Продавец газет сходу ринулся в игру. Ругаясь и потея, назначал ставки, уши у него пылали. С первой же минуты он начал проигрывать. Необыкновенно подвижное лицо только что не называло вслух каждую вновь полученную карту; когда ему доставался туз, он с простодушной хитрецой вскидывал брови, а перебрав, надолго застывал с вытаращенными глазами, тупо уставясь перед собой, словно лошадь, которую усадили в кресло; вскоре нервы его и вовсе сдали: получив плохую карту, он с проклятьями швырял ее на стол. Когда он в первый раз проиграл Балинту, мальчик шепнул ему на ухо: — Не играйте!

— Почему?

— Вы не умеете.

— Это уж мое дело! — Он вытер лоб. — Карту!

Балинт сделал еще одну попытку: — Не играйте! — шепнул он снова. — Вы же сразу выдаете, какая у вас карта!

— Карту! — потребовал продавец газет. — Не глядите на меня! Двадцать пенгё.

Брови его хитро взбежали на лоб. Балинт дал вторую карту, партнер заглянул под нее одним глазом и застыл надолго, неподвижно уставясь перед собой. — Еще? — спросил мальчик. — Хватит, — ответил тот с особенной решимостью. Балинт остановился на шестнадцати, выплатил две ставки по пять пенгё, сгреб в кучку двадцать пенгё и снова стал раздавать. Газетчик вынул бумажник. — Сорок пенгё! — Балинт опять выиграл.

В банке, под серебром, набралась уже целая груда ассигнаций по десять пенгё. Из перешедших сюда с проспекта Ракоци игроков двое-трое явно выдохлись, один, гардеробщик кафе на Кёруте, заснул и во сне, всхрапывая и не открывая глаз, время от времени подталкивал к банку двадцатифиллеровые монетки. Маклер играл осторожно, ставил по два-три пенгё, каждую карту подолгу рассматривал с непроницаемым видом, сунув пальцы в жилетный карман, молча выкладывал на стол ставки; взяв в руки карты, он уже до конца игры не издавал ни звука. — Восемьдесят пенгё, — выкрикнул продавец газет, хлопая картой об стол. Балинт дал вторую карту, третью, четвертую и — сгреб выигрыш.

— Двести пенгё!

— Не играйте, — сказал мальчик.

— Прошу меня не учить! — По лицу продавца газет широкими лентами стекал пот. — Чего суетесь, куда не просят? Думаете, у меня денег нет? — Из заднего кармана штанов он вытащил другой бумажник, набитый десятками, и отсчитал двадцать купюр. Пальцы его вспотели, и ассигнации к ним прилипали. — Карту!

Балинт стал сдавать. — И мне, — пробормотал спящий гардеробщик, всхрапывая, и с закрытыми глазами подтолкнул вперед двадцать филлеров. Маклер выудил из нагрудного кармана пять пенгё, другой игрок поставил десятку, двое сбросили карты. — Ну-ка, теперь за дело, старик! — прогудел за спиной Балинта густой веселый голос. Балинт снял две карты сразу. Над столом взлетела муха, жужжа покружилась вокруг чашки кофе, стоявшей перед Балинтом, и улетела. — Лауф? — спросил мальчик.

Маклер отступил, остальные подтвердили ставки. Газетчик, сопя, выбросил карты: у него было двадцать. Балинт прикупил еще одну карту и выложил на стол.

— Вот дает! — сказал за его спиной густой веселый голос. — Восьмерка! Восемь да тринадцать — двадцать одно!

— Выходит, банкомет выиграл? — спросил газетчик, утирая лоб.

— Двадцать одно, — ответил Балинт.

Перед кафе остановилась машина, минуту спустя дверь игорного зала распахнулась, и на пороге показался шофер с проспекта Ракоци; он стал за спиной Балинта, взглянул на банк и молча кивнул, словно и не ждал ничего иного. — А у вас дело идет! — буркнул он. — Можно и мне? На новенького! — Газетчик вперил в него остекленевший взгляд, затем вытащил из портмоне последнюю пачку банкнот и швырнул на стол. — Карту! — Сколько здесь? — спросил шофер. — Считайте сами! — Маклер положил пачку под ладонь и молниеносно пересчитал. — Двести сорок пенгё! — Шофер щелкнул пальцами, поставил пять пенгё, Балинт сдал карты. Маклер выкинул двух тузов и выиграл пять пенгё, шофер тоже получил пять пенгё, набрав двадцать одно. Балинт и газетчик остались один на один. — Лауф? — спросил Балинт. Газетчик показал свои карты: двадцать. Балинт прикупил еще одну карту: к четырнадцати — семерку.

— Двадцать одно! — изумленно прогудел за его спиной густой голос.

— У него всегда как в аптеке!

Газетчик встал. — Купите мой велосипед! Сколько дадите? — спросил он хрипло; мальчик не ответил. — Двести пенгё?

Балинт снова сдал карты. — Двести пенгё или велосипед, — провозгласил шофер. Балинт открыл свои карты: у него в третий раз было двадцать одно. Продавец газет махнул рукой и молча вышел. Все смотрели ему вслед. Минуту спустя дверь опять отворилась, и он, катя рядом с собой велосипед, подошел к столу. — Двойной или ничего! — Балинт сдал карты: у него опять было двадцать одно. Газетчик поднял велосипед и бросил его на стол. Кофейная чашка и несколько пенгё покатились по полу.

Игра продолжалась еще около часа. При следующей сдаче мальчик забрал банк и встал из-за стола. Он прислонил к стене велосипед, рассовал деньги по карманам, вышел в уборную и стал их считать. Только в банкнотах у него набралось уже больше тысячи пенгё. Он был весь в поту, а ноги так дрожали, что пришлось прислониться к стене. Балинт рассмеялся. Одну бумажку в десять пенгё разорвал пополам, половинку бросил в унитаз, другую половинку спрятал во внутренний карман пиджака, на память. — Больше не играете? — спросил шофер, когда он вернулся в игорную комнату. Не ответив, Балинт подсел к столу.

Он заказал еще раз чашку кофе с молоком, булочку, яичницу, содовую воду. Снаружи занимался рассвет. Расплатившись с официантом, Балинт попросил карту. Банк держал маклер. — Ну, что ж, братец, — проговорил маклер, кладя перед собой на стол пузатый черный бумажник, — давай сразимся, может, и у меня выиграешь тысячу пенгё?

Балинт вскинул голову: на «ты»?

— Всяко бывает, — отозвался он, в упор глядя на противника.

Но теперь карта пошла иначе — словно колесо судьбы повернулось, — теперь Балинт проигрывал подряд все свои ставки, одну за другой. Умом он давно уже понимал, что рано или поздно этого не миновать, и в глубине души ни на миг не верил, что принесет домой выигранные деньги, но сейчас, когда почва заколебалась у него под ногами, он вдруг потерял голову, зарвался. Деньги, правда, были такие же отвратительно липкие, грязные, как и карты, что их принесли, но ведь проигрыш означал поражение!

Он проигрывал безостановочно. Выигрывали все — шофер, сразу проснувшийся гардеробщик, официант, их банки распухали на глазах от его ассигнаций, даже тот краснолицый парень с одним ухом, что был среди картежников днем, — он в последнюю минуту завернул с улицы, учуяв поживу, — выиграл у него сорок пенгё. Балинт безропотно отсчитывал деньги, он даже не испытывал сожаления, разве что провожал их глазами — так человек, не имеющий за душой ни гроша, расстается с предназначенным кому-то подарком: бережно подержит его в руках, повертит, прежде чем отдать, хоть и дарит от всего сердца. Но каждый пенгё, проигранный маклеру, Балинт отдавал так, словно отрывал от себя…

В первый же раз, когда тот держал банк, у Балинта уплыла сотенная. Когда маклеру вновь пришла очередь сдавать, Балинт решил не играть против него. Три раза подряд он поставил один пенгё и все три раза выиграл. Маклер прикрывал свой бумажник жирной рукой с коротышками-пальцами. — Что, братец, жмешься? Со мной играть дрейфишь? — спросил он, смеясь мальчику в лицо.

Балинт покраснел до ушей. — Почему это? — возразил он. Но в отместку тоже обратиться на «ты» не посмел. Сжав зубы, он поставил пятьдесят пенгё.

Маклер то и дело открывал толстый черный бумажник, вынимая из него деньги или пряча выигранное. У Балинта после первого же проигрыша перед глазами поплыл туман. Руки стали дрожать, изменился даже голос. Он ненавидел своего противника и сражался против него так же безнадежно, как безнадежно пытался бы столкнуть с себя многопудового борова. За час он спустил маклеру все, до последнего филлера.

Выйдя в уборную, Балинт умылся холодной водой, потом вывел на улицу велосипед, прикрепил к рулю букет красных гвоздик, вскочил в седло и пустился в длинный путь к дому.