Если бы не порыв ветра, заставивший напрячься, чтобы удержать равновесие, кто знает…

Иногда Люся жалеет, что не прыгнула.

Не было бы тогда страданий, переживаний, приклеившейся, как банный лист к заду, депрессии, и вообще ничего такого.

Сегодня ведь выходной – суббота, давно ставший привычным день свиданий, иногда праздник плоти.

– Не для меня придёт весна, – жалела себя внутренним голосом Люся, – и сердце девичье забь-ё-о-тся… с восторгом чувств… не для меня. Не для меня!!! Вот так вот, Люсьен! А всё почему? Дура глупая потому что, неудачница жалкая. Даже мужика удержать возле себя не можешь.

С утра не кончался унылый, совсем не летний дождь, добавлявший настроению целый букет к бесконечному ряду и без того минорных настроений. И нет никого в целом мире, кому она нужна, кто любит, кто ждёт.

Как до обидного странно устроена жизнь: стоит только расслабиться, успокоиться, уютно устроиться на надёжном плече любимого, разложить по полочкам милые сердцу романтические мечты, почувствовать свежее дыхание нарождающегося счастья, загадать при удобном случае на упавшую звезду заветное желание…

В одно мгновение всё это сказочное великолепие по воле кого-то третьего (о существовании кого ты ни сном, ни духом), рушится, летит вверх тормашками, и ты уже не счастливая невеста, не любимая даже, а вообще непонятно кто.

В голове докучливыми мушками мелькали совсем некстати нелепые в сложившейся ситуации мысли: выключен или нет утюг, закрыт ли кран, не прокиснет ли грибная подлива, которую в холодильник забыла поставить, потому, что слишком горячая была.

Чёрт бы побрал отдельную квартиру, налаженный с таким трудом быт и уют, если нет, и не предвидится, даже малой толики удовлетворения от всей этой бесполезной роскоши, если нет в жизни главного – живого общения с ним, с единственным человеком, без которого это всё теряет смысл!

Нет желаний, нет сил, утеряно чувство гармонии, равновесия. Напиться что ли! Вдрызг. Чтобы истощить до предела жизненные соки, чтобы иссохнуть, превратиться в мумию, в абсолютное ничто.

Непонятно как, на автопилоте, оказалась Люся в городском парке.

Праздная публика, палатки, лотки.

Духовой оркестр играл танго “Брызги шампанского”, потом вальсы, вальсы. Парочки танцевали вразнобой.

Смотреть на то, как кто-то умудряется жить в ритме танго, как веселятся, обманывая себя, будто жизнь – это бал.

“Только ты на него не попал! Не попал!”

– Я стала старше на один роман, на одного любимого мужчину. Вчера казалось, что сойду с ума,

Сегодня знаю – это не причина. Но брошены ключи на круглый стол, и лбами жизнь столкнёт теперь едва ли… я счастлива, что ты меня нашёл, но горько, что друг друга потеряли…

Зарыться бы в песок, залезть в нору, свернуться клубком, впасть в анабиоз. Как, как ещё вырваться из замкнутого круга!

– Снова вы здесь… и опять грустная, – остановил её размышления старик, выгуливающий беспородного пса, – не желаете составить компанию? Мне одиноко, вы чахнете в беспросветной мгле, не умея отпускать то, что рассыпалось, превратилось в тлен. Вам нужно выговориться. Это помогает.

– Одной проще, – парировала Люся, когда глаза мужчины остановились на её лице.

Женщине показалось, нет, ошибиться сложно, это было почти физическое ощущение прикосновения. Довольно приятное, но совсем некстати.

Обычно в подобных ситуациях Люся смущённо опускала глаза, краснела, а теперь нет. На этот раз она ответила, почти с вызовом, дополняя нескрываемую иронию независимой позой и красноречивой мимикой, словно приглашала принять участие в поединке, в котором намерена лидировать. Это была защитная реакция.

– Ошибочное суждение. Человек в тоске не способен быть одновременно подсудимым, обвиняемым, и адвокатом. Необходим третейский судья, на крайний случай просто свободные уши. Например, нечаянный попутчик. Ситуацию, произнесённую вслух, проще осмыслить.

– Сколько вам лет, дедуля?

– Настолько плохо выгляжу? Сорок три, если данный факт имеет значение. Была проблема со здоровьем, серьёзная контузия. Издержки профессии. Теперь выздоравливаю. Если убрать полинявшие кудри с головы, и всю эту бесполезную растительность на лице, вы меня не узнаете. Позвольте представиться – Анатолий Романович Шершнёв. А это Сальватор, мой компаньон, друг и спаситель.

– Вы военный?

– Геолог. Теперь молодой пенсионер. Я так понимаю, предложение исповедаться принято, так?

– Допустим. Начните с себя.

Душевная усталость таяла на глазах, растворялась в заинтересованном мужском взгляде. Распирающее изнутри напряжение, от которого так противно дрожат внутренности, не беспокоило отчего-то, или притаилось. Привычные болезненное состояния вытеснило желание немедленно расплакаться, но совсем не от беспомощности, обиды или жалости к себе – от восторга, от внезапно нахлынувшего желания жить, непонятно откуда залетевшего вдруг.

Старик неожиданно начал как бы молодеть.

Ты же мечтала поплакаться в жилетку. Лови момент – рыдай, сколько влезет!

– Хотелось бы знать, как обращаться к столь печальной и трогательно скорбной юной особе.

– Не такой уж юной. Скоро вас догоню. Люся… Малыгина, мама звала Милой. Но её больше нет. У меня вообще никого нет.

– Жаль. Очень жаль! Но это не повод для уныния. Буквально во всём можно при желании обнаружить позитивное начало, стимул начать карабкаться наверх, к звёздам. Не находите, перспектива объединить усилия в борьбе за счастливое будущее – замечательный повод познакомиться?

– Вы, Анатолий Романович, или знатный плут, или неисправимый альтруист. Сознайтесь – вы ко мне клеитесь.

– Помилуйте, Милочка, простите за тавтологию, я из лучших побуждений. Хотя, доля коварства имеет место быть. Скучаю, нуждаюсь в общении. А тут вы, как нельзя более кстати, такая волшебная, в очаровательном, печальном таком образе несчастной чеховской героини, умудрённой опытом, вкусившей плоды духовного и физического опустошения, отчаяния, досады. Вот и подумал: я помогу вам разобраться в себе, вы подарите радость живого общения мне. По-моему обоюдная выгода.

– Если отбросить выпадающий даже в самой прозрачной жидкости осадок. Боязно, если признаться честно, впускать в душу постороннего. Уж не хитрите ли вы меня, не плетёте ли интриг?

– Поклёп. Прозрачен и чист. Порочащих семейных и прочих связей не имею. Хронически холост, с того самого дня, когда некстати вернулся домой с очередных полевых изысканий. Найденное в супружеской постели ископаемое добывать и добивать не стал. Отпустил вместе с женой в свободное плаванье. Что мы всё обо мне, да обо мне. Речь о том, чтобы излечить ваш, милочка, смертельный недуг. Итак…

– Давайте определимся – какой кристалл вы намерены отыскать, на какие плюшки претендуете?

– Не я, вы! Начнём с внешности. Вы ведь комплексуете по этому поводу?

– И да, и нет. Кое-что, конечно, не всё, мне в себе нравится.

– Согласен. Могу обрисовать вкратце ваши сильные стороны: необыкновенной глубины глаза, это бесспорно, породистый профиль, ямочки на щеках, уши – необыкновенно сексуальная деталь. Зря вы их прячете. Открытый лоб…

– Вы геолог или стилист? Я начинаю вас бояться.

– Всё, больше не буду. Весь превращаюсь во внимание. Можно взять вас под ручку?

– Прекратите меня сканировать, я чувствую себя неуютно, неловко. Собственно, чего рассказывать? До обидного банально. Мы – ровесники. Полтора года вместе. Он уже был женат, я – нет. Строили совместные планы, обживались. На моей территории. И вдруг она. Что меня дёрнуло прочесть запись в его дневнике – ума не приложу. Я ведь не прикасалась никогда к его личным вещам.

– Жизнь – череда совсем неслучайных случайностей вполне определённой направленности, которую мы сами притягиваем: мыслями, поведением, желаниями.

– Тетрадь упала, открылась на той злополучной странице. Я подумала, что это рассказ, он ведь пишет иногда… и стихи тоже. Но там были даты, детальные описания настроений, обстановки, рассуждения, в которых Антон откровенно, цинично сравнивал её и меня.