Мы оценили совет этого дружелюбного молодого человека только после конфликта с жестоким губернатором Хотана Ма Шао-ву. Китайский чиновник пригласил нас отобедать в его ямене и уехал. Профессор Рерих и г-жа Рерих предпочли остаться в лагере, поэтому на званый обед пришлось отправиться мне вместе с переводчиком г-ном Цаем. Хотя до яменя было каких-нибудь пятьсот ярдов, тем не менее Цай настоял, чтобы мы ехали верхом. Что поделаешь, таков этикет! Во время обеда я расспрашивал чиновника, есть ли в окрестностях Санджу развалины города. Он сказал, что все древности вывезены европейскими исследователями и на рынке уже много лет ничего не появлялось. Глиняные изображения можно найти лишь в Зангуйе, но ничего по‑настоящему интересного нет. Профессия такламанчи, или людей, занимающихся поисками сокровищ в песках пустыни Такламакан, очень редкая – мало кто отваживается вести раскопки в песчаных дюнах. Китаец рассказал нам об исследованиях в Кашгаре доктора Ле Кока, о том, как его помощник спустился на канате в пещерный храм Учмургана. Рассказы о европейцах-исследователях – обычная тема разговора за обедом. Однако было уже поздно, и, поблагодарив чиновника за гостеприимство, мы поспешили в лагерь, чтобы успеть приготовиться к завтрашнему отъезду.

Оставив позади Санджу-базар, мы вышли на обширное плато, и перед нами открылись просторы южной границы Такламакана – безбрежной и выжженной солнцем пустыни. На северо-восток вела хорошо протоптанная караванами тропа. Равнина казалась совершенно безжизненной, как вдруг вдали появился одинокий всадник. Он спешился, стреножил лошадь и положил на раскаленный песок белый войлок, а сверху – несколько дынь. Всадник оказался бедным путешественником, который счел своим долгом поприветствовать гостей из других стран. Мы слезли с лошадей и с удовольствием отведали его дынь, приятно освежавших в палящий полдень. В свою очередь мы преподнесли ему охотничий нож.

Пустыня Такламакан около Хотана

Весь день мы шли по песчаной и каменистой равнине. Легкие туманные силуэты гор на юге возвещали о великой горной стране Куньлуня. На закате подошли к пыльной и грязной деревушке Зангуйе и сразу заметили разницу между жизнью в оазисе и пустыне. Позади остались опрятные деревушки Верхнего Санджу с их нарядными и зажиточными селянами. Здесь же, в Зангуйе, все было пропитано пылью, а жители напоминали нищих. Нам предложили дастархан, и мы поставили палатки в пыльном фруктовом саду. Лошади Омар-хана находились в таком плохом состоянии, что для доставки грузов в Хотан надо было нанимать верблюдов.

Утро выдалось очень жарким, а впереди – долгий и утомительный переход в Пиалму. Наши предшественники немало писали о трудностях путешествия в древнее царство нефрита. К экспедиции присоединился китайский капитан, ехавший в отпуск в далекий Ланьчжоу в Кансу. Его сопровождал денщик, присматривавший за огромными седельными вьюками – настоящим бедствием караванов, так как они причиняют увечья лошадям и якам. Капитан рассказывал нам о библиотеке Тунь-хуана, о сказочных дворцах около Аксу, о генерале Анненкове и его казаках и о тибетских племенах возле Синин-фу. Устав от разговора, мы замолкли, а наш неутомимый попутчик начал петь китайские баллады, но как?! Резкие странные звуки, дикие восклицания заставили зафыркать даже лошадей, а моя серая настойчиво пыталась отойти от завывающего всадника. Ранее мне приходилось слышать китайские песни, и я даже научился оценивать некоторые древние религиозные напевы, но завывания капитана были какой-то безжалостной пародией на них. Даже Цай качал головой и выглядел подавленным. Позднее он признался, что поющий капитан вызывал у него отвращение.

Мы ехали на протяжении десяти часов, солнце буквально испепелило пустынную дорогу. Поздно вечером караван достиг деревни Пиалма, где и расположился в отведенном для него саду.

Ранним утром 13 октября мы отправились из Пиалмы в Зава Курган. Дорога была очень тяжелая и проходила через пояса песчаных дюн. Первые два часа мы шли по широкой каменистой равнине; в чистом предрассветном воздухе ясно просматривались снежные вершины Куньлуня. Вскоре и на другой стороне дороги появились дюны и осложнили путь людям и животным.

Нам повстречалось несколько семей китайских солдат, направлявшихся в Яркенд. Мужчины шли пешком с огромными тюками за спиной, женщины и дети ехали на маленьких осликах.

Перед Зава Курганом мы увидели зеленые островки пастбищ и участков возделанной земли. А среди барханов над нами неожиданно появилась стая голубей, летящих на восток. Двухмильный переход привел нас к мазару, к месту поклонения на хотанской дороге, известному как Каптар-мазар, или «Голубиный храм». В деревянных домиках во дворе гнездятся тысячи голубей. По преданию, все они произошли от пары птиц, чудесным образом появившихся из сердца имама Шахид Падшаха, погибшего здесь во время битвы. Говорят, что эти голуби сопровождают заблудившихся в пустыне путешественников. За голубями присматривал старик, у которого мы купили несколько фунтов зерна для птиц. Этот благочестивый акт совершается всеми путниками на хотанском пути.

Зава Курган – самое западное поселение в хотанском оазисе. Мы расположились в небольшом саду около постоялого двора, и здесь у нас случилось несчастье – мы потеряли преданного пса Амдонга. Пес не вынес жары пустыни, один из ладакцев принес его в лагерь бездыханным.

Дорога из Завы в Хотан проходит по возделанной земле. Повсюду – деревни, фермы и мазары. Мы миновали несколько базаров с китайскими воротами, на которых красовались надписи, восхваляющие деятельность прежних властей Хотана. К городу вела тополиная аллея. При въезде в ворота китайского город, или Хань-чена, нас окружила крикливая толпа китайских солдат и торговцев, бегущих за нашими лошадьми. Повсюду можно было видеть солдат с красными и желтыми погонами, особенно много околачивалось их на базарах. Говорили, что Ма таджэнь – большой поклонник военного искусства.

Нас встретил мелкий чиновник из губернаторского яменя и провел экспедицию в сад с китайскими павильонами, когда-то принадлежавший разбогатевшему за счет «трудов праведных» члену городского магистрата. Сад был маленький и пыльный, к тому же находился в самом центре скверно пахнущего китайского города. Мы выразили желание расположиться где-нибудь в другом месте, и нас тут же перевели в ухоженный сад Бадруддин-хана – афганского аксакала индийских торговцев и старого друга и помощника сэра Аурела Стейна. Пожилой аксакал предложил нам чай, и мы приятно провели время в кругу его многочисленного семейства, слушая рассказы о древностях Хотана и о новых раскопках в его окрестностях. В доме Бадруддин-хана имелась небольшая коллекция антиквариата, и он пообещал нам при случае показать ее.

Экспедиция расположилась в саду, но плотная толпа, состоящая из трехсот китайцев и тюрков, мешала ставить палатки Всем хотелось посмотреть на нашего огромного пса Тумбала. Чтобы пес остался живым во время перехода по знойной пустыне, мы посадили его в повозку и привязали на цепь. Четверо ладакцев доставили Тумбала в город. Появление черного пса привело хотанский базар в смятение: женщины начали кричать, магазины позакрывались, все были уверены, что иностранцы привезли с собой большого черного медведя. Губернатор Хотана даже прислал к нам своего личного секретаря с визитной карточкой, чтобы навести справки. Огромная толпа наседала на нас со всех сторон, поэтому наши вьючные лошади и погонщики никак не могли пробиться за ограждение. Успокоив секретаря, я отправил гонца к коменданту хотанского гарнизона с просьбой прислать двух или трех солдат, чтобы освободить сад от толпы. Вскоре появились солдаты, вооруженные винтовками системы Маузера старого образца, но все их старания оказались тщетными. Толпа увеличилась вдвое; потребовалось подкрепление, которое с трудом проникло в сад через узкие ворота. Нашему молодому ладакскому караван-баши вдруг пришла в голову великолепная мысль, и он громко крикнул: «Собака сорвалась с цепи!» Эти слова произвели магическое действие. Люди в панике бросились врассыпную, и через несколько мгновений исчезли все, даже личный секретарь хотанского губернатора, хотя нам хотелось, чтобы он остался. Мы пытались удержать солдат, но и они улетучились вместе с толпой, бросив винтовки у ворот сада.