Закончив мыться, Юля с удовольствием вытерлась большим махровым полотенцем и еще раз посмотрела на себя в зеркало. Картина явно изменилась. Страшная тетка куда–то исчезла и на ее месте теперь красовалась разбитная девица с румяным слегка побитым лицом. Ромадина она нашла на кухне, тот сосредоточенно возился у плиты, – Двигай в комнату, я сейчас!

В комнате возле дивана стоял журнальный столик уже уставленный всяческой снедью.

–Ну, и чего стоим?–в одной руке Николай держал миску с вареной картошкой, а в другой бутылку водки,– Лезь на диван и плед накинь.

Юля вздохнула и повиновалась, но плед не взяла,–Чья квартира–то?–это были первые слова, которые она произнесла с момента встречи.

–Батюшки, царица–мать небесная! Ты оказывается не только реветь, но и говорить умеешь.

–Неправда, я не ревела.

–Ага, это ты тушь решила смыть. Матушкина фатера.

–А она где? Неужели с тобой в Кунцево живет?

–Я, что, враг собственной матери? У сестры своей она живет. Та недавно мужа похоронила, а вдвоем все–таки веселее. Давай–ка опроцедуримся. Что пить будешь? Водку? Или тебе еще коньячку плеснуть?

– Нет, мне уже хватит.

– В машине не в счет. Там–лекарство было.

Николай разлил водку, положил Юле на тарелку две большие картошины, два кусочка селедки и половинку соленого огурца,–Ну, давай, подруга! Как говориться: «не пьянства ради, а поправки здоровья для…..»

Они выпили. Николай налил по второй, потом еще и Юля рассказала Ромадину все, что с ней произошло. Он даже вопросов не задавал, просто курил и слушал.

Потом они вместе варили на кухне кофе, вспоминали общих знакомых и времена, когда ездили от НИИ в колхоз. Юле чувствовала себя, на удивление, спокойно, да и по Колькиному лицу было видно, что ему все нравится.

–Слушай, ты, когда–нибудь пила коктейль «Утро Конфуция»?

–Это еще что за утро такое?

–Сейчас узнаешь,–он достал из холодильника банку сметаны, три бутылки жигулевского пива и вылил все это в широкий кувшин, потом добавил туда же сто граммов водки и перемешал миксером,–Особенно эта штука хороша «после вчерашнего». Как говаривал один мой дружок: «с утра рога поправить». Но и вечером тоже ничего.

Колька вылил полученную смесь в два высоких стакана, нарезал лимон, посолил его и протянул Юле,–Сначала отпиваешь глоток, потом закусываешь лимоном с солью. Вот так, смотри.

Он выпил, закусил соленым лимоном и довольно крякнул. Юля осторожно последовала его примеру. Меньше всего Юля ожидала, что эта гремучая смесь ей понравиться, а она понравилась.

–Что здорово?–в глазах у Ромадина скакали озорные «чертики».

–Здорово. А почему «Утро Конфуция»?

–А ты попробуй выпить этого пойла кувшина полтора на нос, у тебя физиономия опухнет, а глаза станут узкими, как у китайца.

Юля живо представила себе эту картину и расхохоталась. Колька тоже довольно улыбнулся,–Пошли музыку послушаем. У меня отличные записи есть. Парнишка один снабжает за небольшую мзду.

В комнате они уютно устроились на диване. Записи действительно были отличные. Постепенно приятная музыка, приглушенный красноватый свет от торшера и «китайский» коктейль сделали свое дело. В какой–то момент Юля непроизвольно потянулась к Ромадину и наткнулась на его жадные губы. Поцелуй получился спонтанный, но пронизанный таким обоюдным желанием, что остановиться уже не было никакой возможности. Первоначальную неловкость сменило удивление. Колька оказался потрясающим любовником, ласковым, неторопливым. Он сразу же обнаружил все участки Юлиного тела, к которым следует прикоснуться, чтобы доставить ей наслаждение. Она не могла понять, откуда у этого самоуверенного и грубоватого мужика такая нежность, да и себя–то узнавала с трудом. В постели Юля, как правило, пыталась самоутвердиться, действовала решительно и часто брала инициативу на себя. Словом, никогда не ощущала себя слабой и женственной, а тут, откуда, что взялось,…… Сколько лет прошло, а она и сейчас помнит ту ночь во всех подробностях.

С тех самых пор и повелось: время от времени они встречались в квартире Колькиной матери. Это–то у них и называлось «попить пивка на пару»….

Юля очнулась от своих воспоминаний только, когда у входа в отдел ее окликнул Бобров,–Здравствуй, любовь моя! Выглядишь на все двести грамм! Знаешь что–нибудь про дела с этой нефтяной конторой?

–Нет пока никаких дел, одни благие намерения.

–Ну,…ими обычно вымощена дорога в ад.

–Как скажешь, дорогой.

–Я бы много чего еще сказал, да воспитание не позволяет,–Бобров с размаху чмокнул Юлю в щеку и, потирая руки о свои вытертые на заднице джинсы, которые он любовно именовал «мечтой биндюжника», помчался дольше.

Уже у себя в комнате Юля вдруг вспомнила, что забыла отдать приказ в канцелярию,–Люда, не знаешь, где наша красавица?

–А ты в окно посмотри.

Прямо перед входом в здание стоял огромный амбал, а рядом Галка. Она что–то радостно щебетала и с удовольствием вешалась ему на шею. Судя по всему, «парнишечка» был из крутых. На Галку он особого внимания не обращал, только снисходительно улыбался, а в основном был занят тем, что разглядывал проходящих мимо женщин.

–Получила удовольствие?–поинтересовалась Людмила.

–Массу! Наталья не звонила?

–Я ей звонила.

–Как она?

–Говорит, что ничего. Думаю, врет,–Людмила сняла очки и привычным жестом потерла переносицу.

–Ну, почему же сразу врет?…,– робко возразила Юля.

–Ты, что думаешь, если вы мне ничего не рассказываете, так я ничего и не знаю? Я, милочка, жизнь прожила, мужа похоронила, двух детей воспитала. Кроме того, я свекровь и теща одновременно, как говориться в одном флаконе. А то я не вижу, что у бабы неприятности, и какого рода неприятности тоже вижу. Конспираторы язви вас.

–Ну, ладно, ладно. Развоевалась. Лучше скажи, что делать–то.

–А, ничего не надо делать. Перетерпеть. Перебесится мужик. А не перебесится–наплевать. Главное, чтобы его на всех баб хватило, да грязь какую–нибудь не подцепил. Но у Сашки–то, небось, все девицы отборные, такому мужику никакой надобности нет всякую шваль подбирать. Там, я думаю, желающих очередь стоит километра на два.

–Мудрая ты,–вздохнула Юля,–Ну, прямо, как черепаха Тортила.

–Ага,–Людмила согласно кивнула головой,–и живу столько же. Мой до самой смерти бегал. Последняя у него на двадцать один год моложе была–это после двух инфарктов–то. Я когда первый раз узнала, что у него любовница, думала–повешусь. Собрала вещи, а идти некуда. К родителям, так у них на двадцати восьми метрах пять человек, а тут еще я с пузом, моей беременности как раз шестой месяц пошел. Сижу на чемодане посередине комнаты, реву в голос. А тут как раз соседка со смены пришла. «Дура, ты, дура,–говорит,–не стоят кобели эти, чтобы мы из–за их фортелей себе жизнь портили. Плюнь, пущай себе у каждого столба ногу поднимает, коли невтерпеж. Ты, главное гляди, чтобы он про семью помнил, деньги налево не спускал и в дом не водил, а остальное–дело житейское. И про себя не забывай. А, чего?!! Ежели мужик справный–милое дело. Только по–умному, «чтобы деревня не звенела». Вот так она мне мозги и вправила. Я еще поревела, поревела да и утерлась. А, потом привыкла, и когда через пять лет со своей сестрой его застала, так даже и не удивилась.

–Что и с сестрой тоже?

–Спасибо, что не с тещей.

–Фу, мерзость, какая. У нас коньяк еще остался? А то после твоих проповедей как–то не по себе.

–В сейфе.

Юля заварила себе кофе, влила туда коньяку и поставила чашку на подоконник. Во дворе уже не было ни Галки, ни ее кавалера, на их месте расположилось темно–синее «БМВ». Кого это там принесло? А–а–а–а…. Это же…. Телефон противно заблямкал. Юля взяла трубку и, даже не выслушав бедную Зою до конца, сказала, что сейчас будет. А идти страсть, как не хотелось, и она медленно, стараясь оттянуть момент встречи, поплелась на второй этаж.

В директорском кабинете народу было полным–полно. Сам Колька, Поморцев, Моторин, четыре каких–то незнакомых мужика и почему–то Бобров. Этот на фоне дорогих фирменных костюмов смотрелся абсолютно инородным телом. Бобров по теперешним временам вообще был мужик уникальный. Он не стремился заработать, как можно больше денег, не подсиживал ближнего, не подставлял дальнего. Возможно, он даже не знал, что «баксы» и «доллары» – это одно и тоже. А специалист Славка был классный, за компьютером мог сидеть сутками, от монитора оторвать его могла разве, что национальная катастрофа. И то это еще вопрос.