Таким должностным лицом и считал сам себя Яков Соловьев, неприметный хранитель шифров и лицо, ответственное за всю засекреченную аппаратуру, которая испытывалась на новом корабле, вроде новейших радаров и систем наведения оружия. На самом деле Соловьев числился оперуполномоченным особого отдела, ведя не только учет кадров, но и тайную слежку за моряками экипажа новейшего эсминца на предмет выявления неблагонадежных среди личного состава. И для этого он вербовал себе добровольных помощников по всему кораблю. А еще в компетенции Якова Ефимовича находились разведка и контрразведка. Времена Лаврентия Берии уже ушли к этому моменту в прошлое вместе с ним самим, но его наследие пока еще крепко сидело в органах государственной безопасности СССР. А сам Соловьев сформировался, как специалист в своей специфической области, именно при Берии.

Соображал Яков всегда четко, а его расслабленно-пьяненький внешний вид являлся лишь необходимой маскировкой, призванной усыплять бдительность тех, за кем он внимательно наблюдал. Маска недалекого алкоголика позволяла легко втираться к людям в доверие. Ведь пьющего и сонного человека мало кто сочтет для себя опасным. Вот только эта маска с годами все больше прирастала к его собственной натуре.

Особый статус позволял Соловьеву быть начальником самому себе. На эсминце он не подчинялся никому, даже командиру корабля. А штурманскую рубку в качестве своего боевого поста он облюбовал потому, что она находилась сразу за мостиком, примыкая к ходовой рубке, главному командному пункту эсминца. Тут же рядом находилась и рубка связи с шифровальным постом. Так что, сидя в штурманской, Соловьев всегда оставался в курсе всех главных корабельных событий. И отсюда он мог беспрепятственно и ненавязчиво наблюдать и за замполитом, и за самим командиром эсминца.

Вот только на этот раз Соловьев, действительно, задремал. Сильная качка, по-видимому, так подействовала на его изношенный уже организм. А еще он вчера перебрал немного. И тут он вспомнил о докторе. Молодой судовой врач, лейтенант медицинской службы Дмитрий Ефремов с удовольствием общался с Соловьевым. Хотя сферы их деятельности, вроде бы, и никак не пересекались. Да и возраст был очень разный. Дистанция между ними составляла почти двадцать лет. Тем не менее, они всегда находили общие темы для разговоров, потому что оба нуждались в собеседниках и собутыльниках.

Ефремов, конечно, не догадывался, что Соловьев поначалу подружился с ним, занимаясь своей работой, проверяя молодого человека, на счет которого имелись сигналы. Оказывается, во время обучения на врача, писал Ефремов какие-то вольнодумские антисоветские стишки и рассказывал политические анекдоты, высмеивая коммунистическую партию и ее вождей. Вроде бы и ничего доказано не было. Но, кто-то же написал в органы несколько анонимок? А дыма без огня не бывает. Хотя, хода анонимкам в органах сейчас уже сразу не давали, но все равно, надо было проверить благонадежность этого товарища эскулапа, на всякий случай.

Вот и удалось Соловьеву судового врача завербовать, когда он однажды, сильно напившись, начал читать те самые свои стихи Якову Ефимовичу, да и пару таких похабных анекдотов рассказал про Хрущева, что волосы дыбом встали у оперуполномоченного. Раньше за такое можно было человека сразу в лагеря отправить. Причем, очень надолго. Но, сейчас уже то время прошло. А вот сотрудничать с органами по причине наличия компромата молодой врач согласился без лишних уговоров. И его, конечно, теперь легко можно откомандировать в составе аварийной партии на борт этой непонятной власовской яхты. Самому Соловьеву переплывать с эсминца на яхту в шторм совсем не хотелось. А Ефремова почему бы и не послать вместо себя? Он же доктор все-таки, а потому не должен вызвать никаких подозрений. Тем более, что они там просят помощи.

«Если он прибудет оказывать медицинскую помощь на судно, пострадавшее от шторма, что же тут необычного? Если даже яхта эта по официальному приглашению идет во Владивосток, то все равно лишним не будет, если доктор внедрится к ним на борт под благовидным предлогом осмотра пассажиров. Заодно что-нибудь интересное там и разнюхает. А если это враги и вредители? Подозрительно уже то, что они идут под флагом какой-то мало известной эмигрантской организации, а не страны, не США, например. Это же нарушение правил международного судоходства. Да уже один этот флаг власовский о махровой антисоветщине свидетельствует! Потому надо обязательно узнать состав пассажиров яхты и их намерения. И документы надо обязательно у них проверить. Деликатно, конечно, без всякого шмона и шухера. А парень Дима подходящий, толковый, справится, если проинструктировать. Ведь он еще и английский язык знает, да и приключения любит. Отличный агент из него может получиться! А за ним самим присмотрят, чтобы не переметнулся к капиталистам, матросы Глебов и Лагутенко», — рассуждал особист, принимая решение отправить судового врача с «Вызывающего» на «Богиню» в качестве своего разведчика. Быстро прокрутив все у себя в голове, Яков сказал замполиту, что отправит от себя в аварийную партию троих, но фамилии их не назвал. Нечего Арсену знать точно, какие именно люди работают на особый отдел. Тем более, он не сомневался, что сам Саркисян с той же целью разведки отправит на иностранное судно своих комсомольцев из актива. Ведь и замполит тоже отвечал за разведку и контрразведку. Только по линии политуправления флота и флотской разведки, а не госбезопасности.

Все вокруг в каюте ходило ходуном, режиссер Михаил Кардамонов помог своей супруге кое-как добраться до туалета, где она и засела, а характерные звуки свидетельствовали о том, что ее желудок многократно выворачивался наизнанку. Так что свою порцию острых ощущений от океанского шторма Вера все-таки получила. Вот только не совсем те, на которые она рассчитывала. Сам же Кардамонов переносил качку вполне неплохо. Наверное, это свойство являлось наследственным, ведь он был сыном моряка. Цепляясь за мебель, Михаил протиснулся к окну, из которого открывался поверх волн удивительный вид на северное сияние, раскинувшееся вокруг яхты. Вот только откуда оно могло здесь взяться, Кардамонов не понимал. Да еще, к тому же, оно спустилось с неба до самой воды, а о таком никто даже не слышал. Обычно же, северное сияние бывает в вышине, а не прямо над водой.

Режиссер смотрел на необычное явление природы во все глаза. Как человек искусства и эстет, обладающий кое-каким талантом, он умел ценить и понимать красоту природы. Величественное зрелище плавных световых переливов так зачаровало режиссера, что он даже не сразу заметил корабль, который внезапно появился в пределах видимости. И очертания подобного корабля были ему хорошо знакомы, потому что на подобном эсминце служил когда-то его собственный отец. Кардамонов до сих пор помнил, как он четырехлетним малышом стоял на пирсе, держась за руку мамы, и они вместе смотрели вдаль, туда, где от горизонта рос, приближаясь, силуэт отцовского корабля…

Пока готовили людей к предстоящей спасательной операции, шторм начал стихать, и к моменту, когда собрались уже спускать катер, волнение не превышало пяти баллов. Но, даже на таких волнах спуск катера все-таки представлялся многим из командиров делом весьма рискованным. Например, старпом Гонгадзе предлагал подвести эсминец непосредственно к яхте, чтобы попробовать перебросить буксирный конец на носовые кнехты. Но, Колесников возражал, опасаясь при таком маневрировании случайно навалиться корпусом эсминца на неуправляемый иностранный корабль, который все еще нещадно болтала бортовая качка. А вот в главном корабельном боцмане Андрее Васильевиче Семичастном и его палубной команде он был абсолютно уверен.

Ведь они вместе воевали еще на Северном флоте. А на войне случалось разное. Бывало, что шлюпки с кораблей приходилось спускать в шторма не меньшей силы. И Семичастный справлялся каждый раз с этой непростой задачей великолепно. Не случалось у этого боцмана ни одного происшествия, при котором шлюпка разбилась бы при спуске на воду. Специалистом морского дела Андрей Васильевич был великолепным. Старший боцман, как и сам командир эсминца, был немолодым, но очень опытным. Потому, едва вступив в командование «Вызывающим», Колесников добился, чтобы Семичастного, которого начальство уже собиралось списывать с флота по возрасту, перевели к нему в экипаж.