В буфетный зал, об руку с супругой, вошел краснолицый и необыкновенно толстый господин во фраке, министр по делам культов. В двух шагах от профессора министр остановился и огляделся. Однако свободные места остались только за столиком профессора, поэтому министр, поколебавшись, шагнул к нему. — Вы позволите, господин профессор?.. Доктор Зенон Фаркаш, — представил он профессора жене, жирной блондинке в очках, энергично обмахивавшей потное лицо огромнейшим пестрым шелковым платком. — Как видите, обхожусь без комментариев, моя жена знает вас так же хорошо, как и я. — Толстая блондинка бесцеремонно села, схватила бутылку, заказанную профессором, стакан и налила себе вина. — Вы позволите?

— Прошу вас! — мрачно ответил профессор.

Она поглядела на него и засмеялась. — Умираю от жажды!.. Что это, бордо? — Она залпом выпила вино, пестрым шелковым платком отерла губы. — Скажи в буфете, чтоб принесли еще, папочка! — обратилась она к министру. Министр подозвал стоявшего у соседнего столика официанта. — Слушаю, ваша милость! — Что-нибудь из закусок и бутылку белого… если есть еще урожая девятьсот двадцатого года, принесите, пожалуйста, две! — Министр заметил вдруг, что фрак официанта не застегнут. — Где ваша пуговица? — нахмурился он.

— Только что оторвалась, ваша милость.

— Скоро нас будут обслуживать босиком, — пробормотал министр, повернувшись к профессору. — Вы удивлены, что я обращаю на это внимание? Но, как известно, pars pro toto^[28], — из этого я делаю вывод, что мы все еще не справились с теми разрушениями, которые внесли в душу венгерского народа революции. Я только что из Рима; там, уверяю вас, совершенно иной климат. Вы не поверите, какой порядок уже навела там железная рука Муссолини. В Palazzo Venezia^[29] я не видел оторванных пуговиц.

Профессор сердито засмеялся.

— Почему вы смеетесь? — удивился министр. — Думаете, от революции до оторванной пуговицы столь уж далеко?.. Опять смеетесь?

— «Коль петелька порвалась, сыщем лучше во сто раз», — напевал себе под нос профессор, подмигивая пышнотелой супруге министра. — Простите?! — Министр вскинул брови. Профессор удобно откинулся на спинку стула, скрестил руки на обтянутой фраком груди; его лицо вдруг резко потемнело. — Что до меня, то пусть эта железная рука не вздумает и мне оторвавшиеся пуговицы пришивать, — проговорил он свирепо.

— Знаем, знаем мы вас! — буркнул министр, скользнув взглядом по длинному белому лицу профессора. — А ведь, кажется, пора бы уж и вам переучиваться.

Тем временем к столику подскочил официант с огромным, наполненным снедью серебряным блюдом, и внимание министра переключилось на закуску. Ее милость изволила положить на свою тарелку кусок ростбифа, завернутую уголком ветчину с гусиной печенкой, русский мясной салат и три фаршированных яйца, его милость — две порции филе судака, две порции филе косули, две порции жареной свинины и несколько ложек маринованных грибов. Супруги одновременно набросились на еду. Профессор некоторое время наблюдал за ними, потом вдруг встал.

— Вы уже уходите? — спросил министр с полным ртом. — Посидите с нами немного, если не торопитесь.

Профессор не ответил. Он стоял, никак не отзываясь на приглашение. — Может, все-таки сядете? — спросил министр, положив в рот сразу полпорции свинины. — Ах да, ведь мы выпили ваше вино! Ну, ничего, — засмеялся он. — Сейчас нам принесут, и мы отдадим должок.

Профессор стоял. Министр искоса поглядел на него, другим глазом кося на тарелку супруги, уже наполовину опустошенную. Она только что отправила в рот ветчину с гусиной печенкой и тотчас запила остатками заказанного профессором красного вина. Ее широкое, поросшее светлым пушком лицо выражало ту крайнюю степень сосредоточенности, какая доступна лишь беременным женщинам да отправляющим естественную нужду животным. — А ведь я привез вам кое-что из Рима, — сказал министр, опять взглянув на профессора.

— Благодарю.

— Как, вы уже знаете? — удивился министр.

— Нет, не знаю.

— И вас даже не интересует, что именно?

Профессор подавил отвращение. — Ну как же…

— Орден святых Морица и Лазаря, Средний крест, — сообщил министр, держа в зубах очередной кусок свинины. — Лично от Муссолини, с персональным приветствием. Научная осведомленность дуче поистине поразительна, наши же исследования в области белка явно интересуют его особо. Ну, как ветчина? — глазами и носом повел он на тарелку жены. — Дуче желал бы познакомиться с вами, он выразил надежду, что летом вы непременно побываете в Риме.

— К сожалению, у меня не будет времени, — проворчал профессор.

Министр заулыбался. — Дуче ожидает от вас отнюдь не визита благодарности, — проговорил он ласково, словно проглоченная свинина смазала жиром его голосовые связки. — Я не сообщил ему, что, как у нас общеизвестно, свои ордена и регалии вы держите на вешалке вместе с ключом от сортира… пока эта весть еще не перешла государственную границу. Но поверьте мне, господин профессор, — голос его стал совсем вкрадчивым, вероятно, в предвкушении следующего куска свинины, — дуче и в европейском масштабе становится значительной фигурой, с ним стоит познакомиться… Ну да мы еще поговорим об этом! А Средний крест ордена святых Морица и Лазаря носят, кстати, на шее… на ленте в три пальца шириной… сообщаю на тот случай, ежели вы все-таки сподвигнетесь посетить дуче. Если память мне не изменяет, в прошлом году в Хельсинки вас наградили большим крестом ордена Белой розы и Льва, так что крестами вы обеспечены неплохо. Гм… сразу не вспомню, чем почтила господина профессора его неблагодарная родина…

— Профессор награжден Малым крестом медали в честь венгерской коронации, — вмешалась супруга министра, чья тарелка к этому времени совершенно опустела. — Скажи, чтоб принесли что-нибудь на десерт, папочка, и сыру! Вы не будете пить, господин профессор?

— Благодарю, — покачал головой профессор. — А нельзя ли получить такой крест, чтобы носить сзади?

Лицо министра приняло землистый оттенок. Но прежде чем он успел и словесно выразить свое возмущение, за его спиной живой картавый голос воскликнул: — Такой крест только Христос носил, господин профессор!

Министр обернулся. — Барон Грюнер? — Его омрачившаяся физиономия расплылась в довольной улыбке. — Садитесь к нам, если у вас нет чего получше на примете. Эй! Эй! — крикнул он вслед пробегавшему официанту. — Еще прибор!.. Где вы покинули вашу жену?

Барон Грюнер смотрел на профессора. — Вы не присядете, профессор?

— Благодарю вас, — отозвался тот, — я уж собрался уходить.

— Он дуется на нас за то, что мы вино его выпили, — засмеялся министр. — Впрочем, я задерживал вас, профессор, не ради приятности вашего общества, — добавил он несколько резче, давая выход оставшемуся невысказанным возмущению, — а затем, что хотел знать ваше мнение…

— И напрасно, милостивый государь, — прервал министра барон, — общество господина профессора ценно само по себе. В Пеште вряд ли найдется еще десяток человек, чье общество было бы столь же ценно.

— Ну, разумеется, — кивнул министр. — Совершенно с вами согласен. — Как всегда, ваша милость, — с легкой иронией усмехнулся барон и не торопясь, педантично стал протирать шелковым белым платком стекла очков. — Однако если вам угодно переговорить с глазу на глаз…

Министр схватил его за руку. — Нет, нет, что вы!

Тем временем в зале стало тише, вокруг опустевших длинных столов сновали только лакеи в белых ливреях. За соседним столиком несколько молодых графов обсуждали предположительных участников Королевских скачек, и среди них — данные одной французской лошадки, которую еще за два месяца до скачек отправили из Венсен в Алаг для тренировок. Министр в пол-уха прислушивался к волнующему спору молодых графов. В глубине души доктор Зенон Фаркаш интересовал его не более чем какой-нибудь высокого класса, трудный в обращении и капризный спортивный скакун, благодаря которому конюшни министерства культов могут выиграть ряд внутри- и внешнеполитических соревнований, по существу же, он смотрел на профессора свысока — в отличие от барона Грюнера, который, с чисто еврейской чуткостью и способностью огрызаться на обе стороны, уважал профессора, по крайней мере, в той же степени, в какой презирал министра; ноготь с мизинца неподкупного профессора он не отдал бы за всего стокилограммового государственного мужа, которого держал у себя в кармане. (Венгерское объединение промышленников по ходатайству барона Грюнера, президента объединения, недавно предоставило министру по номиналу двести акций Мефтера.) Из игры сложно переплетавшихся за столиком чувств выпадал, таким образом, только профессор, который равно неприступно и равнодушно терпел и робкое презрение министра, и высокомерную почтительность барона — его не интересовал ни тот, ни другой. — Я намеревался поговорить с вами относительно дотации для факультета, господин профессор, — сказал министр. — Но, может быть, ни все же сядете? Я чувствую себя незаслуженно вознесенным, когда вы стоите, а я сижу.