и навлекать на себя гнев Ассамблеи ради легкомысленного каприза. Изобретательность Люджана и удача позволили навести преследователей на ложный след, который обрывался на ступенях храма Туракаму в Сулан-Ку и создавал иллюзию, будто госпожа Мара пытается обрести душевный покой в уединении внутреннего святилища. Если Черные Ризы заподозрят, что их обвели вокруг пальца, если какой-нибудь уличный попрошайка опознает в ней Слугу Империи, то жизнь самой. Мары, равно как и жизнь ее близких, не будет стоить ломаной цинтии. И потому Мара решилась совершить нечто немыслимое с точки зрения цуранской аристократии: переодевшись в платье рабыни, она покинула Сулан-Ку в обществе Люджана и Сарика, которые, в свою очередь, были облачены в доспехи наемников, не имеющие отличительных знаков принадлежности к какому-либо дому. Фермеры и торговцы, оказавшиеся в тот час на улице, предполагали, что эта женщина всего лишь военная добыча двух коренастых молодцов. Длинная серая рубаха, какие носили рабыни, не вызывала у них никаких сомнений, но они, не таясь, пожирали глазами ее стройную фигуру и блестящие волосы. Кое-кто выкрикивал похабные комментарии, и Люджан отвечал в том же духе. Его нарочитая грубость служила хорошим прикрытием для неуместной брезгливости Сарика, который не сразу сумел переломить себя и начать лицедействовать, а потому норовил схватиться за рукоять меча при каждом оскорблении, нанесенном мнимой рабыне.