Но, наконец, небо сжалилось надо мною и послало мне знакомство с удивительным человеком. Усадьба принадлежала таинственному мистеру Рочестеру. Мы познакомились банально: однажды поздно вечером, когда я пробиралась через сугробы на почту, чтобы отправить письмо, его лошадь чуть не затоптала меня копытами, а сам мистер Рочестер – прекрасный наездник с отличным зрением – вылетел из седла и повредил ногу. Тем же вечером у камина нам удалось поговорить. Мистер Рочестер в полумраке комнаты казался очень красивым. Очень красивым. Красивым и властным. Я сразу сказала, что не считаю его красивым и подчиняться ему не намерена. Он тут же заинтересовался мною и сказал, что я плохо играю на пианино, рисую так себе и совсем не знаю жизни. Забыла сказать, Адель, я так поняла, была его незаконнорожденной дочерью (правда, все называли её почему-то его «воспитанницей», одно правильно подобранное слово – и мужчина из равнодушного отца превращается в заботливого покровителя), он привёз Адель из Парижа, когда мать девочки умерла. Мистер Рочестер позже в саду сказал мне, что мать девочки была легкомысленной особой, и он понятия не имеет, кто отец. В общем, я могла представить мистера Рочестера и в образе злодея, клеветавшего на погибшую женщину, и в образе рыцаря, воспитывающего чужого ребёнка, это мистер Рочестер оставил на моё усмотрение. Я решила, что он почти рыцарь, доспехи не очень-то сияют, но, может быть, он перевоспитается. Ребёнком он совсем не занимался, если не считать покупки для девочки платьев и кукол. Дарил он платья и куклы с такой кислой миной, что даже мне, постороннему человеку, становилось за него стыдно. Кроме того он не раз говорил, что девочку поместит в приют, а меня выгонит с работы, если решит привести в дом миссис Рочестер. Зачем миссис Рочестер чужой ребёнок? Пусть девочка ест хлеб с сыром и твердит молитвы в каком-нибудь учебном заведении, пока её отец будет весело проматывать своё состояние с очередной женщиной.

Мы с мистером Рочестером часто встречались в гостиной, в холле, в саду. Он, то язвил и грубил мне, то называл маленьким эльфом, способным околдовать его кобылу. В общем, отпускал странные комплименты, я его плохо понимала и, может быть, поэтому он мне казался очень таинственным, ну просто дьяволом из романов. К нему стали приезжать гости, среди которых была прекрасная мисс Бланш Ингрэм, с которой он так безбожно флиртовал, что все в доме были уверены, что он уже обязан на ней жениться. Я пила чай, слушая сплетни, и заедала слёзы поджаренным хлебом. Мистеру Рочестеру доставляло особую радость видеть меня среди богатых гостей: я тихо сидела в углу гостиной в своем перештопанном платье и молчала в ответ на насмешки разряженных соседей мистера Рочестера. В общем, вскоре я поняла, что по уши влюблена в этого сильного и властного человека.

Наконец, он сделал мне предложение, и мы пошли в церковь. В церкви оказалось, что мистер Рочестер женат.

– Да как ты мог, – подумала я, страдальчески на него глядя.

– Я женат формально, Джейн!

– Как это формально? Вы живёте в одном доме.

– Джейн, Джейн, счастье моё! Верь мне! Моя жена… безнадёжно больна, я не могу её бросить.

– Чем это она больна?

– Она… она… она сумасшедшая. Кидается на всех с криком и перестала расчёсываться и умываться.

– Да ты ведь запер её на чердаке, приставил к ней всегда пьяную служанку и даже не даёшь своей жене выйти подышать свежим воздухом вот уже несколько лет!

– Ну как же, как же я её выпущу дышать свежим воздухом! – вспылил мистер Рочестер. – Ведь тогда все узнают, что я женат! На сумасшедшей! Что скажут люди! – он схватил меня в объятия и стал покрывать поцелуями моё лицо: – Джейн, любимая! Мы уедем, я подарю тебе весь мир! Всё, что ты захочешь, Джейн! Я столько страдал, ведя пустую праздную жизнь с женщинами легкого поведения в Париже, Венеции, Вене. Меня не надо осуждать, ведь я аристократ и женат на сумасшедшей. Я хочу теперь вести праздную жизнь с тобой, с честной нравственной девушкой! Радость моя, счастье моё, посмотри на меня, любовь моя, ты мне веришь? Тебе так важно замужество? Мнение света? Эта пустая формальность?

Что-то стало подсказывать мне, что он меня запутывает. Я попыталась высвободиться из объятий и посмотрела в окно, нужно было отвлечься от поцелуев и поразмыслить. Как это пустая формальность? Мы живем в девятнадцатом веке, у меня нет денег, жилья, у меня только одно серое платье, привезенное мною из Ловуда, что я буду делать с ребёнком на руках, если мистер Рочестер влюбится ещё в кого-нибудь? Я вспомнила про Адель: один ребёнок – кандидат для поездки в приют – у него уже есть, неизвестно, что будет с другим, если мать малыша так же, как и француженка, легкомысленно умрёт незамужней и без денег. Моё имя точно так же можно будет забрасывать грязью и камнями, как имя матери Адель, для того, чтобы ребёнок ни на что не претендовал и довольствовался овсяной кашей в приюте, пока очередная девица будет в шелках и бархате любоваться красотами Италии с его отцом.

– Жизнь моя! – он снова стал меня целовать. – Я никого никогда не любил так, как тебя! Джейн, почему ты молчишь? Я весь твой, любовь моя! Верь мне!

Представь, читатель, душечка! Мне восемнадцать лет, я только что окончила школу, у меня нет ни денег, ни родных, ни жилья. Я всю юность твердила молитвы. Мирно играла на пианино, говорила по-французски и рисовала, пока не познакомилась с мистером Рочестером. С одной стороны, в этом доме тепло и я, наконец, перестала голодать, меня здесь никто не обижает, он красив и так хочется любви. С другой стороны, я собираюсь жить, не обвенчавшись, с сорокалетним мужчиной, который вёл беспутную жизнь в Париже, у которого несчастный ребёнок, живущий без матери, толпа вертихвосток во главе с Бланш Ингрэм, и сумасшедшая жена на чердаке.

– Дорогая, ты ещё встретишь свою половинку! – шептала бы мне мама, если бы она у меня была, рыдая и принимая успокоительное. – Тебе всего восемнадцать! Влюбись в ровесника, у которого ещё нет детей и нет жён, сошедших с ума, я тебя прошу! Тебе восемнадцать! Ну что тебе стоит? Сделай маме приятное.

– Я люблю его! – ответила бы я. – Я пожертвую собой ради любви.

В общем, я решила жить с мистером Рочестером, презирая свет и условности.

–Что? Ради какой любви? – возопила какая-то женщина, очень похожая на меня. – Ради бездельника, тиранящего жену и боящегося, что скажут соседи? Почему он не разводится, раз она сумасшедшая? Ты думаешь, что будешь безбедно жить в своё удовольствие, пока его жена завывает на чердаке? А ведь всё может повернуться так, что ты будешь заперта с ней по соседству!

В общем, прорыдав ночь напролет, я, вместо того, чтобы пойти дать объявление в газету о поиске нового места работы и добиться выплаты жалованья, на следующее утро сбежала из дома с одним узелком, не составив никакого плана действий. Уехала я недалеко, километров за тридцать-сорок, то есть меня высадили из дилижанса на какой-то неизвестной мне станции, так как денег на проезд у меня больше не было. Надо сказать, что мистер Рочестер всё время забывал заплатить мне жалованье (а уж в этот раз за слезами и вздохами и подавно некогда было подумать о деньгах, да я и постеснялась о них спросить, тут такая драма, он так расстроен, что я узнала о его жене, неудобно как-то), так что мне пришлось несколько дней бродяжничать и голодать.

Я не раз думала о том, что ничто не мешало мистеру Рочестеру примчаться галопом на заколдованной мною кобыле на следующий же день, ведь он знал, что у меня нет денег, следовательно, я не могу уехать далеко. Я кружила около этой станции, дожидаясь мистера Рочестера, но он, видимо, был слишком обижен, чтобы подумать о том, что я могу голодать и мёрзнуть на улице, ведь мне негде жить. Ах, мой гордый мистер Рочестер! Прости, что так обидела тебя своим бегством. (Но вообще-то, кто из нас не убегал из дома в восемнадцать лет с одним узелком? Таких людей всегда нужно догонять и снабжать деньгами, чтобы они не пропали.)

Я попала под дождь, простудилась и упала без сознания у порога дома хороших людей. Мне просто повезло потерять сознание именно на ступеньках этого дома, а не на ступеньках дома какого-нибудь маньяка.